Купец из будущего - Дмитрий Чайка Страница 4

лишь в уху и годится. То ли дело стерлядь, пугавшая мальчишек длинным чудным носом с усиками. Крупную рыбу потрошили, промывали, чуть подсаливали и вешали под стреху, где она и доходила, пропитываясь дымком. Соль была дорога, ее мамка в лыковом туеске хранила, и попусту не тратила. Не для баловства она, без нее на зиму рыбу не сохранить. Самослав помнил и ее запах, душный, и даже немного противный, отдающий тухлятиной. Но мамка с отцом рыбу ели и нахваливали, а потому и дети ее ели, не кобенясь. Весной вспоминать еще будут, как сытно летом бывало. Тяжко иногда жилось весной, голодно очень. Только если заяц какой в силок попадет, тогда дома целый пир был! Дичь в тех местах уже повыбили, а потому мясо в деревушке видели нечасто, и каждый раз это был праздник. Они все больше ели просо и жито, разваренное в кашу, жареные желуди, птичьи яйца и репу. Летом ходили по ягоды в малинник, продираясь через густые заросли. По осени — шли за грибами, которые после теплого дождя пугливо выглядывали из-под каждого листа. Грибы сушили, развешивая над очагом. Суп из сушеных лисичек получается такой, что ложку проглотишь! А когда мамка растирала камнями жито, желуди и лесной орех, мальчишки замирали и смотрели на это действо, не смея шелохнуться, и глотая набегающую слюну. Ведь потом она месила тесто из получившейся муки, и жарила в золе очага вкуснейшие лепешки. Самослав помнил и этот запах. Странно, он уже не помнил лиц родителей, но запахи своего детства он помнил так, словно это было вчера. А ведь с тех пор прошло уже целых пять лет!

Они проснулись до рассвета от криков тетки Горицы, что жила в полусотне шагов. Батя вскочил рывком, и одним движением оказался у двери. Отцово лицо приняло сосредоточенное выражение, и впервые в жизни Самослав увидел страх в его глазах.

— Обры[6], — коротко обронил он. — В лес, живо!

Мамка схватила сыновей в охапку и сунулась в дверь, где стоял батя, сжимающий в руке копье и два дротика, которые метал без промаха на тридцать шагов.

— А ты? — с тревогой в голосе спросила мамка. Она сорвалась, и ее голос дрогнул. Батя выглянул из приямка входа.

— Я их уведу. Пошла! Сейчас!

Мамка бросилась в лес, таща за руки младших мальчишек, а Самослав замер, завороженный невиданным доселе зрелищем. Десятка три конников на низкорослых лошадках взяли деревушку в кольцо. Только их дом, почти прижавшийся к лесу, в эту петлю не попал, он стоял чуть на отшибе. Всадники, что казалось, слились со своими конями, крутили над головой волосяные петли и ловили ими мечущихся людей, опрокидывая их наземь рывком аркана. Батя побежал в сторону, отвлекая на себя внимание конника, который бросился за его семьей. Дротик, что он метнул в степняка, пробил тому грудь костяным наконечником, и обрин упал на круп лошади, разметав руки. В сторону бати развернулись сразу три всадника, переругиваясь гортанными голосами. Отец метнул еще один дротик, и ранил коня, который жалобно заржал, словно от обиды. Уж он-то не был виноват ни в чем. Больше батя ничего сделать не успел, как не успел пустить в ход копье, которое сильно отставало от изделий ромеев и франков. Он лихо управлялся и таким убогим оружием, но никто ему шанса не дал. Гибким кошачьим движением всадник в войлочной шапке натянул лук, и отец упал, поймав грудью широкий, словно лист, наконечник стрелы.

— Батя! — закричал Самослав, напрочь забыв, что должен бежать, что у мамки всего две руки, и что он должен быть уже далеко отсюда, как его учили много раз. Обры не любят лес, а потому именно там и надо прятаться от них. Это вбивалось в мальчишек намертво. Но как только отряд людоловов пришел, Самослав забыл разом всю науку, и вспомнил о ней, лишь когда его схватил пахнущий острым конским потом степняк, и бросил поперек седла.

— Батя! Мама! — плакал Самослав, но было уже поздно. Их деревню уже жгли, а выживших жителей вязали, согнав в кучу. Невдалеке истошно орала молодуха Деяна, на которой лежал один из обров и смешно дрыгал голым задом. Батя тоже так делал, Самослав это видел много раз, но мамка так не орала, просто дышала как-то глубоко и часто, а потом пекла лепешки в золе. У нее тогда хорошее настроение бывало.

Пяток стариков отвели в стороны, а к ним подошел главный, в нарядном плаще с оторочкой, в богатом поясе с серебряными бляхами, и в короткой кольчуге. Он осмотрел этих еще крепких людей, немного подумал и покачал головой. Не годятся, не вынесут долгого пути. Да и не стоят они почти ничего, только еду на них переводить. Двое воинов, что шли с ним рядом, понятливо кивнули головами и деловито тех стариков зарезали. Самославу стало так страшно, что он разревелся. Впрочем, тут ревели почти все, и дети, и бабы. Сбежали немногие. Тех, кто попробовал сопротивляться, убили на месте, а три десятка оставшихся жителей согнали в кучу, где начали вязать за шеи к длинным жердинам. Из крепких мужиков в плен не попал ни один, почти все они лежали на земле, сжимая в руках немудреную воинскую снасть. Из налетчиков погиб лишь тот, кого убил отец, и этим Самослав гордится до сих пор. Уж слишком страшны обры, слишком умелы в бою. А те словене, что восточнее живут, у тех обров в тяжком рабстве находятся. Так батя рассказывал долгими вечерами, когда они у очага сидели, глядя на пляшущие языки пламени. А еще батя рассказывал, как по зову великого кагана в поход на лангобардов и баварцев ходил. И вроде победили, да только немногие тогда домой вернулись. Авары словен впереди себя пускали, и множество мужей словенских сгинуло в той битве без следа[7]. А вот батя уцелел, и даже из того похода отличный железный топор принес, да узорочье кое-какое, что мамке потом преподнес как свадебный дар.

Воины обошли деревушку и вернулись к лагерю, таща немудреный скарб и припасы. Они обошли убитых, по-хозяйски вырезая стрелы из тел, и добивая раненых. Степняки оживленно переговаривались, хвастаясь добычей. В руках у них были шкурки белки и куницы, которые ходили повсеместно вместо денег. В деревне нашлось два железных топора, и воины довольно скалились, не ожидая такой удачи. Грубое ноздреватое железо из болотной руды было куда хуже, чем у тех же франков, но в нищем селении любой металл был