Принцесса викингов - Вилар Симона

Симона Вилар

Принцесса викингов. Нормандская легенда

© Гавриленко Н., 2015, 2017

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», издание на русском языке, 2017

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», художественное оформление, 2017

Глава 1

909 год от Рождества Христова

Окно в башне было открыто. Время от времени порывы ветра, хлопая ставнем, врывались в комнату. Там на небольшом возвышении стояло роскошное ложе, изголовье которого по скандинавскому обычаю было украшено резными лошадиными головами. Пушистый песцовый мех покрывал его сплошной серебрящейся массой, спускаясь к плитам пола пышными хвостами. Здесь, у коротких точеных ножек ложа, валялись сброшенные второпях женское платье из золотой парчи и тяжелая мужская одежда из кожи, грубые сапоги со шнуровкой, мощный меч, в рукояти которого кровавым огнем горел рубин. А на мехах, сплетясь в жарком объятии, ритмично двигались два обнаженных тела.

Наконец мужчина глухо застонал сквозь зубы, и тотчас ему ответила женщина – коротко вскрикнув, она изогнулась и откинулась, погрузившись в мех и урча, как дикий зверь. Теперь они лежали тяжело дыша, и лишь холодные порывы ветра, влетавшие в узкое окно башни, сливались с их дыханием. Мужчина приподнялся на локте и откатился в сторону, перевернувшись на спину. Закрыв глаза, он еще некоторое время приходил в себя, успокаивая дыхание. На светлом серебристом меху его мускулы выделялись особенно рельефно, мощная грудь вздымалась. Женщина с тихой полуулыбкой смотрела на него. В этой улыбке светилось торжество. Между приоткрытыми чувственными губами блеснули мелкие, как у хищника, зубы. Ее глаза были необычными: широко расставленные, миндалевидные, один – светло-голубой, другой – блестящий, аспидно-черный.

– Сама Фрейя[1] кружит нас, не так ли, Рольв?

Она провела рукой по его резко очерченному лицу, по сильному подбородку, шее, запустила пальцы в разметавшиеся русые волосы.

– Что? – не открывая глаз, спросил он.

– Я говорю, что боги создали нас друг для друга. – И, словно не веря в сказанное, женщина спросила: – Ты любишь меня как прежде, Рольв?

Он слегка улыбнулся.

– Порой ты смешишь меня, Снэфрид. Мои люди заждались меня, после похода на Бретань я провел с тобой три дня и три ночи, а ты все еще спрашиваешь, люблю ли я тебя. Разве я не доказал это?

Он говорил сонно, не открывая глаз, и от этой его медлительности кровь закипала в жилах Снэфрид. Она вновь хотела его. Ей было мало. Всегда. Иногда Снэфрид казалось, что она готова загрызть его, как волчица, лишь бы он не принадлежал больше никому.

– Довольно, – вдруг резко проговорил Ролло, когда она снова начала ласкать его. Отведя обнимавшие его руки, он встал. – Не сердись, Снэфрид, мне пора возвращаться.

Он подошел к окну и потянулся всем телом навстречу ветру, растрепавшему его длинные волосы. Он был очень рослым, массивные мускулы, словно змеи, сплетались под блестящей смуглой кожей. Снэфрид зарылась лицом в мех, чтобы не видеть мужа, борясь с искушением броситься к нему, обвить руками, прижаться всем телом. Когда она справилась с собой, Ролло по-прежнему стоял у окна. Она знала, куда устремлен его взгляд. Отсюда, с холма, где стояла башня, город был виден как на ладони. За эти дни, проведенные в объятиях жены, страсть и нежность наскучили Ролло. Его энергия требовала выхода, и мыслями он уже был там, в городе, на который сейчас смотрел, на земле, которую он покорил. Снэфрид поняла это, но не смогла удержать тоскливого вздоха. Она снова должна остаться одна, томясь ожиданием, созерцая из башни чужую ей землю, которая отнимала у нее мужа.

Словно прочитав ее мысли, Ролло сказал:

– Не сердись, моя Снэфрид. Мне пора уезжать.

Женщина порывистым движением встала. Она была высокой, гибкой и при этом очень сильной – длинные мускулистые ноги, крутые бедра, плоский живот никогда не рожавшей женщины. Грудь ее была ослепительно-белой, с голубыми прожилками вен и крупными розовыми сосками. А плечи, руки, спина – почти как у воина, с рельефными мышцами. Однако роскошные светлые волосы придавали ей пленительную женственность – они облаком окутывали ее, ниспадая до колен и завиваясь на концах крупными кольцами.

Беззвучно приблизившись, женщина стала рядом с Ролло. Но он не повернулся к ней, продолжая взирать вдаль, чуть щурясь от свежего ветра, который принес с собой запахи умирающей зелени и легкие блестящие паутинки. Ветер гнал по небу осенние облака, а под ними, то вспыхивая на солнце, то покрываясь сумрачной тенью, извивалась, уходя в туманную дымку у горизонта, самая широкая река франкских земель – Сена. Пересекая просторы необъятной равнины, усыпанная многочисленными островками, она описывала отливающую сталью дугу, а над ней темной громадой высился город.

На него-то и смотрел викинг, забыв о стоящей рядом прекрасной нагой женщине. Это была его столица, которую он восемь лет назад поднял из руин и пепелищ. Понадобились титанические усилия, чтобы, несмотря на нескончаемые войны, которые ему приходилось вести с франками и со своими соотечественниками, вдохнуть жизнь в это скопище обгорелых камней и жалких глинобитных лачуг. Старый город Ротомагус викинги теперь называли Ру Хам – «усадьба Ролло», а вернувшиеся в эти края франки переделали скандинавское Ру Хам на свой лад в Руан, именуя своего правителя-чужеземца просто Ру. И теперь на месте прежних руин каменщики, отовсюду свезенные викингами, восстанавливали римскую стену, возводили дома, отстраивали разграбленные и опустошенные христианские храмы. Ближайшим советником язычника Ролло стал христианский епископ Франкон, первым признавший власть конунга и даже попросивший его сохранить то, что осталось от былого Ротомагуса. И язычник оправдал надежды епископа: он взял этот город под свою защиту, вернул в него людей, собрал мастеров и принялся восстанавливать. И сейчас, когда Ролло смотрел на вздымающуюся над рекой линию гранитных укреплений, на покатые крыши домов, на мачты выстроившихся у пристани кораблей, даже на кресты церквей христиан, он испытывал настоящее удовлетворение, а его серые глаза светились гордостью.

Совсем иначе относилась к этому городу Снэфрид. Она не пожелала даже жить в нем, предпочтя устроиться в стенах старого монастыря на холме за чертой Руана. Ролло часто навещал ее здесь, и ей удавалось удерживать мужа у себя даже по нескольку дней. Для Снэфрид этот город олицетворял собой все то, что отнимало у нее мужа. В Руане у него были соратники, подданные, этот город воплощал его мечту о власти, которая была для него важнее всего, – именно ради нее он покинул когда-то свою холодную родину.

– Мне пора, – снова произнес викинг. – Хочешь, поедем вместе?

Снэфрид отрицательно покачала головой.

– Нет. Я предпочитаю уединение, ты же знаешь. Город грязен, в нем шумно и смрадно. А я люблю покой и ветер.

– Ветер, – повторил Ролло и зябко повел плечами. – Дыхание богов. Здесь его хватает.

Он вернулся к ложу, собрал одежду и стал одеваться. Несмотря на проникавший в окно свет дня, в комнате было сумрачно. Массивная колонна в центре круглого помещения поддерживала арки свода. Около нее стоял накрытый стол, поблескивали кубки и кувшины с элем и местными винами, пахло жареной дичью, на блюдах были разложены фрукты. Снэфрид старалась, чтобы, находясь у нее, Ролло ни в чем не испытывал недостатка. И сейчас, уже одевшись, конунг уселся за стол, с невольной нежностью подумав о жене. Он видел, как Снэфрид, натянув длинную рубашку из тонкого льна, гразиозно облеклась в шуршащее парчовое платье. Она всегда двигалась неторопливо, как будто нехотя, а свой неистовый темперамент проявляла только на ложе, да еще в набегах, когда они скитались по просторам морей. В бою светловолосая валькирия[2] Снэфрид не уступала мужчинам. Кто бы мог подумать, что эта медлительная, всегда словно погруженная в полудрему женщина в сражении сильна и быстра как молния, а вид неприятельской крови возбуждает в ней пыл, сходный с бешенством берсерков[3].