Андрей Ветер - Хребет Мира Страница 45

— Почему? — подался вперёд Джон Браун.

— Абсароки сильно привыкли покупать товар у белых людей. Кто захочет теперь жить без ружей, пули которых запросто пробивают даже священные щиты?..[10]

В тот вечер в деревне проходили пляски, и перед глазами белых людей предстали две голые мужские фигуры, вымазанные белой глиной, потрескавшейся на изгибах колен и локтей, и на спинах этих танцоров были прилажены мягкие оленьи шкуры. Оба плясуна двигались на полусогнутых ногах, изображая оленя и олениху, и на голове каждого из них была привязана кожаными шнурками безглазая оленья маска, при этом на голове самца покачивались раскидистые тяжёлые рога, неизвестно каким образом прикреплённые к маске. Руки каждого были украшены связками кукушечьих перьев. Дикарь-самец двигался кругами, оглашая воздух звуками, весьма схожими с рёвом настоящего быка, и, приближаясь к индейцу-самке, он тыкал своим заметно набухшим половым органом между ягодиц своего партнёра. При каждом сильном ударе разгорячённая мышца наливалась соком, приводя зрителей в явный восторг. Оба танцора возбуждались на глазах. Женщины с весёлым смехом бросали в них комья грязи и пучки травы.

— Это дичайшее зрелище! — воскликнул Джон. — Такое было возможно на публике разве что в античном Риме! Потрясающе!

Когда танцор-самец сумел, наконец, попасть в такт движению партнёра, и его разросшийся половой орган, смазанный жиром, проскользнул в намеченное отверстие, танцор-самка упал на локти и ткнулся головой в землю. Окружающие бросились к совокупившейся паре, хлестая обоих связками душистой травы. Затем все расступились, и вокруг костра свился пёстрый хоровод поющих фигур. Всё племя присоединилось к празднику.

— Я никогда прежде не встречал такого массового торжества, — прошептал Джон, глядя на двигающихся по кругу людей.

— И я не видел такого прежде, — поразился Молчун, — всякое бывало, но чтобы так вот, на виду у всех…

— Подумать только, — продолжил размышления Джон, когда они вернулись в палатку Солнечного Шеста, — эти люди не скрывают ничего, что у них на душе. Они выражают себя, не заставляя никого следовать за собой. Потрясающе! Они абсолютно свободны! Я теперь понимаю, что такое свобода… Ты волен высказать свою мысль, проявить её в реальной форме, а твои сородичи должны решать, вредит она им или нет… Ничто не запрещается… Если кому-то не нравится, он просто уходит в сторону и не принимает участия… Потрясающе! Марсель! Послушай меня, Молчун!

— Что тут слушать? Чему ты удивляешься? Разве ты удивишь кого-нибудь, когда скажешь, что ты голоден?

— Нет.

— А когда ты хочешь женщину?

— Ну… это как бы не совсем прилично… в цивилизованном обществе…

— Твоё цивилизованное общество похоже на размалёванные лица краснокожих в бою, за которыми не угадать истинных чувств. — Молчун поковырял в носу и обтёр палец о штанину. — Разница заключается в том, что дикари скрывают своё настоящее лицо, дабы их не сумели распознать злые духи, а белые прячутся друг от друга. Индейцам нечего скрывать, они не могут позволить себе скрывать что-либо, потому что целиком зависят от сородичей…

Утром к большой деревне присоединилась община Сидящего Волка. Пышная процессия въехала в лагерный круг под громкие приветственные крики дикарей. Марсель Дюпон поспешил навстречу приехавшим, показывая руками на Лесное Лекарство. Сердце его застучало учащённо.

— Взгляни на эту женщину! — воскликнул Джон, размахивая руками.

— Не смотри на неё так жадно, старина, — предупредил Молчун и оскалил зубы, а через пару секунд он кивком указал на слезающего с коня Сидящего Волка и добавил: — Вон тот здоровяк может разделаться с тобой, не моргнув глазом.

— Он её муж?

— Хуже, гораздо хуже, Джон… Это слишком долгая и чересчур таинственная история, чтобы изложить её в двух словах. Я уж сам положил глаз на Лесное Лекарство, но Сидящий Волк отреагировал на это странно. Она окружена тайной. Она — шаманка, каких никто ещё не встречал среди Абсароков. Её желают все, но все её опасаются. Я видел множество мужчин, подглядывавших за нею и теребивших свои члены, когда она уходила в одиночестве купаться на реку. Все становились похожими на взбудораженных быков, но никто из индейцев не осмеливался к ней приблизиться… А уж среди Абсароков скромников не отыскать…

— Лесное Лекарство? Это её имя? Замечательное имя… замечательная женщина.

— Забудь о ней, как о страшном сне, мой друг, — сказал Молчун, повернувшись к англичанину. — Никто из женщин никогда не таил в себе столько ужасающей страсти и погибельной власти, как эта…

Сидящий Волк никак не проявил своих чувств, завидев Молчуна, и с маской полнейшего безразличия пошагал мимо, когда траппер помахал ему рукой. Индейцы вокруг шумно приветствовали друг друга, размахивали руками.

— Никогда бы не поверил, что туземное лицо способно так привлекать к себе, — сказал полушёпотом Джон. Он влюбился в индеанку бесповоротно и сразу осознал это, отдавшись своему чувству, слово сухая трава объявшему её пламени.

— Держи ухо востро, приятель, — засмеялся Молчун, видя растерянность Джона Брауна. — Если она ответит тебе страстью на страсть, то тебе придётся познать вес моих кулаков, да и без хорошей схватки на ножах не обойтись. А в этом, я уверен, тебе со мной нет нужды тягаться…

Джон ухмыльнулся в ответ, но по звякнувшим в голосе Молчуна Дюпона холодным металлическим ноткам понял, что зверолов был далеко от шутливого настроения.

На следующий день лагерь снялся с места и широкой лентой потянулся между гор.

Сидящий Волк ехал далеко в стороне от всех. Его нагое тело, прикрытое лишь тряпичной набедренной повязкой алого цвета, было густо смазано бизоньим жиром, и даже с большого расстояния было видно, как оно вспыхивало на солнце. Лесное Лекарство, легко правя своей пегой лошадкой, подскакала к Молчуну и улыбнулась, и он почувствовал, как в теле его вспыхнула неутолимая жажда любви.

— Отец решил, что срок его боевых дней истёк, — сообщила она.

— Что? — не поверил Марсель своим ушам. — Сидящий Волк отказывается от воинской славы? Его больше не привлекают подвиги и почести? Этого не может быть… Почему?

— Отец захотел сделаться Сеятелем Табака. Это означает, что он должен отречься от прежнего образа жизни и стать святым человеком. Он принял обет молчания и не разговаривает ни с кем уже почти полный месяц, остались последние дни молчания.

— То-то он никак не ответил на моё приветствие. Теперь, я надеюсь, он (как святой человек) не станет возражать против моего сватовства?