Альфред Мейсон - Пламя над Англией

Альфред Мейсон

Пламя над Англией

Предисловие автора

В своей «Жизни Наполеона» мсье Бенвиль1 писал: «Каждое поколение уверено, что мир начался с него, и все же каждый, кто размышляет над прошлым, видит, что очень многие вещи были такими же, как сегодня».

Это особенно верно по отношению к елизаветинской эпохе.2 Различия между ней и нашим временем, в основном, поверхностны — они касаются одежды, развлечений, транспорта, системы управления, механики. Но в человеческих характерах и мнениях, а также в являющимся их следствием поведении людей оба беспокойных периода имеют немало общего. Молодежь стремится к открытиям в воздухе с той же энергией и жаждой приключений, с какой она тогда искала их в морских просторах. Страх перед проникновением папизма побуждает протестантскую Англию к такому же упорному сопротивлению, как и в те времена. То же самое желание мира сопровождается такой же спокойной и твердой уверенностью в том, что если войне суждено разразиться, нация никогда не будет побеждена. По-прежнему стойкое сопротивление встречают намерения впутываться в сложности на континенте. Даже свобода Нидерландов все еще остается важнейшим принципом внешней политики.

Сходство существует и в менее значительных вопросах. Широкое распространение и эффективная деятельность секретной службы Уолсингема3 находит параллели в истории последней войны. Что касается любви к спорту, возрождению музыки, добрососедской сельской жизни и многого другого, то здесь обе эпохи соприкасаются настолько близко, что когда я писал эту книгу, мне казалось, что я пишу ее о нынешних временах. Это и побудило меня начать свой труд с предисловия, которое также предоставляет мне возможность выразить признательность мистеру Кониерсу Риду за его книгу «Государственный секретарь Уолсингем»и профессору Дж. Э. Нилу за его очаровательную «Королеву Елизавету».

А. Э. В. Мейсон

Глава 1. Бант для Робина Обри

В эти два обычно тихих послеполуденных часа ученики начальных классов монотонно декламировали латинские оды, а ее королевское величество слушала их, сидя на высоком стуле. Открытая дверь, казавшаяся светлым прямоугольником над темным полом, впускала в комнату летнее солнце, щебетание птиц, шелест листвы, отдаленные крики крестьян в полях, запах сена. Но королева ничего этого не видела и не слышала. Она сидела в своем голубом с серебром платье с вырезом, открывавшем шею, большим стоячим воротником и юбкой с фижмами, усеянном жемчужинами размером с фасоль, и слушала школьные алкеевы и сапфические строфы4, как будто июль был ее любимым месяцем для подобных занятий. Золотисто-зеленая стрекоза, влетев в комнату, с сердитым жужжанием ударилась несколько раз о стены и вылетела вновь.

Королева даже не повернула головы. В этом 1581 году она уже третий раз посещала школу в Итоне5, а сегодняшний день был целиком посвящен одам в ее честь. Елизавета искренне наслаждалась происходящим, чего нельзя было сказать о сопровождавших ее придворных, возможно, за исключением государственного секретаря сэра Френсиса Уолсингема, обладавшего страстью к науке. Внезапно мальчик, читавший оду, закашлялся, и его голос перешел в писк. Королева заметила улыбку на лице другого мальчика, во втором ряду, и улыбнулась ему, сделав его своим рабом на всю жизнь. Эта ода была последней, и после ее окончания ректор в алой мантии шагнул вперед, произнес речь на великолепной латыни и вручил ее величеству печатную копию произнесенных од в красном с золотом переплете. Елизавета, протянувшая руку, чтобы взять книгу, зацепилась рукавом за резной подлокотник стула. Шелковый бант с золотой пуговицей посредине при этом наполовину оторвался и повис, качаясь. Находясь в каком-нибудь другом месте, Елизавета разразилась бы крепкой руганью, но сегодня она пребывала в самом лучшем настроении и, увидев выражение муки на лице ректора, громко расхохоталась.

— Нет, дорогой доктор, приберегите этот взгляд для моих похорон. Если я уроню бант, то у вас имеются двадцать пять отличных учеников, которые привяжут его, если понадобится.

Громогласные одобрительные возгласы вознаградили королевское остроумие. Елизавета поднялась, держа книгу в руках, и обратилась к ученикам.

— В былые дни я могла бы ответить вам стихами и, возможно, совсем не плохими. Но государственные дела выветрили у меня из головы латынь и греческий, так что я в состоянии обратиться к вам только на родном языке. Ах, если бы у меня было побольше свободного времени! — Закрыв глаза, она вздохнула.

Когда посол короля Филиппа6 как-то пожаловался Елизавете, что ее люди похитили все жалование для войск его повелителя, которое везли по Ла-Маншу, она безутешно вздохнула и ответила, что была бы счастлива до конца дней сидеть в монашеской келье и читать молитвы. Однако посла этот ответ нисколько не позабавил, и он написал своему королю, что эта женщина одержима сотней тысяч дьяволов. Но в Итоне аудитория была попроще. Ученики искренне верили в тоску королевы по простой жизни, и в комнате послышалось сочувствующее бормотание. Каждый охотно отдал бы несколько лет жизни, чтобы снять с ее плеч бремя управления страной.

— Но, надеюсь, вы простите мне мою необразованность, — продолжала Елизавета, — если я на простом английском языке попрошу предоставить вам выходной, чтобы вы запомнили этот день. — При очередном взрыве приветствий она обернулась к старшему наставнику, доктору Томасу, которому осталось только поклоном выразить свое согласие.

— Я не сомневалась, что это еще сильнее расположит вас ко мне, — сухо добавила королева. Она не ошиблась, ибо дни отдыха в то время в Итоне были крайне редки. — Однако, не забывайте древнее изречение Демосфена7: «Слова грамотеев — книги неграмотных». Поэтому будьте усердны в науке ради тех, кто менее удачлив, чем вы.

Продемонстрировав таким образом свою эрудицию, она передала книгу фрейлине и спустилась с возвышения для кафедры.

В школьном дворе ее глазам представилась совсем другая сцена. Вместо школяров в их унылых одеяниях королеву поджидали ее кареты, лакеи, алебардщики в красном. Для прощания с августейшей посетительницей выстроились ученики, живущие в частных домах под присмотром классных дам или, как их называли, хозяек. В начальных классах места для них не были предусмотрены, и вообще, их обучение в Итоне являлось нарушением традиционных правил. Нарядно одетые в шелка и бархат, они стояли во всем блеске юношеской энергии, вместе с их личными наставниками. Глаза Елизаветы засверкали, а сердце забилось быстрее при виде этих крепких почек на дереве Англии, чей рост она заботливо лелеяла уже двадцать три года. В случае необходимости королева без колебаний рубила сучья острым топором, но большей частью она следила, чтобы дерево буйно росло без единого надреза на коре. Все налоги и подати, с которыми с трудом справлялся ее народ, все долгие бдения с министрами, все тонкие и опасные дипломатические ухищрения с императором8, с Валуа9 в Париже, с Филиппом в Мадриде, здесь, в этом залитом солнцем дворе, казались ей полностью оправданными. Высокие и крепкие парни, глядевшие на королеву сияющими глазами, ибо она была их славой, являлись ее опорой и гордостью.