Екатерина Мансурова - Возвращение чувств. Машина. Страница 27

И, судя по-всему, счастливой жизни. Ведь эта женщина знает, что ждёт её впереди – допросы, обыски, возможно, какие-то репрессии… А она – инвалид. Ужасно.

Но всё же она так спокойно держалась только что. Всё сделала для неё, а она – даже не её дочь… Не настоящая дочь. Но вот зато графиня – теперь её настоящая мать. Она даёт ей вторую жизнь, надежду, помощников, средства…

Почему? За что?

Обуреваемая этими и ещё многими другими мыслями, Катарина медленно опустилась на колени и взяла обеими руками руку матери – такую вялую и бессильную, в отличии от неукротимого духа её хозяйки.

– Спасибо… Мама! – рыдания, вновь нахлынув, не дали ей продолжить.

– Не за что… Дочь,– печально и задумчиво ответила та, другой рукой нежно проводя по её волосам. Казалось, всплеск кипучей энергии выкачал из неё все силы, хотя Катарина была уверена, что это не так, – Я только выполняю свой долг. На то и матери – чтобы выручать неразумных детей из беды…

Горькая улыбка слегка тронула её губы, и она повернулась к окну, в которое уже вовсю било яркое утреннее солнце. Снова повернувшись к Катарине, она прошептала:

– Береги себя. И – послушайся меня: не пытайся отомстить за Беллу. Я вижу в тебе жажду отмщения и злость. Ничего этого не нужно. Запомни: зло порождает только зло.

Просто живи, и радуйся жизни. Ведь теперь ты молода и сильна.

Найди себе настоящего мужчину. Постарайся родить ему детей. Может, хоть теперь тебе это удастся… А сюда не возвращайся – это слишком… Тяжело для меня.

Теперь вот ещё что. Если по каким-то причинам Карл не сможет вас принять, понадобится запасной вариант. В Шотландии, под Эдинбургом, в замке Каслрок, живёт мой дальний родственник – Эдгар МакАллистер. Он глава рода, или как это там у них называется… Не помню точно. К сожалению, связь мы не поддерживаем, и не могу тебе сказать – жив ли он ещё. Он в довольно преклонных летах. Но его дети помогут… если что. Хотя, конечно, жить там не советую – климат отвратительный.

Да, жить тебе лучше всего в Италии. Придумаешь себе какое-нибудь имя, или выйдешь замуж, и осядешь в одном из их карликовых городов-государств. Они там так увлечены своей борьбой за свободу и независимость, что ничем другим не интересуются. Впрочем, ты женщина самостоятельная. Приглядишься – решишь всё сама.

Вот, возьми это, – она вложила тяжёлый кошель в руку Катарины, – Здесь только золото.

Теперь возьми и это, – она достала из-под подушки сложенный пергамент и маленький лёгкий свёрток из плотной ткани, – спрячь и храни на себе. Это письмо Карлу и драгоценные камни – для тебя. При крайней необходимости – продашь.

– Я… Спасибо… Благодарю вас за всё, – глухо произнесла Катарина, утирая слёзы, снова делавшие окружающий мир нерезким и расплывчатым. Собой она уже овладела.

– Ну, иди, переодевайся. Тебе предстоит долгий путь.

Всё же, уходя, она хорошо разглядела странную улыбку, игравшую на устах графини, и сказала то, чего раньше никому вслух не говорила:

– Храни вас Господь!

13

Сборы не заняли много времени – она просто переобулась в сапоги, на этот раз почти своего размера, и сменила военный камзол на другой – добротный, коричневый, из новой, приятно пахнущей мягкой кожи, которые ей приготовила Мария. Волосы, снова подвязав их, она спрятала на этот раз под широкополой, явно модной и дорогой шляпой.

На своё умытое лицо, она, подумав, всё же нанесла маленькие чёрные усики – для этого ей пришлось подержать свечу под медной плошкой – для получения сажи.

Здесь, в отдельной комнате, в которую её привела Мария, в её распоряжении было большое, хоть и мутноватое зеркало. И, конечно, она не удержалась, чтобы хоть в общих чертах не рассмотреть себя.

Она с радостью отметила, что фигура у неё действительно, по меркам любых эпох, просто божественна: пропорциональна, стройна. Упругая высокая грудь. Тонкая гибкая талия. Крутые, пожалуй, чуть тяжеловатые, бёдра. Длинные мускулистые ноги с хорошими коленками. (Рубенсу такие и не снились!) Маленькие, изящные ступни. Длинная белая шея.

Против таких аргументов, конечно, мужчинам не устоять. Хотя на первом этапе ей на это рассчитывать не приходится – нужно самой изображать мужчину. С такими данными это, пожалуй, трудновато… Ничего, она справится.

Лицо, даже с нанесёнными усами, тоже не подкачало. Правильные, приятные черты. Высокий лоб, тонкий нос, чувственные полноватые губы… Вот только подбородок маловат. Ерунда, можно подправить нарисованной бородкой. Потом когда-нибудь.

Лицо-то лицом, но вот повернувшись от зеркала, она поняла, что совершенно его не запомнила. Разве что горящие лихорадочным возбуждением огромные ярко-зелёные глаза под чёрными, как смоль, изящно изогнутыми бровями. (А вот их – лучше прикрывать! Хотя бы шляпой.)

Ладно, ещё будет время изучить себя, любимую, более внимательно.

Скатав поплотнее форменный военный камзол, она затолкала его, сапоги и шлем в мешок. Портупею и меч снова нацепила на себя. Дворяне и знать, как она заметила, без оружия не ходят и не ездят.

Резко открыв дверь, она нос к носу столкнулась с молодой красивой блондинкой.

Та стояла прямо перед ней, сцепив побелевшие руки на маленькой, тощей груди. Глаза её горели ещё посильней, чем у Катарины, нервная дрожь пробегала по всему телу. И вообще, нездоровое, злобное напряжение, некая экзальтация девушки ощущалось почти физически.

После секундного колебания, она вдруг сощурилась, и кинулась к Катарине, схватив её своими маленькими цепкими руками за плечи. Из одежды на ней была лишь тонкая батистовая ночная рубашка, поэтому выглядела девушка хрупкой и нескладной. Ростом она не достигала Катарине и до плеча, поэтому ей пришлось сильно задирать голову. Она заговорила. Вернее, закричала.

Брызги слюны разлетались из её кривящегося рта во все стороны:

– Прости, прости меня, ради Бога! Катарина! Выслушай, умоляю! – она задохнулась, – Я подслушивала! Я знаю – ты уезжаешь! – она судорожно сглотнула, задрожала.

– О, я чувствую, я чувствую – мы не увидимся больше никогда! Я была так несчастна, так одинока! Я – идиотка! Ну пожалуйста, прости! Пожалей меня! Скажи, что прощаешь!..

Я… Я не хотела! Всё вышло случайно! Ну скажи – скажи же, что прощаешь меня!..

Она настойчиво и сильно трясла Катарину за предплечья, глаза разгорались всё ярче. Она что-то ещё несвязно выкрикивала, но смысл был тот же – простить её.

Внимательно вглядевшись, Катарина заметила пену, которая начала скапливаться в уголках рта девушки. Потные горячие руки и озноб сказали ей остальное о её болезни. Она огляделась – ничего подходящего в коридоре не было.

То, что перед ней Вероника де Пуассон, сестра её ныне покойного мужа, она поняла практически мгновенно. То, что та, похоже, виновата в чём-то плохом, додуматься тоже было нетрудно. И то, что сейчас с ней случится припадок, она тоже знала – по достаточно богатому опыту обращения с эпилептиками.