Ненад Илич - Дорога на Царьград

Ненад Илич

Дорога на Царьград

© Илич Ненад, 2017

© ООО «Яуза-каталог», 2017

I. Драги Джавол

В восьмой день от начала бомбардировок Сербии отец Михаило после дневной трапезы и в ожидании вечерней службы вознамерился отдохнуть. Прилечь, поразмышлять о смерти и, если получится, чуток поспать. На протяжении всего времени, что продолжались бомбежки, в послеобеденные часы обычно устанавливалось затишье. И воспользоваться этим, чтобы ненадолго вздремнуть и в готовности встретить новую ночь и накат новой волны бомбардировщиков, старались все – и те, кто с воем сирен поспешно устремлялся в укрытия, и те, кто ночами напролет просиживал, затаившись, у окон на корточках или бодрствовал у телеэкранов, следя за драматичным развитием событий.

Поскольку воздушной тревоги объявлено не было, дети играли во дворе небольшого трехэтажного дома, в котором отец Михаило – известный в округе, как поп Мики, – провел свое детство. А попадья мыла тарелки на кухне, являвшейся до отъезда мужниных родителей в деревню неприкосновенной территорией ее свекрови.

Отец Михаило прилег на старую софу и раскрыл газету. Хотя его ждали лишь новости о разрушенных фабриках и зданиях, новых жертвах бомбардировок и искаженной трактовке происходящего сильными мира сего, священник искал в ней удовлетворение. Это удовлетворение ему сулили не мрачные репортажи на помятых страницах, а осознание того, что ту же газету читали и его отец, и его покойный дед, довоенный фотограф. Зачастую для людей, которые много размышляют о смерти, ощущение поступательной преемственности разума само по себе служит большой утехой. Уморенный слуга Божий подложил себе под голову разноцветные жесткие подушечки, но тут в дом кто-то позвонил.

– Ты откроешь? – донесся из кухни голос.

Пробурчав себе под нос «Ну, конечно, а то кто же?», отец Михаило, еще молодой, но частенько томимый усталостью человек, сунул ноги в свои клетчатые тапочки и побрел отворять дверь.

– Схоронись я в черную землю, меня бы и там нашли, – ворчал он. Священникам нередко представляется случай посетовать на отсутствие покоя.

Однако ворчливый настрой Мики быстро сменило изумление – на пороге стоял Драги Джавол, или «Дорогой Дьявол», сосед с верхнего этажа.

Господин Драги был тихим и замкнутым человеком. Никто не знал, за что он удостоился такого неподходящего прозвища, но его упорно звали так все – будто имя ему было Драги, а фамилия Джавол. И даже его сын Благое благодаря отцу получил прозвище Джаволче – «дьяволенок». Блажа Джаволче. Когда Мики был еще ребенком, Блажа уехал куда-то за границу. И в округе осталась только легенда о «Дьяволенке» – красавце и бабнике. Так оно обычно бывает: жители малых поселений не терпят, чтобы кто-то жил среди них без прозвища, а люди, не смиряющиеся с обидными кликухами, бегут от них подальше.

Сонный священник искренне удивился, увидев на своем пороге соседа, общение с которым ограничивалось лишь учтивыми приветствиями во время минутных встреч на лестничной площадке. Раньше он иногда видел его в церкви. Обычно господин Драги после службы быстро удалялся, не перемолвившись ни с кем ни единым словом. А в последнее время старик вообще не попадался Мики на глаза.

Священник вежливо пригласил гостя в дом.

Драги Джавол молча переступил порог. К груди он прижимал старую коробку из-под рубашки с эмблемой ДТР – загребской фабрики по пошиву одежды. Рубашка явно покупалась в идиллический период социалистической Югославии и, судя по всему, порвалась давно, прослужив свои последние деньки половой тряпкой (как это принято в домах с рачительными хозяевами). Коробка же сохранилась. И сейчас, перевязанная шпагатом, она, похоже, скрывала нечто такое, что представляло собой несоизмеримо большую ценность, нежели белая рубашка.

Попадья Вера лишь на секунду высунулась из кухни посмотреть, кто пришел, и сразу же шмыгнула обратно. Ее не прельщало общение со смертельно серьезным стариком, пусть и соседом.

Когда Мики предложил гостю присесть, тот что-то промямлил и, не выпуская коробки из рук, опустился на самый краешек софы. А затем заговорил медленно, но четко и внятно – голосом, значительно более молодым в сравнении с его внешностью:

– Я пришел, так как полагаю, что вы – человек, которому можно довериться. И вовсе не из-за сутаны… – сказав это, старик окинул соседа взглядом с головы до ног. Ему было непривычно видеть Мики без рясы, да еще и в клетчатой рубашке и безрукавке ручной вязки.

Мики не стал садиться. Как радушный хозяин, он решил сразу же попотчевать гостя ракией[1]. Конечно же – домашней, из тех запасов, что он каждый год привозил из деревни, от сына брата дядьки по отцу жены брата его матери. Или тот родственник приходился сыном брата другого дядьки – мужа материной сестры? – Мики не был до конца уверен. В любом случае ракия, по его мнению, была доброй. Забористая, лишь с небольшой кислинкой.

– Может, по чарке ракии?

Драги Джавол насупил косматые брови и помотал головой.

– Спасибо, я не пью.

– Ну, тогда я велю жене сварить вам кофе?

– Да нет, вы садитесь, пожалуйста. Я не задержусь у вас долго…

Гость, наконец, оторвал коробку от груди и, обращаясь с ней бережно, как с величайшей драгоценностью, поставил перед собой на столик.

– А как насчет сока?

– Спасибо, ничего не надо. Вы только сядьте.

– Может, минералку? Вы должны что-нибудь…

Будучи образцовым православным священником, Мики, тем не менее, ревностно придерживался старого языческого обычая гостеприимства, в сущности проистекавшего из суеверной озабоченности хозяев: откажется гость от угощения – жди в доме особой беды.

– Да сядьте же, что вы как дитятко малое!

Отец Мики, оказавшийся вдруг под суровым прицелом вытаращенных и слезящихся старческих глаз, да еще и уподобленный дитятку, быстро скользнул в кресло. И принялся рассматривать коробку. Она была такого яркого синего цвета, что резало глаз, с белой полосой и красным треугольником. А на ее крышке виднелся маленький черный силуэт бегущего трубочиста. Священнику вдруг этот силуэт трубочиста показался каким-то нарочито мистическим. С чего бы это трубочисту бежать? Он же не пожарник. Впечатление, будто речь шла о некоем тайном символе, указующем на горячее содержимое коробки.

Пока Драги Джавол ходил в церковь, он время от времени – по большим праздникам, а иногда и по простым воскресеньям – даже причащался. Без исповеди. Ни отец Михаило, ни отец Райя, старейшина церкви, не принуждали его. Похоже было на то, что старик знает, что делает. А, учитывая сербские нравы, кое-кто мог бы посчитать его даже фанатичным верующим. И все же в нем было нечто такое, что немного смущало обоих священников. А именно, Драги Джавол не отмечал «славу» – праздник в честь святого, покровителя семьи. По крайней мере, он не приглашал священника к себе в дом – ни в преддверии праздника, чтобы освятить воду, ни в день праздника, чтобы порезать пирог.

Объяснялось ли это тем, что, будучи вдовцом, он не мог подготовиться к приему гостей, или чем иным – поп Мики не знал. Но, как бы там ни было, причины сомневаться в старике-отшельнике, носившем прозвище «Дьявол» и не привечавшем в своем доме священника, имелись. И тот маленький, черный мистический трубочист… выглядел так по-масонски! Мики иногда перед сном читал литературу о масонах и не думал о них ничего хорошего. Вольные трубочисты?

«Как знать, может, это какая-нибудь особая ложа под стать вольным каменщикам?» – размышлял священник.

Драги Джавол положил свою прозрачную руку на коробку, прикрыв трубочиста. Мики поежился. Случайно ли это или старик читает его мысли? Священник быстро поднял взгляд. Необычайно слезящиеся старческие глаза словно плавали в воде.

– Так складываются обстоятельства. Да… – Не сводя взгляда со священника, старик свободной рукой поправил на носу очки. – Здесь хранится нечто… нечто действительно драгоценное.

Мики с готовностью кивнул головой, как человек, всецело понимающий ситуацию.

– Видите, что творят эти полоумные? Эти, что нас бомбят?

– Вот именно – полоумные. Это вы верно сказали. – Мики открыл рот, чтобы повести мастерский разговор о политической ситуации в мире (любимое занятие подвергавшихся бомбардировкам сербов), но господин Драги не выказал и толики учтивости. Да и с чего бы ему ее выказывать? Гость был более чем вдвое старше хозяина.

– Здесь хранится… как бы это вам получше объяснить… Здесь хранятся важные документы. Очень важные, им нет цены.

Черные и слезящиеся над мягкими мешочками подглазий старческие зеницы вонзались сквозь опущенные на нос очки прямо в заспанный мозг Мики. Священнику даже почудилось, будто косматые брови старика угрожающе вздернулись вверх. Как маленькие ощетинившиеся зверушки. «Возможно, из-за этих своих косматых бровей он и получил такое прозвище», – подумалось Мики.