Сергей Бортников - Восточная миссия (сборник) Страница 45

За столом сидела миловидная девушка лет двадцати, ухоженная, опрятная.

– Доброго дня! – улыбнулся Клименко, вспоминая, как приветствуют друг друга местные жители.

– И вам того же!

– Куда можно бросить письмо?

– В Россию?

– Нет. По области.

– Оставьте у меня. Я все сделаю сама.

Алексей рисковал. Он догадывался, что о послании, отправленном советским пограничником, сразу может стать известно «компетентным органам», но все же надеялся, что ничего крамольного они не обнаружат.

Так и случилось. Особисты быстро установили личность отправителя, но никаких мер воздействия по отношению к нему применять не стали. О том, что у лейтенанта Клименко есть родня на освобожденных территориях им было известно давно из рапорта Василия Ефремовича Никитина. Поэтому письмо изымать не стали. Пускай переписываются, общаются. До поры, до времени…

С приходом советской власти в «освобожденных» деревнях появились газеты на русском и украинском языках. Причем как свежие, так и прошлых лет. Правда, особым разнообразием их содержание не отличалось. Развернутые сводки с трудовых фронтов, несколько скупых строчек о международном положении и тщательно отретушированные портреты советских вождей, чуть ли не целиком заполнявшие первые страницы.

Местные жители знакомились с сообщениями прессы, собравшись в узкой и неудобной коморке, ранее предназначавшейся для хранения музыкальных инструментов сельского фольклорного коллектива – единственного носителя национальной культуры во всем районе, а теперь переоборудованной под библиотеку.

Новости с полей или строек коммунизма крестьян почему-то интересовали мало. Гораздо больше их занимало внешнее сходство некоторых односельчан с «видными представителями коммунистического движения» и просто известными людьми. Лысющего, круглоголового Николая Павелко сразу же облагодетельствовали кличкой Ленин. Кто-то стал Берией, кто-то – Ворошиловым. А вот в облике Андрея Клименко нашли схожие черты с самым известным советским воздушным асом, не так давно погибшим при загадочных обстоятельствах во время испытаний новой авиатехники.

С тех пор к нему прилипло прозвище Чкалов.

Алексей Клименко прильнул к биноклю. На той стороне Буга обосновывались немецкие солдаты. Как всегда – спокойно, организованно. Без лишней суеты и свойственной русским нервотрепки.

Майор Никитин подкрадывался к подчиненному, как ему казалось, тихо и незаметно, однако молодой офицер давно обнаружил присутствие старшего по званию и боковым зрением тщательно следил за всеми перемещениями командира.

– Не прячьтесь, Василий Сафронович. Я вас сразу заметил.

– Похвально… Похвально… Ну, как тебе новое мес то службы?

– Красота!

– А что немчура?

– Окапываются.

– Так вроде бы обед по расписанию.

– Еще две минуты.

– Дай-ка я сам взгляну на их порядки.

– Пожалуйста!

Как только майор взял в руки бинокль, немцы бросили работу и стали снимать с себя одежду. Спустя мгновение самые ретивые из них уже хлюпались в воде.

– Что-то я не очень верю в искренность нашей дружбы, – обронил Никитин, обращаясь то ли к лейтенанту, то ли к Господу Богу, то ли к самому себе. В это время с запада донесся шум мотора, и вскоре в небе появился самолет со свастикой на фюзеляже. – Смотри, что творят, союзнички…

– Совсем нюх потеряли. Врезать бы по нему из пулемета, да нельзя – приказ.

– Вот-вот. Проявляйте выдержку, товарищ лейтенант.

– А если они начнут сбрасывать бомбы, что тогда?

– Личный состав в укрытие – и не отвечать на провокации.

– Да ну? Так они и до Москвы дойдут…

– Мы с тобой люди военные! Сказано – не поддаваться, значит, не поддаваться. Сам знаешь, мне все это тоже не больно нравится. Но другого выхода нет. Так что терпи, сынку…

– Есть терпеть! – нехотя согласился Клименко.

– Командир заставы, – продолжил майор, – твой тезка – Лопахин – несмотря на невысокое звание, человек уравновешенный, мудрый. Да и боевого опыта ему не занимать. Все-таки Халхин-Гол за плечами… Слушайся его, как отца родного.

– А вы?

– Я иду на повышение.

Андрей уткнулся носом в грудь майора и чуть было не заплакал:

– Спасибо за все, батьку…

– Отставить, товарищ лейтенант!

Капитан Березин долго не решался отпустить дочь в село Колодяжное, где находилось имение родителей Леси Украинки, но все же сдался под напором местных активистов, утверждавших, что предстоящая поездка совершенно безопасна. Однако без сопровождения Наталья не осталась – добродушный красноармеец Иван Демидович (или просто дядя Ваня) следовал за девицей по пятам. Но и без него Андрей Клименко никому бы не дал в обиду «свою золотоволоску».

Взявшись за руки, молодые люди обследовали все окрестности урочища Нечимного, в котором как бы оживали главные герои «Лесной песни» – Лукаш и Мавка и мифические персонажи – Лесовик, Водяной, Русалка…

Возвращаясь домой, Андрей и Наталья поняли, что уже никогда не смогут жить друг без друга…

Спустя некоторое время возле дома Павелко остановился почтальон.

Толкнул незапертую дверь и крикнул:

– Есть кто живой?

На зов откликнулся Андрей Клименко. Он только что вернулся с «тихой охоты» (в лесу пошли «зеленицы» – любимые местные грибы, годящиеся как для жарки, так и для соленья) и стоял в сенях, собираясь снять сапоги.

– Да… Слушаю вас, дядя Сава.

– Вам письмо.

Андрей схватил пакет и сразу узнал знакомый почерк.

– Мамо! Мамо! – закричал, врываясь в гостиную в грязной обуви. – Братец нашелся!

Та взяла в руки конверт и прочитала по слогам:

– Главпочтампт. До востребования… С чего ты взял, что письмо от Леши?

– Так мы ж сидели за одной партой. Во время Ликбеза! Я его каракули ни с чьими не спутаю!

Тетка неспеша распечатала долгожданное послание:

– «Дорогие Анна Васильевна и Николай Степанович!» Живой наш мальчик. – Она пустила слезу и принялась целовать неровные буквы. – «Как вы живы-здоровы, как дети? Петя, Павлик, Марийка, Настя, Оксана, Леся, Гриша, Иван, Степан, Анрейчик…» Всех вспомнил. Никого не забыл!

– Подписи нет. Значит, он опасается за свою карьеру, – авторитетно вставил племянник. – Я что вам говорил? Лешка теперь большой начальник, красный командир!

Женщина осенила себя крестом:

– Точно… Спаси его, Господи!

22 июня 1941 года. 4 часа утра.

Сначала издалека донесся какой-то гул. Мощный. Размеренный. Тревожный.

Спустя несколько минут светлеющее небо над пограничной заставой, на которой служил Алексей Клименко, почернело от немецких самолетов.