Амеде Ашар - В огонь и в воду

Амедей Ашаръ

Въ огонь и въ воду

(Приключенія графа де-Монтестрюкъ)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

I

Игорный домъ въ осеннюю ночь

Графъ Гедеонъ-Поль-де Монтестрюкъ, извѣстный также подъ именемъ графа де-Шаржполя, считался, около 164. года, однимъ изъ богатѣйшихъ и счастливѣйшихъ дворянъ южной Франціи. У него были обширныя владѣнія и хотя дворянство его не восходило до первыхъ временъ монархіи и его предки не попали въ число рыцарей-завоевателей Палестины, но онъ былъ въ родствѣ съ знатнѣйшими фамиліями королевства, которое только-что было ввѣрено Провидѣніемъ рукамъ еще неопытнаго Людовика XIV.

Этимъ завиднымъ положеніемъ фамилія де Монтестрюкъ, стоявшая въ уровень съ первыми домами въ Арманьякѣ, одолжена была страннымъ обстоятельствомъ, ознаменовавшимъ начало ея извѣстности, и особенному благоволенію короля Генриха IV, славной памяти.

Графъ Гедеонъ, котораго сосѣди звали такъ въ отличіе отъ его отца, графа Ильи, сына того героя, которому домъ ихъ былъ обязанъ своимъ величіемъ, нашелъ богатство у себя въ колыбели и не очень-то стѣснялся мотать его. Своей пышностью онъ удивлялъ даже придворныхъ, пріѣзжавшихъ по дѣламъ или для удовольствія въ Лангедокъ. — Къ несчастію, богатство это досталось ему рано вмѣстѣ съ такими привычками и такимъ горячимъ темпераментомъ, которые не знали ни усталости, ни пресыщенія. Его жизнь можно бы сравнить съ безумной скачкой молодаго коня, вырвавшагося на волю во время грозы: ни узды, ни правилъ.

Послѣ причудливой и расточительной жизни, графъ Гедеонъ овдовѣлъ бездѣтнымъ и въ сорокъ лѣтъ опять женился, чтобъ продлить родъ Монтестрюковъ; но, не жалѣя ни молодости, ни красоты своей жены, которая готова была посвятить себя его счастью, онъ принялся за прежнюю жизнь, какъ только она дала ему сына, окрещеннаго подъ именемъ Гуго-Павла.

Въ молодости графъ Гедеонъ бывалъ въ Парижѣ и во дворцѣ Сен-Жерменскомъ; онъ держалъ сторону короля въ смутахъ Франціи, сломалъ не одну шпагу въ стычкахъ съ Испанцами и громко кричалъ въ схваткахъ: «Бей! руби!» — старинный кликъ и девизъ своего дома. Возвратясь въ свой замокъ, въ окрестностяхъ Жеро, онъ убивалъ время на всякія безразсудства: на охоту, дуэли, маскарады и пиры, нимало не заботясь о графинѣ, которая тоскливо поджидала его за стѣнами и башнями Монтестрюка. Дворяне, съ которыми онъ рубился, или козырялъ въ карты, любили его за умъ и веселость, а мелкій людъ обожалъ за щедрость. Если случайно онъ и потреплетъ, бывало, мимоходомъ кого-нибудь изъ крестьянъ, никто на него не сердился; такъ мило и любезно бросалъ онъ золотой въ шапку бѣдняги.

Графъ Гедеонъ, статный, щедрый, сильно любимый окрестными красавицами, имѣлъ также, подобно благодѣтелю его рода, королю Генриху, солидную репутацію храбрости въ такой странѣ, гдѣ всѣ храбры. Какимъ только опасностямъ не подвергалъ онъ жизнь свою; изъ какихъ только бѣдъ не выпутывался онъ со шпагой на-голо!

Въ то время, какъ начинается наша исторія, стали уже носиться слухи, что состояніе графа де Монтестрюка идетъ быстро къ упадку. Не было ужъ ни блистательныхъ праздниковъ въ его замкѣ, ни сумасшедшихъ поѣздокъ въ Тулузу и Бордо, гдѣ всѣ привыкли видѣть его съ огромной свитой слугъ и лошадей; ни шумныхъ охотъ съ сосѣдями, герцогами де-Роклоръ, большими буянами и отчаянными кутилами. Видны были иногда и жиды по дорогѣ къ родовому замку; выходили они оттуда, потирая руки, съ радостнымъ лицомъ. «Жидъ смѣется, а крещеный шгачетъ,» говоритъ пословица.

Веселость графа Гедеона стала пропадать; случалось заставать его въ задумчивости. Графъ Гедеонъ скучаетъ! Это приводило всѣхъ въ изумленіе. Такое чудо только и можно было объяснитъ себѣ однимъ раззореніемъ. Но какъ-же могъ онъ раззориться, онъ — владѣлецъ столькихъ лѣсовъ, виноградниковъ, луговъ, фермъ, прудовъ? Старики, сидѣвшіе по своимъ наслѣдственнымъ помѣстьямъ, только качали головой и, жалѣя о женѣ, говорили: да вѣдь онъ игралъ!

Въ самомъ дѣлѣ, графъ Гедеонъ игралъ сильно. И при всякомъ случаѣ онъ все еще продолжалъ играть.

Около этого времени, когда дурные слухи болѣе и болѣе распространялись по провинціи, изъ замковъ въ хижины, графъ Гедеонъ, верхомъ на любимомъ конѣ, выѣхалъ разъ ночью изъ замка Монтестрюкъ.

Небо было весь день мрачно. Къ вечеру поднялся сильный вѣтеръ и разорвалъ густыя тучи; между нини засвѣтились звѣзды, то погасая, то опять показываясь. Въ дремучемъ лѣсу стонала буря; все покрыто было густой темнотой, которую вдругъ прорѣзывалъ то тамъ, то сямъ блѣдный лучъ тонкаго, какъ стальной клинокъ, мѣсяца, несшагося, казалось, въ тучахъ какимъ то безумнымъ бѣгомъ. Собаки выли въ полѣ и своимъ воемъ еще усиливали тоскливое настроеніе всей природы.

Графъ Гедеонъ, подъѣхавши къ наружнымъ воротамъ замка, кликнулъ часоваго, который стоялъ, скрестивъ руки на старинной пищали, и велѣлъ опустить мостъ. Зеленая вода стояла неподвижно во рву, въ тѣни высокихъ стѣнъ. На доскахъ моста раздался стукъ отъ копытъ коня, который нетерпѣливо прыгалъ и грызъ удила: потомъ цѣпи опять завизжали въ пазахъ и графъ Гедеонъ очутился за рвомъ.

За нимъ молчаливо ѣхали рядомъ два всадника. Концы ихъ длинныхъ рапиръ стучали о желѣзныя стремена. Они, какъ и самъ графъ, были закутаны въ длинные плащи, а на головахъ у нихъ были широкія сѣрыя шляпы, временъ покойнаго короля Людовика XIII. Какъ только графъ Гедеонъ проѣхалъ сырой откосъ, отдѣлявшій ровъ отъ торной дороги, онъ смѣло пустился въ галопъ и оба спутника за нимъ. Ничего не видно было между обрывами дороги, по которымъ сплошь росъ густой кустарникъ, и испуганныя лошади только фыркали. Скоро они прискакали къ долинѣ, которая открывалась, какъ блюдо, въ концѣ дороги; тутъ стало немного свѣтлѣе. Низкіе, покрытые соломой домики, показались смутно между деревьями. Тишину нарушалъ только шумъ вѣтра въ листьяхъ. Даже собаки совсѣмъ замолкли.

При началѣ дороги, тянувшейся желтою лентой въ темную долнну. графъ удержалъ свою лошадь и обернулся на сѣдлѣ. На полупрозрачномъ небѣ смутно рисовались стѣны, куртины и башни Монтестрюка. На одномъ углу замка ему показался свѣтъ, будто звѣзда на невидимой ниткѣ.

— Посмотри, Францъ…. Что это такое? сказалъ онъ одному изъ всадниковъ, которые тоже остановились за нимъ неподвижно.

Францъ посмотрѣлъ и отвѣчалъ съ лотарингскинъ акцентомъ.

— Это мѣсяцъ отражается на стеклѣ.

— Да, въ окнѣ у графини. Когда я уѣзжалъ, она сидѣла еще со своими женщинами!…

Графъ вздохнулъ. Еще разъ онъ окинулъ замокъ долгимъ взглядомъ и, давъ шпоры коню, пустилъ его во весь карьеръ, какъ человѣкъ, который не хочетъ дать себѣ время подумать.