Сергей Бершов - Южная стена Лхоцзе

Сергей Бершов

Южная стена Лхоцзе

ИГРЫ ДЖЕНТЛЬМЕНОВ НА ОЧЕНЬ СВЕЖЕМ ВОЗДУХЕ

Совсем недавно обнаружил, что в роду Бершовых я не первый альпинист. Двести лет назад в рядах армии Суворова перешел через Альпы мой прапрадед. Я в Альпах тоже много ходил. Жаль, предок не оставил воспоминаний. Интересно было бы сравнить впечатления. Но не поэтому после двадцатилетнего перерыва снова берусь за перо. Ради парня, который после публикации статьи Геннадия Копейки о нашем восхождении 1990 года по Южной стене восьмитысячника Лхоцзе на форуме сайта Risk.ru написал: «Товарищ автор, товарищи участники, вы просто нереально круты… Жалко только, что статья маленькая и, кроме этого, к следующим (типа меня) поколениям она попадает скорее случайно, чем закономерно. Побольше бы таких вот рассказов о нашей славной истории». Да, Эверест-82, Канченджанга-89, Лхоцзе-90 — первые советские гималайские экспедиции, ставшие когда-то сенсационными, — уже история. Но и современность — ведь никто пока не прошел наши маршруты. Наш альпинизм еще в XX веке был отнесен к XXI веку самим Рейнхольдом Месснером, замахнувшимся на Южную стену Лхоцзе. А прошли ее мы — харьковчане, сибиряки, донетчане, москвичи, ростовчане, днепропетровцы…

Если бы меня попросили одним словом охарактеризовать настоящего альпиниста, я бы выбрал слово «надежность». Оно очень емкое. Включает в себя универсальную технику и высокий интеллект. Способность не теряться в сложных обстоятельствах. Бороться за жизнь партнера как за собственную. Надежность альпиниста проявляется не только на восхождениях. В обычных делах, отношении к жизни, людям, работе — не меньше. Не все, кто ходит на восхождения, отвечают этому критерию. Но большинство.

Надежность — это стремление вопреки обстоятельствам идти до конца и мужество вовремя отступить. Это ответственность за слова и поступки. Это порядочность, честность, чувство собственного достоинства. Это шкала ценностей, где деньги и материальные блага — далеко не на первом месте. В такой системе координат жили наши старшие товарищи, учителя в альпинизме. На старте жизни, когда хочется всего и сразу, очень важно, чье мнение становится для тебя решающим, по кому сверяешь мысли и поступки. Для меня в шестнадцать главным авторитетом стал мой первый учитель в альпинизме Володя Поберезовский, живущий сегодня в далекой Австралии. Счастливый случай? Судьба? В общем, повезло встретить человека, который не только сам был стопроцентно надежным, но и захотел сделать такими нас, заводских мальчишек. На харьковский «ящик» («почтовыми ящиками» в советские времена назывались предприятия военно-промышленного комплекса) — филиал Московского опытно-конструкторского бюро автоматики мы с будущим тренером пришли почти одновременно. Только я — после седьмого класса учеником электромонтера, а Владимир Поберезовский — молодым специалистом после окончания политехнического института. Если бы не эта встреча, Гималаи и Каракорум, Кавказ и Тянь-Шань, Памир и Кордильеры так и остались бы для меня просто коричневыми пятнами на карте. Кто знает, какими пятнами в биографии могло обернуться отсутствие ориентиров, которые дал Поберезовский. К счастью, наши дороги пересеклись. С подачи Вила, как альпинисты звали нашего тренера, многие из ребят, с кем вместе начинали, полюбили горы на всю жизнь.

Мощнейший заряд, полученный от Поберезовского, чувствую до сих пор. Вил очень грамотно ввел нас, заводских первогодков, в мир альпинизма и скалолазания. В мир вообще. Потому что кроме гор, скал, воехождений, соревнований и тренировок в жизни Поберезовского было еще много интересного — работа и друзья, песни и книги. «Как, ты не читал Хемингуэя (Джека Лондона, Стругацких)?», — брошенная мимоходом фраза заставляла мчаться в библиотеку, налегать на учебники в вечерней школе. Получать плохие оценки было стыдно, ведь альпинизм — спорт интеллектуалов. У Вила мы перенимали отношение к жизни и к людям. Учились не прятаться за чужие спины. Постигали законы товарищества, альпинистского братства, которые существуют и сегодня, что бы кто ни говорил. Поберезовский показал нам красоту альпинизма. Научил правильно, осознанно тренироваться, постоянно поднимая планку. С его подачи мы учились ставить на максимум и добиваться поставленных целей. Постепенно пришло понимание: когда достигнут определенный уровень, очень многое зависит уже от того, какой ты сам себе тренер. Конечно, ты еще «салага», тебе учиться и учиться у старших, более опытных. Но то, что ты сможешь у них перенять, зависит от самоподготовки, самодисциплины и еще многих «само…». От того, насколько тебе интересно, насколько готов себя не жалеть. Осознание всего этого приходит, конечно, не сразу. Но без него невозможен успех.

Для меня альпинизм со временем стал профессией. Чем больше ходил в горы, тем больше убеждался: это мое. Хотя поначалу все было не так однозначно. Скорее, наоборот. Перенесенный в детстве грипп обернулся жестоким ревмокардитом. Не знал, что делать с распухшими коленками. Утром не мог подняться с кровати. Чтобы двинуться, нужно было сперва «расходиться». Старенькая доктор участливо качала головой: «Ходи потихоньку, не переутомляйся». Как раз перед этим я смотрел (а потом еще не раз) итальянский фильм «Большой приз». В память врезалась фраза главного героя: «Когда другие тормозят, я набираю обороты!». Парень на экране был смелый, удачливый и благородный. Хотелось быть таким же, как он. Как наш Вил. Разве они стали бы ходить потихоньку? В шестнадцать и на всю жизнь я выбрал «обороты»! Через боль, усталость, через «не могу». Ни разу об этом не пожалел.

Занятия в вечерней школе. Тренировки в секции Поберезовского. Кроссы. Лыжи. Биатлон. Друзья. Аттестат зрелости. Первый выезд в горы. Первая любовь. Освобождение от службы в армии — ревмокардит. В альпинистском лагере в Приэльбрусье про хворь не заикаюсь.

Затренировываю! Первая зачетная вершина ВИА-тау. К тому времени я уже многое знаю и умею в горах, потому что занимаюсь еще и скалолазанием. Связки домбайские и крымские. Веревки. Крючья. Молотки. Остроносые резиновые галоши — скалолазная обувь советских времен. Первые соревнования и первые победы. Ревмокардит не выдерживает напора и отступает.

Эпизод тех времен. Сборы в Крыму. С тренерами Владимиром Поберезовским и Владимиром Сухаревым я, вполне зеленый третьеразрядник по альпинизму и уже перворазрядник по скалолазанию, иду на очень серьезное для меня восхождение на «открыточную» гору Ай-Петри. Стенной маршрут третьей категории сложности. Немного волнуюсь, потому что одно дело скалолазание с верхней страховкой и совсем другое — восхождение, где первого страхует нижний. Первым тренеры выпускают меня. Как скалолаз уже кое-что умею, пора учиться альпинизму, считают мои учителя. Это как бросить в воду — выплывай, парень. Правда, веревочку держат надежно. Иду спокойно, уверенно, все вроде нормально. А стена вертикальная, да и скалки «живые». Вдруг выхожу в такое место, где некуда забить крюк. Завис, ни туда ни сюда. Пробивает легкая паника. Что делать? Крюк забит далеко внизу. Если сорвусь — лететь и лететь. Выдержит ли станция (несколько крючьев, делающих страховку более надежной)? По идее, там все прочно, но… Беру себя в руки. Спокойно, без паники, падать нельзя! А как только успокоился… Так вот же оно, место для крюка! Может, не лучшим образом, но забиваю его. Прохожу выше, дальше. Вот уже мы наверху. Вид потрясающий! Но запомнилось восхождение не сказочной панорамой. Там понял: главное — не задрожать. Нельзя допускать даже мысли, что можешь улететь. Так создается мыслеобраз. Он в мозгу уже созрел. Он реален! На эту грань ты ставишь или не ставишь себя сам. Потом урок Ай-Петри не раз пригодился. В подобную ситуацию больше ни разу себя не загонял, как бы ни складывалось, потому что в самый первый раз сумел собраться. Переборол ужас перед возможным срывом. С тех пор знаю, как справиться с паникой. Расслабиться, успокоиться, вернуть уверенность и — пройти.