Рафаэль Сабатини - Меч Ислама. Псы Господни. Черный лебедь (сборник) Страница 44

В начале лета гигантский флот торжественно отплыл из Барселоны и смело направился на юг, чтобы предать огню и мечу Мехедию. Покончив с этим, но, увы, не встретив Драгута, Дориа продолжал прочесывать африканское побережье. Его галеры, будто невод, шли широкой пятимильной линией с триремами во главе и на северном фланге, игравшими роль глаз эскадры.

Пока Дориа занимался поисками Драгута у африканского побережья, в Генуэзский залив вошла грациозная фелюга, которая привезла домой Просперо Адорно и еще четверых неаполитанцев, за которых Драгут согласился принять выкуп. Они составили команду суденышка, а штурманом на нем был генуэзский мореход по имени Феруччо.

Просперо был вознагражден за то внимание, которое оказал Драгуту, когда анатолиец был его пленником. Вероятно, он извлек выгоду и из дружеского чувства, рожденного в дни, когда они с Драгутом работали на одном галерном весле. Так злоба Филиппино обратилась против него же самого, поскольку, даже когда посланный за выкупом не вернулся, Драгут не отыгрался (как поступил бы, может быть, даже христианин) на заложнике. Вместо этого, когда прошла зима и настало время вновь пускаться в плавание, корсар предложил Просперо свободу взамен на обещание послать выкуп в Алжир при первой возможности и желательно через Якуба бен-Изара. Это предложение делало честь обоим – тому, кто его делал, и тому, кому оно было адресовано. Таким образом, командир корсаров и высокородный христианин расстались, преисполненные огромного взаимного уважения.

Вернувшись домой, Просперо узнал, что уже оплакан.

Потрясенная его неожиданным появлением, мать упала в обморок. А потом, когда она пришла в себя и поведала ему о последних событиях, уже Просперо едва не лишился чувств. Гневные упреки сына в измене мать встретила еще более гневными обвинениями в открывшемся теперь предательстве. Встреча, начавшаяся с обмороков и слез радости, закончилась оскорбительными выпадами и вспышками гнева, и Просперо, позабыв обо всем, побрел ко дворцу Фассуоло в поисках монны Джанны.

Но по пути в душу его закралось ужасное сомнение. То, что он узнал, заставило его изменить маршрут и отправиться в тюрьму Рипа. Старший тюремщик, хорошо знавший Просперо, радостно приветствовал его как восставшего из мертвых и по просьбе гостя показал список узников. Когда Просперо обнаружил там имя Якуба бен-Изара, дурное предчувствие сменилось чуть ли не уверенностью.

Якуб был гребцом на старой посудине в заливе, и тюремщик без колебаний исполнил требование Просперо доставить пленника на берег.

Встреча с Просперо была для молодого Якуба сродни посулу свободы. Он широко улыбнулся и с готовностью ответил на все вопросы. Он передал письмо Драгута в собственные руки господину Джаннеттино Дориа. Потом его схватили. Больше он ничего не знал, но Просперо было довольно и этого. Об остальном он догадался и сам. Впав в такую ярость, в какую никогда не впадал прежде, Просперо с тяжелым сердцем отправился в Фассуоло.

Глава XXI

Объяснение

Его приняла герцогиня.

Из великолепного вестибюля с колоннами, где он ждал, пока камергер объявит о его приходе, Просперо провели через галерею героев (тут он впервые объявил о своем намерении жениться) в покои супруги адмирала, обставленные с языческой роскошью благодаря щедрой дани, взимаемой со стран Востока.

Она не поднялась ему навстречу, а ее темные глаза смотрели и печально, и сурово одновременно.

Просперо низко поклонился.

– Я полагаю, – сказал он, – что возвращение с того света редко приходится кстати живущим. Они умеют извлечь выгоду из чужих смертей.

– Но смерть облегчает прощение, – ответила герцогиня.

– Я пришел не за прощением, мадам.

– Что? – Она хмуро взглянула на него. – Такая самонадеянность?

– Нет. Такая покорность. Я знаю, что меня простить нельзя.

– Тогда я удивляюсь, зачем вы вообще пришли.

– Чтобы рассказать все своими словами. Чтобы моя провинность не казалась серьезнее, как, должно быть, происходит, чем она есть на самом деле.

Герцогиня мрачно покачала головой.

– Я не думаю, что моя племянница согласится видеть вас. Даже в случае ее согласия вам не следует с ней встречаться, если вы не хотите усугубить ее страдания. Она и без того переживает из-за вашего поведения.

– Вы полагаете, ей лучше числить меня в мертвых, чем в живых?

– Разве это удивляет вас? Мертвого вас, вероятно, можно вспомнить добрым словом. Героизм вашей предполагаемой смерти во многом искупил подлость вашей жизни.

– Если я вел себя благородно, мое благородство не уменьшится от того, что я выжил.

– Коль уж вы жили, причиняя боль другим, то будете делать это, и воскреснув из мертвых.

– Но, возможно, меньшую, когда откроется вся правда. Будьте милостивы, монна Перетта, позвольте мне видеть вашу племянницу.

– Стоит ли настаивать? Как я уже сказала, это лишь усугубит ее мучения, разбередив раны.

– Если бы я так думал, я не просил бы. – И он быстро добавил: – Я люблю Джанну больше всего на свете, больше жизни и чести.

– Вы уже это доказали. Разве нет?

– Возможно, вы перемените мнение, когда узнаете все.

Темные глаза герцогини вглядывались в Просперо, мелкие черты ее лица смягчились. В конце концов, она была добросердечной женщиной, не помнящей зла. И дело было в нем самом, а не в его мольбах. Он стоял прямой и статный, в элегантном темном костюме простого покроя, с гордо поднятой головой, открытым искренним взором. Просто не верилось, что этот человек – закоренелый негодяй.

– Согласны ли вы на встречу с Джанной в моем присутствии? – спросила герцогиня.

Он кивнул.

– О большем я и не прошу.

Монна Перетта уступила, и вскоре Просперо увидел Джанну. Рядом с молодой женщиной, поддерживая и ободряя ее, стояла герцогиня.

Джанна была с ног до головы облачена в черное, что еще больше подчеркивало белизну ее шеи и лица. Мертвенная бледность невесты поразила и ужаснула Просперо. Увидев его, Джанна инстинктивно воздела грациозные руки и уже почти протянула их к жениху, но потом они безвольно упали, лицо померкло.

– Почему вы здесь? – спросила она и, повинуясь какому-то порыву, добавила: – Почему вы живы?

– Потому что варвар-корсар проявил больше рыцарства, чем благородные христиане, которые дважды бросили меня погибать. Первый раз, когда покинули меня в опасности и предоставили самому с честью выходить из положения, а во второй раз, когда схватили посланника, отправленного в Геную, чтобы привезти за меня выкуп.

– О ком вы говорите? – резко спросила герцогиня.

– О некоторых господах из дома Дориа.

Ее лицо приняло сумрачное выражение.

– Мне кажется, вы обманули меня. Я думала, что вы пришли как проситель, а не как обвинитель.

– Имейте терпение, монна Перетта. Я не обвиняю. Я не упрекаю. Я лишь утверждаю. Все эти недружественные действия вновь оживляют родовую вражду, которую я готов был похоронить.

– Верно ли я вас поняла? Вы смеете утверждать, что мой супруг или кто-то из его дома знал о том, что вы остались в живых? Что они приложили руку к пленению посланника?

– Я могу привести посланника. Это мавр по имени Якуб бен-Изар, которого я обнаружил в тюрьме сегодня утром.

– Я не поверю ни единому слову и двадцати мавров, если они подтверждают то, что говорите вы.

– Тогда мне не на что надеяться. Если не верят моему свидетелю, как я могу рассчитывать, что мне поверят на слово?

– В чем поверят? – неожиданно спросила монна Джанна. – Можно ли объяснить словами… нет, даже не смею выговорить. Громкие слова так же бесполезны, как и лживые. Почему же вы не уходите, синьор Просперо? Вы теряете время.

– Это не имеет значения. Как и вся моя оставшаяся жизнь. Я прошу еще немного вашего внимания. То, что я скажу, поможет вам вновь обрести гордость.

– Гордость? – Ее голос зазвучал напряженно. – Так вы думаете, что ранили мою гордость? Именно ее?

– Я хочу, чтобы вы точно знали, в чем я грешен и против чего погрешил.

– Вы полагаете, это неизвестно? Вы думаете, еще что-то осталось тайной?

– Я знаю. Но поступки людей не всегда таковы, какими кажутся со стороны. Мой дядя-кардинал, когда судьба сыграла со мной злую шутку и я в отчаянии пришел к нему за помощью, напомнил мне, что Адорно негоже таить обиду на синьора Андреа.

– И что же это была за злая шутка судьбы? – резко спросила герцогиня.

– Если вам будет угодно выслушать меня, – попросил он.

Герцогиня повела Джанну к дивану, покрытому блестящей персидской накидкой, и Просперо рассказал им все. Признался в двуличии, в том, что принял предложение Дориа о союзе в надежде улучить момент и отомстить за убийство отца. Поведал о том, в какое отчаяние повергла его необходимость ложной помолвки с Джанной Марией Дориа: ведь в действительности он любил Джанну Мональди. Просперо рассказал о беседе с кардиналом накануне отплытия в Алжир и о том, как кардинал помог ему забыть все мысли о кровной вражде, независимо от того, какие засим последуют упреки и проклятия со стороны Адорно. Все дальнейшее – неудачная экспедиция в Шершел и другие события – теперь не имело значения. Он надеялся лишь, что Джанна поймет, в каком ужасном хитросплетении обстоятельств он очутился, и поверит, что ему было совсем не легко унизить ее этой ложной помолвкой. В самом конце своего рассказа Просперо замялся, подбирая слова.