Исуна Хасэкура - Волчица и пряности. Том 10

Пролог

Пользоваться свечами – большая роскошь. Они освещают лишь то, что на расстоянии вытянутой руки, да и сгорают слишком быстро.

Поэтому пользуются ими в основном для дел, которыми не занимаются при свете дня. К примеру, аккуратно обтачивают ножиком края золотых монет, или пришивают потайное отделение к сумке, или засыпают в это отделение соль, с которой берется слишком высокая пошлина.

Когда дела идут хорошо, кое-кого можно даже застать за рисованием на столь же дорогой, как и свечи, бумаге лавки своей мечты или идеального города. Но будь то незаконная деятельность или рисование – все эти ночные делишки предназначены для того, чтобы втайне доставлять удовольствие кому-то одному.

Церковь частенько предупреждает, что улыбаться в ночи тайком – надежный способ привлечь внимание демонов; несомненно, подобные предостережения родились из наблюдений за торговцами, сидящими по ночам за столами и тихонько радующимися одному Господу ведомо чему. Будучи еще учеником, Лоуренс иногда смотрел на согнувшуюся над столом спину своего учителя, и его охватывала дрожь, несмотря на накинутое одеяло.

И все же – он сам не помнил, когда это началось, – у него завелась привычка зажигать свечу, даже когда никаких особо важных дел не было. Он просто сидел при свече и смотрел на медленно плавящийся воск или на свою чашку, наполненную вином, которое он вовсе не собирался пить.

Вообще-то он знал, зачем зажигает свечу. В прошлом ночь его раздражала, ведь она была преградой между ним и торговлей; но сейчас он хотел вкушать ночные часы… пусть даже недолго. Он хотел позволить себе насладиться неспешным, мирным, спокойным ходом времени перед суетой и суматохой нового дня.

Его ушей касалось мерное дыхание двоих спящих. Если бы только он и дальше мог слушать это безмятежное дыхание, он был бы не против зажечь и еще одну свечу; однако ночь быстро подходила к концу, предстоял новый безумный день. Если он не ляжет спать в ближайшее время, его тело просто не выдержит.

Он беззвучно рассмеялся и собрался было задуть свечу, но сперва не удержался и кинул взгляд туда, откуда слышалось сопение. Это зрелище победило бы любой страх перед темнотой, если бы он был. И оно оставалось в памяти торговца, пока он не отправился наконец в страну сновидений.

Глава 1

Лодка превратилась в очень ненадежное средство передвижения, как только покинула бухту. Опытный лодочник волнение даже за «волнение» не считал, пока оно не было очень уж большим, но другим в этой лодке их мирок казался крутящейся зоной бедствия. Почему Лоуренсу так казалось? Потому что так казалось тем, кто рядом.

В это путешествие он пустился с двумя спутниками. Эти двое весело дурачились на палубе – пока лодка не вышла из бухты. А потом началась качка, и один из них тут же нырнул под палубу и, весь дрожа, прижался к Лоуренсу; с тех пор он так и не отцепился.

Телосложение у него было худощавое, и сейчас, скрючившийся и дрожащий, он напоминал котенка. Лоуренс не стал смеяться над мальчиком, а просто позволил ему прижиматься к своим коленям.

Уже семь лет минуло с тех пор, как он, восемнадцатилетний, стал бродячим торговцем и принялся странствовать по миру. С тех пор он много чего пережил, набрался опыта. Но во время первого своего плавания на лодке он тоже кричал от ужаса при малейшей качке. Так что смеяться над своим спутником он просто никакого права не имел.

Мягко и ритмично похлопывая мальчика по дрожащей спине, Лоуренс размышлял о том о сем. Потом оглядел темный, затхлый грузовой отсек лодки, и его мысли изменили направление; он не смог сдержать неловкой улыбки. Пусть он чувствовал себя немного виноватым от того, что думал так, – но ему хотелось бы, чтобы не Коул, а другой его спутник сейчас вел себя робко и послушно.

Эх, если бы именно Коул сейчас весело носился туда-сюда. Лоуренс просто не мог удержаться от таких мыслей, ведь Коул – бродяга-школяр, которого часто принимали за девочку, – всегда был умным и послушным пареньком. Тихий вздох сорвался с губ Лоуренса, когда он увидел еще одну фигуру, легко и проворно спускающуюся с палубы.

– Ты, слушай – я видела океан!

С этими словами Хоро, его вторая спутница, громко бухнулась рядом с ним; ее глаза горели. На первый взгляд это была обычная монахиня – ее фигуру от лодыжек до макушки скрывал балахон с капюшоном. Но любой, кто смотрел бы на нее сейчас, когда она, вволю повеселившись наверху, уселась скрестив ноги, понял бы, что это одеяние она носила лишь в пути.

Да, Хоро одевалась таким образом только ради удобства; множество проблем удавалось разрешить гораздо легче, когда она выглядела как монахиня. Так что Лоуренс совершенно не собирался укорять ее за грубые и неделикатные манеры. И тем не менее, одной рукой поглаживая спину Коула, второй он потянул вниз балахон Хоро.

– Хмм?

Она обернулась, всем видом спрашивая, в чем дело.

– Этот твой хвост, которым ты так гордишься.

Едва она услышала эти слова, ее губы изогнулись в широкую ухмылку, а хвост скользнул под балахон. Да, балахон служил еще одной жизненно важной цели, помимо того, что делал Хоро похожей на монахиню: он скрывал хвост, растущей от ее поясницы, и пару подвижных ушей на макушке; в остальном же она выглядела как юная девушка. Впрочем, ее улыбка обнажала пару острых клыков.

По правде сказать, девичья внешность не была ее истинным обличьем. На самом деле Хоро была богиней-волчицей, которая жила в пшенице и возраст которой исчислялся веками.

– Ты, там на самом деле океан!

– Хорошо, хорошо. Не могла бы ты успокоиться? Ты прямо как щенок, который впервые в жизни увидел снег.

– Умм… ну как можно оставаться спокойной, когда прямо перед глазами такой громадный океан? Даже поля, которые я видела, кажутся по сравнению с ним крохотными и узкими. Это расхожее выражение – «океанский простор» – ведь на самом деле точнее и не скажешь.

Глядя на мокрые брови, выглядывающие из-под капюшона, Лоуренс легко представил себе, как Хоро, вцепившись в край борта лодки, вглядывается в морскую ширь. Даже балахон стал весь влажный от морской воды, так что Лоуренсу захотелось отодвинуться.

– Неужели ты раньше никогда не видела океан?

– Видела. Мне доводилось носиться вволю по песчаным берегам, и много раз я не могла сдержать себя и прыгала в море, так сильно мне хотелось пробежаться по его поверхности. Всякий раз, когда я вижу эту безграничную синеву, я думаю, как радостно было бы пробежаться по ней и оставить позади все горести. Я слышала, люди часто думают, что хорошо бы парить в небе, как птицы; почему же в них нет желания бежать по океану?