Уильям Теккерей - Ярмарка тщеславия - английский и русский параллельные тексты

Уильям Мейкпис Теккерей. Ярмарка тщеславия

William Makepeace Thackeray. Vanity fair Уильям Мейкпис Теккерей. Ярмарка тщеславия BEFORE THE CURTAIN Перед занавесом As the manager of the Performance sits before the curtain on the boards and looks into the Fair, a feeling of profound melancholy comes over him in his survey of the bustling place. Чувство глубокой грусти охватывает Кукольника, когда он сидит на подмостках и смотрит на Ярмарку, гомонящую вокруг. There is a great quantity of eating and drinking, making love and jilting, laughing and the contrary, smoking, cheating, fighting, dancing and fiddling; there are bullies pushing about, bucks ogling the women, knaves picking pockets, policemen on the look-out, quacks (OTHER quacks, plague take them!) bawling in front of their booths, and yokels looking up at the tinselled dancers and poor old rouged tumblers, while the light-fingered folk are operating upon their pockets behind. Здесь едят и пьют без всякой меры, влюбляются и изменяют, кто плачет, а кто радуется; здесь курят, плутуют, дерутся и пляшут под пиликанье скрипки; здесь шатаются буяны и забияка, повесы подмигивают проходящим, женщинам, жулье шныряет по карманам, полицейские глядят в оба, шарлатаны (не мы, а другие, - чума их задави) бойко зазывают публику; деревенские олухи таращатся, на мишурные наряды танцовщиц и на жалких, густо нарумяненных старикашек-клоунов, между тем как ловкие воришки, подкравшись сзади, очищают карманы зевак. Yes, this is VANITY FAIR; not a moral place certainly; nor a merry one, though very noisy. Да, вот она, Ярмарка Тщеславия; место нельзя сказать чтобы, назидательное, да ж не слишком небелое, несмотря на царящий вокруг шум и гам. Look at the faces of the actors and buffoons when they come off from their business; and Tom Fool washing the paint off his cheeks before he sits down to dinner with his wife and the little Jack Puddings behind the canvas. А посмотрите вы на лица комедиантов и шутов, когда они не заняты делам и Том-дурак, смыв со щек краску, садится полдничать со своей женой и маленьким глупышкой Джеком, укрывшись, за серой холстиной. The curtain will be up presently, and he will be turning over head and heels, and crying, Но скоро занавес поднимут, и вот уже Том опять кувыркается через голову и орет во всю глотку: "How are you?" "Наше вам почтение!" A man with a reflective turn of mind, walking through an exhibition of this sort, will not be oppressed, I take it, by his own or other people's hilarity. Человек, склонный к раздумью, случись ему бродить по такому гульбищу, не будет, я полагаю, чересчур удручен ни своим, ни чужим весельем. An episode of humour or kindness touches and amuses him here and there--a pretty child looking at a gingerbread stall; a pretty girl blushing whilst her lover talks to her and chooses her fairing; poor Tom Fool, yonder behind the waggon, mumbling his bone with the honest family which lives by his tumbling; but the general impression is one more melancholy than mirthful. Какой-нибудь смешной или трогательный эпизод, быть может, умилит его или позабавит: румяный мальчуган, заглядевшийся на лоток с пряниками; хорошенькая плутовка, краснеющая от любезностей своего кавалера, который выбирает ей ярмарочный подарок; или Том-дурак - прикорнувший позади фургона бедняга сосет обглоданную кость в кругу своей семьи, которая кормится его скоморошеством. When you come home you sit down in a sober, contemplative, not uncharitable frame of mind, and apply yourself to your books or your business. Но все же общее впечатление скорее грустное, чем веселое. I have no other moral than this to tag to the present story of И, вернувшись домой, вы садитесь, все еще погруженный в глубокие думы, не чуждые сострадания к человеку, и беретесь за книгу или за прерванное дело. "Vanity Fair." Вот и вся мораль, какую я хотел бы предпослать своему рассказу о Ярмарке Тщеславия. Some people consider Fairs immoral altogether, and eschew such, with their servants and families: very likely they are right. Многие самого дурного мнения о ярмарках и сторонятся их со своими чадами и домочадцами; быть может, они и правы. But persons who think otherwise, and are of a lazy, or a benevolent, or a sarcastic mood, may perhaps like to step in for half an hour, and look at the performances. Но люди другого склада, обладающие умом ленивым, снисходительным или насмешливым, пожалуй, согласятся заглянуть к нам на полчаса и посмотреть на представление. There are scenes of all sorts; some dreadful combats, some grand and lofty horse-riding, some scenes of high life, and some of very middling indeed; some love-making for the sentimental, and some light comic business; the whole accompanied by appropriate scenery and brilliantly illuminated with the Author's own candles. Здесь они увидят зрелища самые разнообразные: кровопролитные сражения, величественные и пышные карусели, сцены из великосветской жизни, а также из жизни очень скромных людей, любовные эпизоды для чувствительных сердец, а также комические, в легком жанре, - и все это обставлено подходящими декорациями и щедро иллюминовано свечами за счет самого автора. What more has the Manager of the Performance to say?-- To acknowledge the kindness with which it has been received in all the principal towns of England through which the Show has passed, and where it has been most favourably noticed by the respected conductors of the public Press, and by the Nobility and Gentry. Что еще может сказать Кукольник? Разве лишь упомянуть о благосклонности, с какой представление было принято во всех главнейших английских городах, где оно побывало и где о нем весьма благоприятно отзывались уважаемые представители печати, а также местная знать и дворянство. He is proud to think that his Puppets have given satisfaction to the very best company in this empire. Он гордится тем, что его марионетки доставили удовольствие самому лучшему обществу нашего государства. The famous little Becky Puppet has been pronounced to be uncommonly flexible in the joints, and lively on the wire; the Amelia Doll, though it has had a smaller circle of admirers, has yet been carved and dressed with the greatest care by the artist; the Dobbin Figure, though apparently clumsy, yet dances in a very amusing and natural manner; the Little Boys' Dance has been liked by some; and please to remark the richly dressed figure of the Wicked Nobleman, on which no expense has been spared, and which Old Nick will fetch away at the end of this singular performance. Знаменитая кукла Бекки проявила необычайную гибкость в суставах и оказалась весьма проворной на проволоке; кукла Эмилия, хоть и снискавшая куда более ограниченный круг поклонников, все же отделана художником и разодета с величайшим старанием; фигура Доббина, пусть и неуклюжая с виду, пляшет преестественно и презабавно; многим понравился танец мальчиков. А вот, обратите внимание на богато разодетую фигуру Нечестивого Вельможи, на которую мы не пожалели никаких издержек и которую в конце этого замечательного представления унесет черт. And with this, and a profound bow to his patrons, the Manager retires, and the curtain rises. Засим, отвесив глубокий поклон своим покровителям, Кукольник уходит, и занавес поднимается. LONDON, June 28, 1848 Лондон, 28 июня 1848 г. Chapter 1 ГЛАВА I Chiswick Mall Чизикская аллея While the present century was in its teens, and on one sunshiny morning in June, there drove up to the great iron gate of Miss Pinkerton's academy for young ladies, on Chiswick Mall, a large family coach, with two fat horses in blazing harness, driven by a fat coachman in a three-cornered hat and wig, at the rate of four miles an hour. Однажды, ясным июньским утром, когда нынешний век был еще зеленым юнцом, к большим чугунным воротам пансиона для молодых девиц под началом мисс Пинкертон, расположенного на Чизикской аллее, подкатила со скоростью четырех миль в час вместительная семейная карета, запряженная парой откормленных лошадей в блестящей сбруе, с откормленным кучером в треуголке и парике. A black servant, who reposed on the box beside the fat coachman, uncurled his bandy legs as soon as the equipage drew up opposite Miss Pinkerton's shining brass plate, and as he pulled the bell at least a score of young heads were seen peering out of the narrow windows of the stately old brick house. Как только экипаж остановился у ярко начищенной медной доски с именем мисс Пинкертон, чернокожий слуга, дремавший на козлах рядом с толстяком кучером, расправил кривые ноги, и не успел он дернуть за шнурок колокольчика, как, по крайней мере, два десятка юных головок выглянуло из узких окон старого внушительного дома. Nay, the acute observer might have recognized the little red nose of good-natured Miss Jemima Pinkerton herself, rising over some geranium pots in the window of that lady's own drawing-room. Зоркий наблюдатель мог бы даже узнать красный носик добродушной мисс Джемаймы Пинкертон, выглянувший из-за горшков герани в окне ее собственной гостиной. "It is Mrs. Sedley's coach, sister," said Miss Jemima. - Это карета миссис Седли, сестрица, - доложила мисс Джемайма. "Sambo, the black servant, has just rung the bell; and the coachman has a new red waistcoat." - Звонит чернокожий лакей Самбо. Представьте, на кучере новый красный жилет! "Have you completed all the necessary preparations incident to Miss Sedley's departure, Miss Jemima?" asked Miss Pinkerton herself, that majestic lady; the Semiramis of Hammersmith, the friend of Doctor Johnson, the correspondent of Mrs. Chapone herself. - Вы закончили все приготовления к отъезду мисс Седли, мисс Джемайма? - спросила мисс Пинкертон, величественная дама -хэммерсмитская Семирамида, друг доктора Джонсона, доверенная корреспондентка самой миссис Шапон. "The girls were up at four this morning, packing her trunks, sister," replied Miss Jemima; "we have made her a bow-pot." - Девочки поднялись в четыре утра, чтобы уложить ее сундуки, сестрица, - отвечала мисс Джемайма, - и мы собрали ей целый пук цветов. "Say a bouquet, sister Jemima, 'tis more genteel." - Скажите "букет", сестра Джемайма, так будет благороднее. "Well, a booky as big almost as a haystack; I have put up two bottles of the gillyflower water for Mrs. Sedley, and the receipt for making it, in Amelia's box." - Ну, хорошо, пукет, и очень большой, чуть ли не с веник. Я положила в сундук Эмилии две бутылки гвоздичной воды для миссис Седли и рецепт приготовления. "And I trust, Miss Jemima, you have made a copy of Miss Sedley's account. - Надеюсь, мисс Джемайма, вы приготовили счет мисс Седли? This is it, is it? Ах, вот он! Very good--ninety- three pounds, four shillings. Очень хорошо! Девяносто три фунта четыре шиллинга. Be kind enough to address it to John Sedley, Esquire, and to seal this billet which I have written to his lady." Будьте добры адресовать ею Джону Седли, эсквайру, и запечатать вот эту записку, которую я написала его супруге. In Miss Jemima's eyes an autograph letter of her sister, Miss Pinkerton, was an object of as deep veneration as would have been a letter from a sovereign. Для мисс Джемаймы каждое собственноручное письмо ее сестры, мисс Пинкертон, было священно, как послание какой-нибудь коронованной особы. Only when her pupils quitted the establishment, or when they were about to be married, and once, when poor Miss Birch died of the scarlet fever, was Miss Pinkerton known to write personally to the parents of her pupils; and it was Jemima's opinion that if anything could console Mrs. Birch for her daughter's loss, it would be that pious and eloquent composition in which Miss Pinkerton announced the event. Известно, что мисс Пинкертон самолично писала родителям учениц только в тех случаях, когда ее питомицы покидали заведение или же выходили замуж, да еще как-то раз, когда бедняжка мисс Берч умерла от скарлатины. По мнению мисс Джемаймы, если что и могло утешить миссис Берч в утрате дочери, то, конечно, только возвышенное и красноречивое послание, в котором мисс Пинкертон сообщала ей об этом событии. In the present instance Miss Pinkerton's "billet" was to the following effect:-- На этот раз записка мисс Пинкертон гласила: The Mall, Chiswick, June 15, 18 "Чизик. Аллея, июня 15 дня 18.. г. MADAM,--After her six years' residence at the Mall, I have the honour and happiness of presenting Miss Amelia Sedley to her parents, as a young lady not unworthy to occupy a fitting position in their polished and refined circle. Милостивая государыня! После шестилетнего пребывания мисс Эмилии Седли в пансионе я имею честь и удовольствие рекомендовать ее родителям в качестве молодок особы, вполне достойной занять подобающее положение в их избранном и изысканном кругу. Those virtues which characterize the young English gentlewoman, those accomplishments which become her birth and station, will not be found wanting in the amiable Miss Sedley, whose INDUSTRY and OBEDIENCE have endeared her to her instructors, and whose delightful sweetness of temper has charmed her AGED and her YOUTHFUL companions. Все добродетели, отличающие благородную английскую барышню, все совершенства, подобающие ее происхождению и положению, присущи милой мисс Седли; ее прилежание и послушание снискали ей любовь наставников, а прелестной кротостью нрава она расположила к себе все сердца, как юные, так и более пожилые. In music, in dancing, in orthography, in every variety of embroidery and needlework, she will be found to have realized her friends' fondest wishes. В музыке и танцах, в правописании, во всех видах вышивания и рукоделия она, без сомнения, осуществит самые пламенные пожелания своих друзей. In geography there is still much to be desired; and a careful and undeviating use of the backboard, for four hours daily during the next three years, is recommended as necessary to the acquirement of that dignified DEPORTMENT AND CARRIAGE, so requisite for every young lady of fashion. В географии ее успехи оставляют желать лучшего; кроме того, рекомендуется в течение ближайших трех лет неукоснительно пользоваться по четыре часа в день спинной линейкой, как средством для приобретения той достойной осанки и грации, которые столь необходимы каждой светской молодой девице. In the principles of religion and morality, Miss Sedley will be found worthy of an establishment which has been honoured by the presence of THE GREAT LEXICOGRAPHER, and the patronage of the admirable Mrs. Chapone. В отношении правил благочестия и нравственности мисс Седли покажет себя достойной того Заведения, которое было почтено посещением Великого лексикографа и покровительством несравненной миссис Шапон. In leaving the Mall, Miss Amelia carries with her the hearts of her companions, and the affectionate regards of her mistress, who has the honour to subscribe herself, Покидая Чизик, мисс Эмилия увозит с собою привязанность подруг и искреннее расположение начальницы, имеющей честь быть вашей, Madam, Your most obliged humble servant, BARBARA PINKERTON милостивая государыня, покорнейшей и нижайшей слугой, Барбарою Пинкертон. P.S.--Miss Sharp accompanies Miss Sedley. P. S. Мисс Седли едет в сопровожденьи мисс Шарп. It is particularly requested that Miss Sharp's stay in Russell Square may not exceed ten days. Особая просьба: пребывание мисс Шарп на Рассел-сквер не должно превышать десяти дней. The family of distinction with whom she is engaged, desire to avail themselves of her services as soon as possible. Знатное семейство, с которым она договорилась, желает располагать ее услугами как можно скорее". This letter completed, Miss Pinkerton proceeded to write her own name, and Miss Sedley's, in the fly-leaf of a Johnson's Dictionary--the interesting work which she invariably presented to her scholars, on their departure from the Mall. Закончив письмо, мисс Пинкертон приступила к начертанию своего имени и имени мисс Седли на титуле Словаря Джонсона - увлекательного труда, который она неизменно преподносила своим ученицам в качестве прощального подарка. On the cover was inserted a copy of На переплете было вытиснено: "Lines addressed to a young lady on quitting Miss Pinkerton's school, at the Mall; by the late revered Doctor Samuel Johnson." "Молодой девице, покидающей школу мисс Пинкертон на Чпзикской аллее - обращение блаженной памяти досточтимого доктора Сэмюела Джонсона". In fact, the Lexicographer's name was always on the lips of this majestic woman, and a visit he had paid to her was the cause of her reputation and her fortune. Нужно сказать, что имя лексикографа не сходило с уст величавой дамы и его памятное посещение положило основу ее репутации и благосостоянию. Being commanded by her elder sister to get "the Dictionary" from the cupboard, Miss Jemima had extracted two copies of the book from the receptacle in question. When Miss Pinkerton had finished the inscription in the first, Jemima, with rather a dubious and timid air, handed her the second. Получив от старшей сестры приказ достать Словарь из шкафа, мисс Джемайма извлекла из упомянутого хранилища два экземпляра книги, и когда мисс Пинкертон кончила надписывать первый, Джемайма не без смущения и робости протянула ей второй. "For whom is this, Miss Jemima?" said Miss Pinkerton, with awful coldness. - Для кого это, мисс Джемайма? - произнесла мисс Пинкертон с ужасающей холодностью. "For Becky Sharp," answered Jemima, trembling very much, and blushing over her withered face and neck, as she turned her back on her sister. - Для Бекки Шарп, - ответила Джемайма, трепеща всем телом и слегка отвернувшись, чтобы скрыть от сестры румянец, заливший ее увядшее лицо и шею. "For Becky Sharp: she's going too." - Для Бекки Шарп: ведь и она уезжает. "MISS JEMIMA!" exclaimed Miss Pinkerton, in the largest capitals. "Are you in your senses? - МИСС ДЖЕМАЙМА! - воскликнула мисс Пинкертон. (Выразительность этих слов требует передачи их прописными буквами.) - Да вы в своем ли уме? Replace the Dixonary in the closet, and never venture to take such a liberty in future." Поставьте Словарь в шкаф и впредь никогда не позволяйте себе подобных вольностей! "Well, sister, it's only two-and-ninepence, and poor Becky will be miserable if she don't get one." - Но, сестрица, ведь всей книге цепа два шиллинга десять пенсов, а для бедняжки Бекки это такая обида. "Send Miss Sedley instantly to me," said Miss Pinkerton. - Пришлите мне сейчас же мисс Седли, - сказала мисс Пинкертон. And so venturing not to say another word, poor Jemima trotted off, exceedingly flurried and nervous. И бедная Джемайма, не смея больше произнести ни слова, выбежала из комнаты в полном расстройстве чувств. Miss Sedley's papa was a merchant in London, and a man of some wealth; whereas Miss Sharp was an articled pupil, for whom Miss Pinkerton had done, as she thought, quite enough, without conferring upon her at parting the high honour of the Dixonary. Мисс Седли была дочерью лондонского купца, человека довольно состоятельного, тогда как мисс Шарп училась в пансионе на положении освобожденной от платы ученицы, обучающей младших, и, по мнению мисс Пинкертон, для нее и без того было довольно сделано, чтобы еще удостаивать ее на прощанье высокой чести поднесения Словаря. Although schoolmistresses' letters are to be trusted no more nor less than churchyard epitaphs; yet, as it sometimes happens that a person departs this life who is really deserving of all the praises the stone cutter carves over his bones; who IS a good Christian, a good parent, child, wife, or husband; who actually DOES leave a disconsolate family to mourn his loss; so in academies of the male and female sex it occurs every now and then that the pupil is fully worthy of the praises bestowed by the disinterested instructor. Хотя письмам школьных наставниц можно доверять не больше, чем надгробным эпитафиям, однако случается, что почивший и на самом деле заслуживает всех тех похвал, которые каменотес высек над его останками: он действительно был примерным христианином, преданным родителем, любящим чадом, супругой или супругом и воистину оставил безутешную семью, оплакивающую его. Так и в училищах, мужских и женских, иной раз бывает, что питомец вполне достоин похвал, расточаемых ему беспристрастным наставником. Now, Miss Amelia Sedley was a young lady of this singular species; and deserved not only all that Miss Pinkerton said in her praise, but had many charming qualities which that pompous old Minerva of a woman could not see, from the differences of rank and age between her pupil and herself. Мисс Эмилия Седли принадлежала к этой редкой разновидности молодых девиц. Она не только заслуживала всего того, что мисс Пинкертон написала ей в похвалу, но и обладала еще многими очаровательными свойствами, которых не могла видеть эта напыщенная и престарелая Минерва вследствие разницы в положении и возрасте между нею и ее воспитанницей. For she could not only sing like a lark, or a Mrs. Billington, and dance like Hillisberg or Parisot; and embroider beautifully; and spell as well as a Dixonary itself; but she had such a kindly, smiling, tender, gentle, generous heart of her own, as won the love of everybody who came near her, from Minerva herself down to the poor girl in the scullery, and the one-eyed tart-woman's daughter, who was permitted to vend her wares once a week to the young ladies in the Mall. Эмилия не только пела, словно жаворонок или какая-нибудь миссис Биллингтон, и танцевала, как Хилисберг или Паризо, она еще прекрасно вышивала, знала правописание не хуже самого Словаря, а главное, обладала таким добрым, нежным, кротким и великодушным сердцем, что располагала к себе всех, кто только к ней приближался, начиная с самой Минервы и кончая бедной судомойкой или дочерью кривой пирожницы, которой позволялось раз в неделю сбывать свои изделия пансионеркам. She had twelve intimate and bosom friends out of the twenty-four young ladies. Из двадцати четырех товарок у Эмилии было двенадцать закадычных подруг. Even envious Miss Briggs never spoke ill of her; high and mighty Miss Saltire (Lord Dexter's granddaughter) allowed that her figure was genteel; and as for Miss Swartz, the rich woolly-haired mulatto from St. Kitt's, on the day Amelia went away, she was in such a passion of tears that they were obliged to send for Dr. Floss, and half tipsify her with salvolatile. Даже завистливая мисс Бриге никогда не отзывалась о ней дурно; высокомерная и высокородная мисс Солтайр (внучка лорда Декстера) признавала, что у нее благородная осанка, а богачка мисс Суорц, курчавая мулатка с Сент-Китса, в день отъезда Эмилии разразилась таким потоком слез, что пришлось послать за доктором Флоссом и одурманить ее нюхательными солями. Miss Pinkerton's attachment was, as may be supposed from the high position and eminent virtues of that lady, calm and dignified; but Miss Jemima had already whimpered several times at the idea of Amelia's departure; and, but for fear of her sister, would have gone off in downright hysterics, like the heiress (who paid double) of St. Kitt's. Привязанность мисс Пинкертон была, как оно и должно, спокойной и полной достоинства, в силу высокого положения и выдающихся добродетелей этой леди, зато мисс Джемайма уже не раз принималась рыдать при мысли о разлуке с Эмилией; если бы по страх перед сестрой, она впала бы в форменную истерику, под стать наследнице с Сент-Китса (с которой взималась двойная плата). Such luxury of grief, however, is only allowed to parlour-boarders. Honest Jemima had all the bills, and the washing, and the mending, and the puddings, and the plate and crockery, and the servants to superintend. Но такое роскошество в изъявлении печали позволительно только воспитанницам, занимающим отдельную комнату, между тем как честной Джемайме полагалось заботиться о счетах, стирке, штопке, пудингах, столовой и кухонной посуде да наблюдать за прислугой. But why speak about her? Однако стоит ли нам ею интересоваться? It is probable that we shall not hear of her again from this moment to the end of time, and that when the great filigree iron gates are once closed on her, she and her awful sister will never issue therefrom into this little world of history. Весьма возможно, что с этой минуты и до скончания века мы уже больше о ней не услышим, и как только узорчатые чугунные ворота закроются, ни она, ни ее грозная сестра не покажутся более из них, чтобы шагнуть в маленький мирок этого повествования. But as we are to see a great deal of Amelia, there is no harm in saying, at the outset of our acquaintance, that she was a dear little creature; and a great mercy it is, both in life and in novels, which (and the latter especially) abound in villains of the most sombre sort, that we are to have for a constant companion so guileless and good-natured a person. Но с Эмилией мы будем видеться очень часто, а потому не мешает сказать в самом же начале нашего знакомства, что она была прелестным существом; а это великое благо и в жизни и в романах (последние в особенности изобилуют злодеями самого мрачного свойства), когда удается иметь своим неизменным спутником такое невинное и доброе создание! As she is not a heroine, there is no need to describe her person; indeed I am afraid that her nose was rather short than otherwise, and her cheeks a great deal too round and red for a heroine; but her face blushed with rosy health, and her lips with the freshest of smiles, and she had a pair of eyes which sparkled with the brightest and honestest good-humour, except indeed when they filled with tears, and that was a great deal too often; for the silly thing would cry over a dead canary-bird; or over a mouse, that the cat haply had seized upon; or over the end of a novel, were it ever so stupid; and as for saying an unkind word to her, were any persons hard-hearted enough to do so--why, so much the worse for them. Так как она не героиня, то нет надобности описывать ее: боюсь, что нос у нее несколько короче, чем это желательно, а щеки слишком уж круглы и румяны для героини. Зато ее лицо цвело здоровьем, губы - свежестью улыбки, а глаза сверкали искренней, неподдельной жизнерадостностью, кроме тех, конечно, случаев, когда они наполнялись слезами, что бывало, пожалуй, слишком часто: эта дурочка способна была плакать над мертвой канарейкой, над мышкой, невзначай пойманной котом, над развязкой романа, хотя бы и глупейшего. А что касается неласкового слова, обращенного к ней, то если бы нашлись такие жестокосердные люди... Впрочем, тем хуже для них! Even Miss Pinkerton, that austere and godlike woman, ceased scolding her after the first time, and though she no more comprehended sensibility than she did Algebra, gave all masters and teachers particular orders to treat Miss Sedley with the utmost gentleness, as harsh treatment was injurious to her. Даже сама мисс Пинкертон, женщина суровая и величественная, после первого же случая перестала бранить Эмилию, и хотя была способна к пониманию чувствительных сердец не более, чем алгебры, однако отдала особый приказ всем учителям и наставницам обращаться с мисс Седли возможно деликатнее, так как строгое обхождение ей вредно. So that when the day of departure came, between her two customs of laughing and crying, Miss Sedley was greatly puzzled how to act. Когда наступил день отъезда, мисс Седли стала в тупик, не зная, что ей делать: смеяться или плакать, - так как она была одинаково склонна и к тому и к другому. She was glad to go home, and yet most woefully sad at leaving school. Она радовалась, что едет домой, и страшно горевала, что надо расставаться со школой. For three days before, little Laura Martin, the orphan, followed her about like a little dog. Уже три дня маленькая Лора Мартин, круглая сиротка, ходила за ней по пятам, как собачонка. She had to make and receive at least fourteen presents--to make fourteen solemn promises of writing every week: Эмилии пришлось сделать и принять, по крайней мере, четырнадцать подарков и четырнадцать раз дать торжественную клятву писать еженедельно. "Send my letters under cover to my grandpapa, the Earl of Dexter," said Miss Saltire (who, by the way, was rather shabby). "Посылай мне письма по адресу моего дедушки, графа Декстера", - наказывала ей мисс Солтайр (кстати сказать, род ее был из захудалых). "Never mind the postage, but write every day, you dear darling," said the impetuous and woolly-headed, but generous and affectionate Miss Swartz; and the orphan little Laura Martin (who was just in round-hand), took her friend's hand and said, looking up in her face wistfully, "Не заботься о почтовых расходах, мое золотко, и пиши мне каждый день!" - просила пылкая, привязчивая мисс Суорц. А малютка Лора Мартин (оказавшаяся тут как тут) взяла подругу за руку и сказала, пытливо заглядывая ей в лицо: "Amelia, when I write to you I shall call you Mamma." "Эмилия, когда я буду тебе писать, можно называть тебя мамой?" All which details, I have no doubt, JONES, who reads this book at his Club, will pronounce to be excessively foolish, trivial, twaddling, and ultra-sentimental. Я не сомневаюсь, что какой-нибудь Джонс, читающий эту книгу у себя в клубе, не замедлит рассердиться и назовет все это глупостями -пошлыми и вздорными сантиментами. Yes; I can see Jones at this minute (rather flushed with his joint of mutton and half pint of wine), taking out his pencil and scoring under the words "foolish, twaddling," &c., and adding to them his own remark of "QUITE TRUE." Я так и вижу, как оный Джонс (слегка раскрасневшийся после порции баранины и полпинты вина) вынимает карандаш и жирной чертой подчеркивает слова: "пошлыми, вздорными" и т. д. и подкрепляет их собственным восклицанием на полях: "Совершенно верно!" Well, he is a lofty man of genius, and admires the great and heroic in life and novels; and so had better take warning and go elsewhere. Ну что ж! Джонс человек обширного ума, восхищающийся великим и героическим как в жизни, так и в романах, - и лучше ему вовремя спохватиться и поискать другого чтения. Well, then. Итак, будем продолжать. The flowers, and the presents, and the trunks, and bonnet-boxes of Miss Sedley having been arranged by Mr. Sambo in the carriage, together with a very small and weather-beaten old cow's-skin trunk with Miss Sharp's card neatly nailed upon it, which was delivered by Sambo with a grin, and packed by the coachman with a corresponding sneer--the hour for parting came; and the grief of that moment was considerably lessened by the admirable discourse which Miss Pinkerton addressed to her pupil. Цветы, сундуки, подарки и шляпные картонки мисс Седли уже уложены мистером Самбо в карету вместе с потрепанным кожаным чемоданчиком, к которому чья-то рука аккуратно приколола карточку мисс Шарп и который Самбо подал ухмыляясь, а кучер водворил на место с подобающим случаю фырканьем, И вот настал час разлуки. Его печаль была в значительной мере развеяна примечательной речью, с которой мисс Пинкертон обратилась к своей питомице. Not that the parting speech caused Amelia to philosophise, or that it armed her in any way with a calmness, the result of argument; but it was intolerably dull, pompous, and tedious; and having the fear of her schoolmistress greatly before her eyes, Miss Sedley did not venture, in her presence, to give way to any ebullitions of private grief. Нельзя сказать, чтобы это прощальное слово побудило Эмилию к философским размышлениям или же вооружило ее тем спокойствием, которое осеняет нас в результате глубокомысленных доводов. Нет, речь эта была невыносимо скучна, напыщенна и суха, да и самый вид грозной воспитательницы не располагал к бурным проявлениям печали. A seed-cake and a bottle of wine were produced in the drawing-room, as on the solemn occasions of the visits of parents, and these refreshments being partaken of, Miss Sedley was at liberty to depart. В гостиной было предложено угощение: тминные сухарики и бутылка вина, как это полагалось в торжественных случаях, при посещении пансиона родителями воспитанниц; и когда угощение было съедено и выпито, мисс Седли получила возможность тронуться в путь. "You'll go in and say good-by to Miss Pinkerton, Becky!" said Miss Jemima to a young lady of whom nobody took any notice, and who was coming downstairs with her own bandbox. - А вы, Бекки, не зайдете проститься с мисс Пинкертон? - обратилась мисс Джемайма к молодой девушке: не замеченная никем, она спускалась с лестницы со шляпной картонкой в руках. "I suppose I must," said Miss Sharp calmly, and much to the wonder of Miss Jemima; and the latter having knocked at the door, and receiving permission to come in, Miss Sharp advanced in a very unconcerned manner, and said in French, and with a perfect accent, - Я полагаю, что должна это сделать, - спокойно ответила мисс Шарп, к великому изумлению мисс Джемаймы; и когда мисс Джемайма постучалась в дверь и получила разрешение войти, мисс Шарп вошла с весьма непринужденным видом и произнесла на безукоризненном французском языке: "Mademoiselle, je viens vous faire mes adieux." - Mademoiselle, le viens vous faire mes adieux {Мадемуазель, я пришла проститься с вами (франц.).}. Miss Pinkerton did not understand French; she only directed those who did: but biting her lips and throwing up her venerable and Roman-nosed head (on the top of which figured a large and solemn turban), she said, Мисс Пинкертон не понимала по-французски, она только руководила теми, кто знал этот язык. Закусив губу и вздернув украшенную римским носом почтенную голову (на макушке которой покачивался огромный пышный тюрбан), она процедила сквозь зубы: "Miss Sharp, I wish you a good morning." "Мисс Шарп, всего вам хорошего". As the Hammersmith Semirami s spoke, she waved one hand, both by way of adieu, and to give Miss Sharp an opportunity of shaking one of the fingers of the hand which was left out for that purpose. Произнеся эти слова, хэммерсмитская Семирамида сделала мановение рукой, как бы прощаясь и вместе с тем давая мисс Шарп возможность пожать ее нарочито выставленный для этой цели палец. Miss Sharp only folded her own hands with a very frigid smile and bow, and quite declined to accept the proffered honour; on which Semiramis tossed up her turban more indignantly than ever. Мисс Шарп только скрестила руки и с очень холодной улыбкой присела, решительно уклоняясь от предложенной чести, на что Семирамида с большим, чем когда-либо, негодованием тряхнула тюрбаном. In fact, it was a little battle between the young lady and the old one, and the latter was worsted. Собственно говоря, это была маленькая баталия между молодой женщиной и старой, причем последняя оказалась побежденной. "Heaven bless you, my child," said she, embracing Amelia, and scowling the while over the girl's shoulder at Miss Sharp. - Да хранит вас бог, дитя мое! - произнесла она, обнимая Эмилию и грозно хмурясь через ее плечо в сторону мисс Шарп. "Come away, Becky," said Miss Jemima, pulling the young woman away in great alarm, and the drawing-room door closed upon them for ever. - Пойдем, Бекки! - сказала страшно перепуганная мисс Джемайма, увлекая за собой молодую девушку, и дверь гостиной навсегда закрылась за строптивицей. Then came the struggle and parting below. Затем начались суматоха и прощание внизу. Words refuse to tell it. Словами этого не выразить. All the servants were there in the hall-- all the dear friend--all the young ladies--the dancing- master who had just arrived; and there was such a scuffling, and hugging, and kissing, and crying, with the hysterical YOOPS of Miss Swartz, the parlour-boarder, from her room, as no pen can depict, and as the tender heart would fain pass over. В прихожей собралась вся прислуга, все милые сердцу, все юные воспитанницы и только что приехавший учитель танцев. Поднялась такая кутерьма, пошли такие объятия, поцелуи, рыдания вперемежку с истерическими взвизгиваниями привилегированной пансионерки мисс Суорц, доносившимися из ее комнаты, что никаким пером не описать, и нежному сердцу лучше пройти мимо этого. The embracing was over; they parted--that is, Miss Sedley parted from her friends. Но объятиям пришел конец, и подруги расстались, - то есть рассталась мисс Седли со своими подругами. Miss Sharp had demurely entered the carriage some minutes before. Мисс Шарп уже несколькими минутами раньше, поджав губки, уселась в карету. Nobody cried for leaving HER. Никто не плакал, расставаясь с нею. Sambo of the bandy legs slammed the carriage door on his young weeping mistress. He sprang up behind the carriage. Кривоногий Самбо захлопнул дверцу за своей рыдавшей молодой госпожой и вскочил на запятки. "Stop!" cried Miss Jemima, rushing to the gate with a parcel. - Стой! - закричала мисс Джемайма, кидаясь к воротам с каким-то свертком. "It's some sandwiches, my dear," said she to Amelia. - Это сандвичи, милочка! - сказала она Эмилии. "You may be hungry, you know; and Becky, Becky Sharp, here's a book for you that my sister--that is, I --Johnson's Dixonary, you know; you mustn't leave us without that. - Ведь вы еще успеете проголодаться. А вам, Бекки... Бекки Шарп, вот книга, которую моя сестра, то есть я... ну, словом... Словарь Джонсона. Вы не можете уехать от нас без Словаря. Good-by. Прощайте! Drive on, coachman. Трогай, кучер! God bless you!" Благослови вас бог! And the kind creature retreated into the garden, overcome with emotion. И доброе создание вернулось в садик, обуреваемое волнением. But, lo! and just as the coach drove off, Miss Sharp put her pale face out of the window and actually flung the book back into the garden. Но что это? Едва лошади тронули с места, как мисс Шарп высунула из кареты свое бледное лицо и швырнула книгу в ворота. This almost caused Jemima to faint with terror. Джемайма чуть не упала в обморок от ужаса. "Well, I never"--said she--"what an audacious"--Emotion prevented her from completing either sentence. - Да что же это!.. - воскликнула она. - Какая дерзкая... Волнение помешало ей кончить и ту и другую фразу. The carriage rolled away; the great gates were closed; the bell rang for the dancing lesson. Карета покатила, ворота захлопнулись, колокольчик зазвонил к уроку танцев. The world is before the two young ladies; and so, farewell to Chiswick Mall. Целый мир открывался перед обеими девушками. Итак, прощай, Чизикская аллея! CHAPTER II ГЛАВА II In Which Miss Sharp and Miss Sedley Prepare to Open the Campaign в которой мисс Шарп и мисс Седли готовятся к открытию кампании When Miss Sharp had performed the heroical act mentioned in the last chapter, and had seen the Dixonary, flying over the pavement of the little garden, fall at length at the feet of the astonished Miss Jemima, the young lady's countenance, which had before worn an almost livid look of hatred, assumed a smile that perhaps was scarcely more agreeable, and she sank back in the carriage in an easy frame of mind, saying--" So much for the Dixonary; and, thank God, I'm out of Chiswick." После того как мисс Шарп совершила геройский поступок, упомянутый в предыдущей главе, и удостоверилась, что Словарь, перелетев через мощеную дорожку, упал к ногам изумленной мисс Джемаймы, лицо молодой девушки, смертельно-бледное от злобы, озарилось улыбкой, едва ли, впрочем, скрасившей его, и, со вздохом облегчения откинувшись на подушки кареты, она сказала: - Так, со Словарем покопчено! Слава богу, я вырвалась из Чизика! Miss Sedley was almost as flurried at the act of defiance as Miss Jemima had been; for, consider, it was but one minute that she had left school, and the impressions of six years are not got over in that space of time. Мисс Седли была поражена дерзкой выходкой, пожалуй, не меньше самой мисс Джемаймы. Шутка ли - ведь всего минуту назад она покинула школу, и впечатления прошедших шести лет еще не померкли в ее душе. Nay, with some persons those awes and terrors of youth last for ever and ever. Страхи и опасения юного возраста не оставляют некоторых людей до конца жизни. I know, for instance, an old gentleman of sixty-eight, who said to me one morning at breakfast, with a very agitated countenance, Один мой знакомец, джентльмен шестидесяти восьми лет, как-то за завтраком сказал мне с взволнованным видом: "I dreamed last night that I was flogged by Dr. Raine." - Сегодня мне снилось, будто меня высек доктор Рейн! Fancy had carried him back five-and-fifty years in the course of that evening. Воображение перенесло его в эту ночь на пятьдесят пять лет назад. Dr. Raine and his rod were just as awful to him in his heart, then, at sixty-eight, as they had been at thirteen. В шестьдесят восемь лет доктор Рейн и его розга казались ему в глубине души такими же страшными, как и в тринадцать. If the Doctor, with a large birch, had appeared bodily to him, even at the age of threescore and eight, and had said in awful voice, А что, если бы доктор с длинной березовой розгой предстал перед ним во плоти даже теперь, когда ему исполнилось шестьдесят восемь, и сказал грозным голосом: "Boy, take down your pant--"? "Ну-ка, мальчик, снимай штаны!" Well, well, Miss Sedley was exceedingly alarmed at this act of insubordination. Да, да, мисс Седли была чрезвычайно встревожена этой дерзкой выходкой. "How could you do so, Rebecca?" at last she said, after a pause. - Как это можно, Ребекка? - произнесла она наконец после некоторого молчания. "Why, do you think Miss Pinkerton will come out and order me back to the black-hole?" said Rebecca, laughing. - Ты думаешь, мисс Пинкертон выскочит за ворота и прикажет мне сесть в карцер? - сказала Ребекка, смеясь. "No: but--" - Нет, но... "I hate the whole house," continued Miss Sharp in a fury. - Ненавижу весь этот дом, - продолжала в бешенстве мисс Шарп. "I hope I may never set eyes on it again. - Хоть бы мне никогда его больше не видеть. I wish it were in the bottom of the Thames, I do; and if Miss Pinkerton were there, I wouldn't pick her out, that I wouldn't. Пусть бы он провалился на самое дно Темзы! Да, уж если бы мисс Пинкертон оказалась там, я не стала бы выуживать ее, ни за что на свете! O how I should like to see her floating in the water yonder, turban and all, with her train streaming after her, and her nose like the beak of a wherry." Ох, поглядела бы я, как она плывет по воде вместе со своим тюрбаном и всем прочим, как ее шлейф полощется за ней, а нос торчит кверху, словно нос лодки! "Hush!" cried Miss Sedley. - Тише! - вскричала мисс Седли. "Why, will the black footman tell tales?" cried Miss Rebecca, laughing. - А что, разве черный лакей может нафискалить?- воскликнула мисс Ребекка со смехом. "He may go back and tell Miss Pinkerton that I hate her with all my soul; and I wish he would; and I wish I had a means of proving it, too. - Он еще, чего доброго, вернется и передаст мисс Пинкертон, что я ненавижу ее всеми силами души! Ох, как бы я хотела этого. Как я мечтаю доказать ей это на деле. For two years I have only had insults and outrage from her. За два года я видела от нее только оскорбления и обиды. I have been treated worse than any servant in the kitchen. Со мной обращались хуже, чем с любой служанкой на кухне. I have never had a friend or a kind word, except from you. У меня никогда не было ни единого друга. Я ласкового слова ни от кого не слышала, кроме тебя. I have been made to tend the little girls in the lower schoolroom, and to talk French to the Misses, until I grew sick of my mother tongue. Меня заставляли присматривать за девочками из младшего класса и болтать по-французски со взрослыми девицами, пока мне не опротивел мой родной язык! But that talking French to Miss Pinkerton was capital fun, wasn't it? Правда, я ловко придумала, что заговорила с мисс Пинкертон по-французски? She doesn't know a word of French, and was too proud to confess it. Она не понимает ни полслова, но ни за что не признается в этом. Гордость не позволит. I believe it was that which made her part with me; and so thank Heaven for French. Я думаю, она потому и рассталась со мной. Итак, благодарение богу за французский язык! Vive la France! Vive la France! Vive l'Empereur! Vive l'Empereur! Vive Bonaparte!" Vive Bonaparte! {Да здравствует Франция! Да здравствует император! Да здравствует Бонапарт! (франц.).} "O Rebecca, Rebecca, for shame!" cried Miss Sedley; for this was the greatest blasphemy Rebecca had as yet uttered; and in those days, in England, to say, - О Ребекка, Ребекка, как тебе не стыдно! -ужаснулась мисс Седли (Ребекка дошла до величайшего богохульства; в те дни сказать в Англии: "Long live Bonaparte!" was as much as to say, "Да здравствует Бонапарт!" - было все равно что сказать: "Long live Lucifer!" "Да здравствует Люцифер!"). "How can you--how dare you have such wicked, revengeful thoughts?" - Ну, как ты можешь... Откуда у тебя эти злобные, эти мстительные чувства? "Revenge may be wicked, but it's natural," answered Miss Rebecca. - Месть, может быть, и некрасивое побуждение, но вполне естественное, - отвечала мисс Ребекка. "I'm no angel." - Я не ангел. And, to say the truth, she certainly was not. И она действительно не была ангелом. For it may be remarked in the course of this little conversation (which took place as the coach rolled along lazily by the river side) that though Miss Rebecca Sharp has twice had occasion to thank Heaven, it has been, in the first place, for ridding her of some person whom she hated, and secondly, for enabling her to bring her enemies to some sort of perplexity or confusion; neither of which are very amiable motives for religious gratitude, or such as would be put forward by persons of a kind and placable disposition. Ибо если в течение этого короткого разговора (происходившего, пока карета лениво катила вдоль реки) мисс Ребекка Шарп имела случай дважды возблагодарить бога, то первый раз это было по поводу освобождения от некоей ненавистной ей особы, а во второй - за ниспосланную ей возможность в некотором роде посрамить своих врагов; ни то, ни другое не является достойным поводом для благодарности творцу и не может быть одобрено людьми кроткими и склонными к всепрощению. Miss Rebecca was not, then, in the least kind or placable. Но мисс Ребекка в ту пору своей жизни не была ни кроткой, ни склонной к всепрощению. All the world used her ill, said this young misanthropist, and we may be pretty certain that persons whom all the world treats ill, deserve entirely the treatment they get. Все обходятся со мной плохо, решила эта юная мизантропка. Мы, однако, уверены, что особы, с которыми все обходятся плохо, полностью заслуживают такого обращения. The world is a looking- glass, and gives back to every man the reflection of his own face. Мир - это зеркало, и он возвращает каждому его собственное изображение. Frown at it, and it will in turn look sourly upon you; laugh at it and with it, and it is a jolly kind companion;