Анри Кулонж - Шесть серых гусей

Анри Кулонж

Шесть серых гусей

We had soared beneath these mountains

Unresting ages.

Shelly. Prometheus unbound.

У подножия гор мы крутились века…

Шелли. Освобожденный Прометей1

ПРОЛОГ

14 октября 1943 года

— Признайтесь, отец Мауро, в вашем возрасте нелегко лазить по этим скользким и шатким стремянкам, — сказал приор, стараясь не смотреть на собеседника.

— Да отчего же? — возмущенно возразил ему старый библиотекарь. — С чего вы взяли, что я беспомощный и разбитый подагрой старик?

— Не забывайте, святой отец, вам уже восемьдесят, вы можете поскользнуться, упасть, удариться о стеллажи и переломать себе все кости… И вас здесь никто не услышит…

— Ну и что с того, отец Гаэтано? Вполне подходящий склеп для библиотекаря: все стены в книгах! Кто знает, может быть, тогда у меня появилась бы возможность продолжать мои занятия и на небесах…

По лицу отца Гаэтано пробежала тень улыбки.

— Вы же знаете, как мы дорожим вами и как хотим, чтобы вы подольше оставались среди нас, отец Мауро! — воскликнул он. — Но я хотел бы вас попросить вот о чем. — Он понизил голос и подошел ближе: — Не ругайте слишком уж сильно юного брата Коррадо, а то как бы он совсем не пал духом… Мы только хотели, чтобы в вашем распоряжении был молодой послушник, который облегчит вам самую тяжелую работу.

Старый монах резко обернулся.

— В моем распоряжении! — недовольно проворчал он. — Но я не хочу никем распоряжаться, отец Гаэтано… Отец аббат просто навязал мне этого молодого бездельника. Поверьте моему слову, из него не выйдет настоящего монаха. С тех пор как он здесь появился, я уже не чувствую себя в своей библиотеке как дома. Возможно, я одряхлел и стал туговат на ухо, но он этим пользуется и ведет себя слишком уж вольно для начинающего послушника. Он имеет обыкновение исчезать на несколько часов, а вернувшись, не может толком объяснить свое отсутствие. Разве это нормально? А разве нормально, что он, бесшумно открывая двери, крадется на цыпочках, словно заговорщик или неверный муж? Да он в любую щель пролезет, пройдет сквозь стены, как привидение! Когда-нибудь меня хватит удар. И при всем том ни уважения, ни умения себя вести, ни желания угодить мне, ни набожности, ни…

— Думаю, вы к нему несправедливы, отец Мауро, — прервал его приор. — Что касается умения себя вести, то ему еще многому надо научиться, согласен с вами, но он из бедной семьи, и мы должны набраться терпения и воспитывать его! Вы же знаете, при том, что творится вокруг, нам все сложнее привлекать в монастырь молодых людей, пробуждать в них желание посвятить себя Церкви и тем паче принимать монашеские обеты! Приходский священник из Сан-Себастьяно рекомендовал мне Коррадо и тепло о нем отзывался.

— Наверняка просто хотел от него отделаться…

— Святой отец, будьте милосердны!

— Возможно, он имел на него влияние и заставил себя уважать, но мне этого не удалось. Отец Гаэтано, лучше отправьте его работать в сад, кажется, там не хватает рабочих рук, вот мы и проявим к нему милосердие.

— Вы же знаете, что садом занимаются беженцы! Если бы не сад, чем бы они питались? Да и мы тоже…

— Он снова приехал, он снова приехал! — раздался вдруг совсем рядом высокий пронзительный голос. Отец Гаэтано даже подпрыгнул от неожиданности.

— Святая Мадонна!.. Он что, все это время был здесь? — прошептал он на ухо отцу Мауро.

— Я же вам говорил, — пробормотал библиотекарь. — Этот мальчишка всегда появляется внезапно. Ну и ладно, пусть знает, что я о нем думаю. Даже если бы мы обсуждали проблему бессмертия у Мальбранша2, у него и тогда хватило бы нахальства нас прервать.

— Это вчерашняя машина! — воскликнул тот же голос. — По-моему, это «хорьх»! Он только что миновал Рокка-Янула.

Отец Гаэтано недовольно огляделся в поисках нарушителя спокойствия. Он встал и двинулся между столами, сопровождаемый отцом Мауро. Крупная фигура приора казалась особенно внушительной рядом с сутулым и щуплым библиотекарем.

— Коррадо, где ты, Коррадо?! — позвал библиотекарь. — Я тебя не вижу!

— Туточки! — прозвучало в ответ.

— Нужно отвечать: «Я здесь, святой отец», — поправил его отец Мауро. — Ах вот ты где, негодник!

Острый профиль молодого послушника четко вырисовывался на фоне осеннего пейзажа за окном. Заслонив рукой глаза от яркого света, он внимательно смотрел на извилистую дорогу, поднимающуюся вверх к аббатству, и его тонзура блестела на солнце.

— Слышь-ка! — обратился Коррадо к подошедшему монаху, но его голос потонул в рокоте мощного автомобильного мотора.

— Так не говорят, Коррадо! — сказал отец Мауро раздраженно. — Лучше займись чем-нибудь полезным — возьми метелочку, стряхни пыль с полок и перестань волноваться из-за всяких пустяков.

— Из-за пустяков? А вот я скажу вам, что из-за пустяков не приезжают на таких авто! Они вчера уже были здесь, но, не доезжая до поста, повернули назад.

Решив больше не делать парнишке замечаний, приор тоже подошел к окну.

— Кажется, на этот раз они едут дальше, — удивился отец Гаэтано, даже не пытаясь скрыть своего беспокойства.

— Шофер впереди и офицер сзади. Отсюда не видно, сколько у него нашивок, но точно не мало, уж поверьте, — уточнил Коррадо.

Приор повернулся к отцу Мауро.

— Думаю, это не сулит нам ничего хорошего, — проворчал он. — Надо предупредить отца-настоятеля.

— Вы осмелитесь побеспокоить аббата Грегорио? Но в этот час он, как правило, молится в своей келье…

— Всему свое время, как сказал Екклесиаст, — пробурчал отец Гаэтано.

Офицер, на голове которого вместо пугающей фуражки была простая пилотка, вышел из лимузина, держа под мышкой кожаный портфель, и любезно поздоровался с небольшой группой монахов, поджидавших у входа. Возвышавшиеся позади стены, казалось, придавливали их к земле.

— Полковник Шлегель, — представился он негромко.

Отец Грегорио Диамаре в ответ слегка кивнул, сделал несколько осторожных шагов вперед и невольно попятился, когда Шлегель поклонился и потянулся к его руке, чтобы поцеловать кольцо, словно у князя Церкви.

— Я удостоился чести, господин аббат, вступить в пределы Terra Sancta Benedicti3, — произнес офицер приветливо, но несколько вычурно, словно испугавшись, что совершил оплошность.

Добродушие и уважительное поведение офицера оказались для аббата полной неожиданностью. Он растерялся так, что не мог и слова произнести. В воздухе повисло тягостное молчание. Чувствуя неловкость, новоприбывший, казалось, ждал какого-то приглашения, которое так и не последовало. Отец Гаэтано счел своим долгом вмешаться: