"Орлы Наполеона" - Домовец Александр Страница 2

— Ты преувеличиваешь, — произнёс он. — Россия Россией, но было и Ватерлоо. Главное поражение императора там.

— Гурго прав, — неожиданно сказал Монтолон. — Сохранись Великая армия, не было бы никакого поражения. С кем вышел император? По чести сказать, не войско, а сборище новобранцев. Старой гвардии там и половины не было. Англичане с пруссаками просто завалили её своими тушами, будь они прокляты!..

Гурго кивком поблагодарил графа за поддержку и продолжал, — негромко, с силой:

— Императора уже нет, и дело его погибло. Наше общее дело! Мы все дрались за величие и процветание Франции, чёрт возьми… Но мы можем всё начать сначала, слышите?

— "Мы" — это кто? — хмуро переспросил Бертран после паузы.

— Все, кто воевал под знамёнами императора! — горячо воскликнул Гурго. — Кто в его время разбогател, купил дворянскую или церковную землю, открыл своё дело. Кто получил из его рук награды, чины и звания. Кто протестует против реставрации Бурбонов, которые всё это отнимут. Таких во Франции миллионы. Понимаешь ли ты, Бертран, какая это сила? Она может отомстить за императора и продолжить его дело.

На дворе пронзительно взвизгнул ветер. Его мощный порыв проник в комнату сквозь плотно закрытые окна, и пламя свечей затрепетало. Бертран вздрогнул, — то ли от невольного страха перед разгулом стихии, то ли от страстных слов генерала.

— Сила… — повторил он задумчиво. — Нет, Гурго. Сила не в миллионах — в их сплочённости и единстве. А эти люди разобщены. Пока Францией правил император, нация жила в его кулаке. И нам всё было по плечу. Но Бонапарт умер.

— Зато жива Франция и бонапартисты, — возразил Гурго. — Что касается сплочённости и единства… да, ты прав, Бертран, тут есть над чем подумать. — Помолчал. Прислонившись спиной к стене, добавил спокойно: — Хотя, собственно, всё уже продумано.

Бертран с Монтолоном переглянулись. Положительно, Гурго сегодня их удивлял.

— Мы не понимаем тебя, Гурго, — мягко сказал Монтолон. — Ты говоришь загадками. Отомстить за императора, продолжить его дело… Такими словами не бросаются. Объяснись.

Вместо ответа генерал подошёл к столу и положил на бордовую скатерть сложенные листы бумаги, извлечённые из внутреннего кармана мундира. Раскрыл и тщательно разгладил сгибы.

— Этот документ мне передал час назад Лас-Каз, — произнёс он.

— Что это? — быстро спросил Бертран.

— Это секретное дополнение к завещанию императора. Он продиктовал его за несколько часов до смерти.

— А кому адресовано?

— Трём генералам, последовавшим за ним в ссылку: Бертрану, Монтолону и Гурго. Нам. Там написано. Читайте.

Не присаживаясь, плечом к плечу, затаив дыхание, Бертран и Монтолон принялись читать листы, исписанные ровным красивым почерком Лас-Каза. Гурго терпеливо ждал, зорко наблюдая за реакцией. Она не заставила себя ждать.

— Невероятно! — в смятении сказал Бертран, поднимая голову и растерянно глядя на Гурго. — Как будто услышал его голос…

— В сущности, целый план, — пробормотал Монтолон. Проведя рукой по лицу, добавил с тоской: — Господи, какой великий человек ушёл… Чтобы вот так, умирая в муках, думать о Франции, прозревать сквозь десятилетия…

— Это не просто план, — возразил Гурго, вытирая набежавшие слёзы. — Это военная и политическая стратегия на целые поколения вперёд. Это воля императора.

В комнате повисло молчание. На столе покоился документ, продиктованный и подписанный умирающим Наполеоном. Первым заговорил Бертран — спустя несколько минут. Но бывают минуты, равные годам и меняющие всё.

— Адресовав секретную часть завещания нам троим, император фактически назначил нас его исполнителями и душеприказчиками. Так?

— Разумеется, — подтвердил Монтолон.

— Никто из нас, я полагаю, от этой миссии не откажется?

— И от связанной с ней опасности тоже, — твёрдо сказал Гурго.

— Понимаем ли мы, что отныне вся наша жизнь изменится бесповоротно и будет подчинена великой цели?

— Да!

— Да!

— Хорошо, — тихо сказал Бертран. — Дух императора ещё где-то рядом. Он свидетель, что мы готовы исполнить его волю.

Генералы молча наклонили головы.

— Гурго, — продолжал Бертран, — ты прочитал документ раньше нас и наверняка успел его обдумать. Что скажешь?

К этому вопросу Гурго был готов.

— После смерти императора нас всех в ближайшие дни депортируют во Францию, — медленно заговорил он. — Вернувшись домой, мы через короткое время сможем приступить к реальным действиям. Они будут таковы…

В течение десяти минут Гурго пункт за пунктом уверенно излагал свои предложения, которые успел подспудно обдумать у изголовья Наполеона. Конечно, это было только начало, — однако начало энергичное, сулившее дальнейший успех всему грандиозному начинанию.

— Разумеется, потребуется величайшая осторожность, — закончил Гурго. — К счастью, мерзавца Фуше[2] уже нет. Но и без него полиция Бурбонов чего-нибудь да стоит…

— А ведь ты прирождённый штабист, Гурго, — задумчиво сказал Монтолон, когда генерал закончил. — Продумано хорошо и, на мой взгляд, всё выполнимо. Лично я поддерживаю полностью и готов приступить к делу, как только вернёмся во Францию.

— Согласен, — решительно произнёс Бертран. — И для начала давайте решим, что делать с Лас-Казом.

— А что с ним делать? — удивлённо спросил Гурго, переглянувшись с Монтолоном.

— Он записал последнюю волю Наполеона, — пояснил Бертран. — Нужно ли, чтобы о ней знал кто-нибудь, кроме нас троих? Я не кровожаден, однако…

Гурго махнул рукой.

— Он стар, болен и не болтлив, — проворчал, морщась. — А главное, ему ещё предстоит издать мемуары императора. Никто, кроме него, это не сделает… Пусть живёт. На всякий случай я с ним поговорю, чтобы держал язык за зубами.

Монтолон молча кивнул.

— Решили, — резюмировал Бертран. — А теперь давайте вернёмся… к императору. Полагаю, наше отсутствие уже и так заметили.

Гурго поднял руку.

— Да здравствует Наполеон! — негромко и торжественно сказал он, отдавая честь незримому вождю. И Бертран с Монтолоном молча последовали его примеру.

Глядя друг другу в глаза, обменялись рукопожатиями, а потом, повинуясь внезапному порыву, крепко обнялись. Было в этом что-то от безмолвной клятвы.

Сильно щурясь, полуслепой Лас-Каз разглядел входящих в спальню Бертрана, Монтолона и Гурго. Всего за полчаса в этих людях что-то изменилось. Переполнявшая их энергия среди общего уныния и скорби была сейчас особенно заметна. Источник этой энергии граф собственными руками недавно передал Гурго… Выходили каждый по отдельности, а вернулся — триумвират.

Лас-Каз внутренне усмехнулся. В каком-то смысле так оно и есть. Наполеон доверил им исполнение последней воли… увидим, что из этого выйдет. Жаль только, что увидят не все. Император мыслил категориями десятилетий, а он, Лас-Каз, столько не проживёт. Ему бы протянуть ещё года три-четыре, чтобы успеть издать мемуары великого человека…

Граф перевёл взгляд на чеканный профиль императора. Вот и всё. Усталость и разочарование. Вместе с маленьким корсиканцем уходила целая эпоха, вместившая революцию, войны, республику, консулат, империю, — а теперь вот и реставрацию Бурбонов… Значит, всё вернулось на круги своя. И зачем тогда гибли армии, лилась кровь, содрогалась Европа?..

Но если этот триумвират чего-то стоит, если сумеет воплотить последнюю волю императора, — что ж, тогда игра ещё не окончена…

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Жалел ли Сергей Васильевич Белозёров о том, что полугодом раньше император Александр Третий своим указом назначил его руководить Российской академией художеств?