Юрий Давыдов - Капитаны ищут путь

Юрий Владимирович Давыдов

Капитаны ищут путь

Часть первая

Глава 1

Ударил набат, и лейтенант опрометью выбежал из дому.

Вот уже несколько дней Северная Двина гнала в море сизый ледолом. Над крутыми зажорами то натужливо скрипело, шуршало и ахало, то вдруг рвались раскатистые гулкие взрывы. А нынче за полночь река свирепо кинулась на Архангельск.

Лейтенант жил в Соломбале. В этом предместье были приземистые казармы, склады флотского имущества, рубленые избы, лесные биржи, выгоны.

Вешние паводки чуть не каждый год досаждали архангельским обывателям; нынешнее наводнение, однако, выдалось на редкость сокрушительное, и лейтенант Коцебу, как и все, ночь напролет спасал малых ребят, домашний скарб, казенное добро.

К рассвету Двина смирилась. Мутные воды ее медленно пятились, сыто урча и закручиваясь воронками, оставляя обломки льдин, поваленные изгороди, разбитые баркасы, выволоченные на берег купеческие суда.

А как уж развиднелось, соломбальцы, горюя и ругаясь, принялись ладить свои жилища, амбары да лавки, как это делали испокон века русские мужики после всяческих разорений.

Забот-хлопот было выше темечка. Ведь навигация стояла не за горами, и народ архангельский, накрепко связанный с морским промыслом, готовил снасть, суденышки, солонину – словом, все, необходимое артельщикам.

День за днем пошел своим чередом навстречу северному лету, и у флотских жизнь тоже своим чередом потекла, и лейтенант Коцебу зажил той обыденщиной, какой живал уж не первый год.

Играли зорю. Заспанные матросы разбирались поротно. Разобравшись, справив перекличку, отправлялись на работы; на епанчах, похожих на плащи, поблескивали медные литеры: «А» – артиллерист, «Э» – экипажский, «М» – маячный…

В ранний холодно-розовый час сходились на верфях мастеровые, строители кораблей. Завидев коренастого краснолицего дядю, ломали шапку: «Андрею Михалычу почтение!» То был Курочкин, знаменитый не только в Архангельске, но и в Санкт-Петербурге, «мастер доброй пропорции».

Лейтенанту Коцебу по душе были адмиралтейские верфи. Ему нравились скупо-хозяйские распоряжения Курочкина, люб был запах металла и дегтя, шум работ.

Но вот и Двина, и заливы очистились ото льда, небо будто изнутри высветилось, и солнышко глядело веселее, и уж сыростью не пронимало до хрящиков, – пришла пора: беломорская навигация открылась.

Коцебу еще мичманом ходил под звездами Севера. На «Орле» плавал из Архангельска в Кронштадт, в столицу российского флота. Там, на Балтике, получил военный транспорт с невоенным именем «Фрау Корнелия». «Фрау» была первой, которой командовал он самостоятельно. И тогда же стал «первым после бога», как величали моряки командиров кораблей. А потом снова отрядили лейтенанта в Белое море, и вместо транспорта досталась ему военная яхта «Ласточка».

Учебные, или, по-тогдашнему, практические, плавания продолжались до октября. В октябре усталая флотилия салютовала Архангельску. Корабли разоружали. Матросы перебирались в соломбальские казармы, господа офицеры – во флигели, на частные квартиры.

Ложилась зима. К рождеству, смотришь, снегу навалило под застрехи. В улицах скрипел санный полоз, заиндевевшие лошаденки, мотая головами, везли на флотские склады сосну, срубленную у двинских берегов, вологодский мачтовик везли, и чугунные баластины с уральских заводов, и олонецкую парусину. Обозники с седыми бровями и бородами вразвалку шагали подле саней, звучно прихлопывая рукавицами.

Лейтенант зимовал в жарко натопленном флигеле. Досуга было вдосталь. Он много читал. Потом, отложив книги, брался за перо и писал в Петербург.

В Петербурге в Морском корпусе служил его первый флотский наставник Иван Федорович Крузенштерн. Пятнадцать лет стукнуло Отто, когда Крузенштерн, родственник, как говорится, десятая вода на киселе, взял его в дальнее плавание. Напрямик, с порога объявил Иван Федорович, чтоб не ждал вьюноша жизни праздной и коли решился на морскую судьбину, то должен быть готов ко всему. За три года кругосветного плавания Крузенштерн сделал из Отто «соленого» моряка. А когда воротилась «Надежда» в Кронштадт, обнял его и благословил: «Ну, братец, спущен корабль на воду – сдан богу на руки. Служи честно!»

И вот теперь лейтенант писал капитану первого ранга. Благодарил за выучку, писал, что службой доволен, яхтой своей и подчиненными тоже доволен. Да только вот реет душа, как соловецкая чайка: попытать бы силушку, опять узреть Великий, или Тихий, где столько неизведанного. Он-де прослышал, что купеческая Российско-Американская компания посылает корабль в свои владения, просил назначить капитаном. И что же? Вежливый отказ… по молодости лет. А ведь ему, черт возьми, третий десяток, и уж не один год он «первый после бога».

За стеной, у соседей, рвали гитарные струны, хмельные голоса несли вразнобой:

Мы будем пить,

Корабль наш будет плыть

В ту самую страну,

Где милая живет!

Коцебу сидел пригорюнившись.

Глава 2

Львы спали на снегу. Хлопья снега густо забелили их гривы и спины. Было холодно, ветрено; они угрюмо спали.

Швейцар отворял высокие двери, свет из сеней падал, и чудилось, что на львиных насупленных мордах проступает свирепое недоумение.

Каменные львы возлежали у парадного подъезда дома помер 229 по Английской набережной. Дом был большой, в три этажа, фасадом на Неву, а двором и воротами – к Галерной улице.

В доме жил Николай Петрович Румянцев. Сын знаменитого полководца, холостяк и богач, граф лет сорок подвизался на дипломатическом поприще и удостоился звания государственного канцлера. По табели о рангах это звание равнялось фельдмаршальскому; осталось оно за Николаем Петровичем и после «удаления от дел».

Человек независимых суждений, Румянцев обзавелся сонмом недругов в вельможном Петербурге. Однако Александр I не без колкости говаривал им: «Граф никогда и ничего не просил у меня для себя, тогда как другие просят почестей и денег то для себя, то для родных».

Впрочем, если бы Румянцев только и был что дипломатом, министром да канцлером, имя его вошло бы в длинный перечень высших сановников империи, и только. Но старик из дома на Английской набережной числился в другом, куда более почетном списке.

Матушка-Русь видывала немало чудодеев всяческих – любителей рысаков и псарен, оранжерей и балета, кулинарии и пиротехники. Румянцев слыл покровителем науки. И не просто меценатом, но подвижником науки.

Вечерами к освещенному подъезду графского дома редко подкатывали кареты с гербами. Скромные партикулярные люди, офицеры в морских шинелях, тыча ноги в морды каменных львов, обивали снег. Посетителей не мытарили в прихожей; они поднимались пологой мраморной лестницей во второй этаж, и Николай Петрович радушно усаживал гостей у камина.

Давно дружествовал Румянцев с Крузенштерном. Знакомство завязалось еще в ту пору, когда капитан готовил корабельный поход вокруг света. Поход совершился, открыв эпоху русских «кругосветок». После плавания Крузенштерн занялся обработкой материалов путешествия, а вечерами нередко навещал дом на Английской набережной.

В библиотеке, у камина из темно-розового орлеца [старинное русское название минерала родонит], Румянцев и Крузенштерн обсуждали проект, воспламенявший их воображение. О, если б удалось снарядить такую экспедицию! Именно теперь, когда сокрушен Наполеон.

– Вот, вот, сударь мой, – толковал граф, – как тут не вспомнить великого Петра? Помните? «Оградя отечество безопасностью от неприятеля, надлежит стараться находить славу государства чрез искусства и науки». Золотые слова, сударь мой!

Крузенштерн улыбался. И впрямь, что может быть лучше: находить славу государства чрез искусства, чрез науки? И знает петровский завет Николай Петрович назубок. Да и как же? Слова-то дедовы. Да-да, дедовы, ведь батюшка Николая Петровича, фельдмаршал Румянцев-Задунайский, не только тезка царя-преобразователя, но и его побочный сын…

Было о чем поразмыслить графу Румянцеву и капитану Крузенштерну: лет тридцать, как в забвение канула великая географическая задача. Лет тридцать, не меньше. А бились над нею веками.

О, если б мановением волшебного жезла явились они в эту залу, за окнами которой летучая мгла и метель Петербурга! Сколь их было, известных и безымянных? У, какая толпа окружила бы Румянцева и Крузенштерна, задумчиво вперившихся в огонь камина! Они были разными, эти британцы, навигаторы и шкиперы, эти горемычные искатели Северо-западного пути. Но одна мечта, неотвязная, как бред, как лихорадка, томила их души: найти короткий путь к лучезарной Индии, к душным и влажным островам пряностей, к узорчатому прибою, бьющему в берега Китая.