Эмиль Золя - Истина

Эмиль Золя

Истина

Переводъ О. Н. Поповой (1903)

Книга первая

I

Наканунѣ, въ среду вечеромъ, Маркъ Фроманъ, преподаватель изъ Жонвиля, пріѣхалъ вмѣстѣ съ женой Женевьевой и дочуркой Луизой въ Мальбуа; онъ имѣлъ обыкновеніе проводить здѣсь цѣлый мѣсяцъ каникулярнаго времени у бабушки и матери своей жены, госпожи Дюпаркъ и госпожи Бертеро; окрестные жители называли ихъ «наши дамы». Мальбуа былъ уѣздный городокъ въ двѣ тысячи жителей и отстоялъ всего въ двухъ километрахъ отъ мѣстечка Жонвиль и въ шести отъ Бомона, значительнаго университетскаго города.

Было начало августа, и стояли удушливые, жаркіе дни. Въ воскресенье, во время раздачи наградъ, разразилась страшная гроза. Въ эту ночь, около двухъ часовъ, прошелъ страшный ливень, но небо оставалось пасмурнымъ; желтоватыя свинцовыя тучи тяжело нависли надъ землею. Дамы, вставшія около шести часовъ утра, сидѣли въ маленькой столовой, въ нижнемъ этажѣ, и поджидали молодыхъ супруговъ, которые не торопились вставать. Четыре чашки уже стояли на бѣлой, блестящей клеенкѣ, покрывавшей столъ, когда Пелажи вошла въ столовую съ кофейникомъ въ рукахъ. Это была невысокаго роста, рыжеватая дѣвушка, съ длиннымъ носомъ и тонкими губами, уже двадцать лѣтъ находившаяся въ услуженіи у госпожи Дюпаркъ. Она не стѣснялась высказывать свое мнѣніе.

— Если кофе простынетъ, то не моя въ томъ вина, — проговорила она и пошла обратно въ кухню, ворча себѣ что-то подъ носъ; впрочемъ, и сама госпожа Дюпаркъ не могла сдерживать дольше своего неудовольствія.

— Несносный Маркъ! Онъ какъ будто нарочно заставляетъ насъ опаздывать къ обѣднѣ, когда пріѣзжаетъ сюда!

Но госпожа Бертеро, болѣе снисходительная, старалась придумать извиненіе.

— Ночная гроза помѣшала имъ спать, и я слышала, какъ они топтались надъ моей комнатой, вѣроятно, спѣша одѣваться.

Госпожѣ Дюпаркъ было шестьдесятъ три года; она была высокаго роста, очень смуглая, съ черными волосами почти безъ просѣди, холодными чертами лица, испещреннаго правильными морщинами, строгимъ, властнымъ взглядомъ и орлинымъ носомъ. Много лѣтъ подрядъ она держала магазинъ дамскихъ модъ, подъ фирмою «Ангелъ-Хранитель», на площади Сенъ-Максансъ, напротивъ главнаго собора въ Бомонѣ. Послѣ смерти мужа, вызванной, какъ говорили, крушеніемъ одного католическаго банка, она благоразумно ликвидировала свои дѣла и удалилась съ шестью тысячами франковъ дохода въ Мальбуа, гдѣ у нея былъ небольшой домикъ. Съ тѣхъ поръ прошло двѣнадцать лѣтъ, и за это время къ ней переѣхала ея дочь, госпожа Бертеро, также овдовѣвшая, съ дочерью Женевьевой, которой минуло тогда десять лѣтъ. Внезапная смерть зятя, бывшаго чиновника министерства финансовъ, умершаго безъ средствъ, была новымъ тяжелымъ ударомъ для старухи; она почему-то вѣрила, что онъ сдѣлаетъ блестящую карьеру, и ошиблась въ своихъ ожиданіяхъ; теперь у нея оказались на рукахъ дочь и внучка. Обѣ вдовы жили вмѣстѣ и вели самый строгій и уединенный образъ жизни, занимаясь исключительно исполненіемъ религіозныхъ обрядовъ. Госпожа Бертеро сохранила воспоминаніе о своей счастливой жизни съ мужемъ, который ее обожалъ; въ ней не угасли еще пониманіе и сочувствіе къ любящимъ сердцамъ. Она была такая же смуглая, какъ и ея мать, но поблекшія чорты ея лица выражали грустную покорность судьбѣ, глаза смотрѣли устало, и только печальная улыбка выражала глубокое отчаяніе о безвозвратно погибшемъ счастьѣ.

Другъ Бертеро, Сальванъ, бывшій наставникъ въ Бомонѣ, служившій затѣмъ инспекторомъ начальныхъ школъ, а въ послѣднее время занимавшій должность директора нормальной школы, устроилъ бракъ Марка и Женевьевы, опекуномъ которой онъ состоялъ послѣ смерти ея отца. Бертеро былъ свободомыслящій, но онъ не препятствовалъ своей женѣ исполнять церковные обряды; онъ даже сопутствовалъ ей иногда и ходилъ съ нею къ обѣднѣ изъ чувства нѣжной привязанности. Сальванъ держался вще болѣе крайнихъ мнѣній и признавалъ лишь научныя основы жизни; онъ имѣлъ, однако, неосторожность ввести въ столь религіозную семью своего любимца Марка, не задумываясь о возможности будущихъ столкновеній на почвѣ вопросовъ совѣсти. Молодые люди очень любили другъ друга и до сихъ поръ ладили между собою. Съ тѣхъ поръ, какъ Женевьева была замужемъ, т. е. за три послѣдніе года, она, бывшая примѣрная ученица церковной школы сестеръ ордена Визитаціи въ Бомонѣ, перестала быть ревностной католичкой и, охваченная любовью къ мужу, забывала даже читать молитвы. Госпожа Дюпаркъ была серьезно огорчена такимъ поведеніемъ своей внучки, хотя молодая женщина, желая ей угодить, всегда сопровождала старуху въ церковь, когда проводила въ Мальбуа каникулярное время. Но строгая бабушка, недовольная бракомъ внучки, сохранила въ душѣ вражду къ Марку, упрекая его въ томъ, что онъ похитилъ душу ея милой крошки.

— Безъ четверти семь, — пробормотала она, прислушиваясь къ бою часовъ сосѣдней церкви: — мы непремѣнно опоздаемъ.

Она подошла къ окну и окинула взглядомъ площадь Капуциновъ. Маленькій домикъ стоялъ на самомъ углу площади и Церковной улицы; онъ былъ одноэтажный, съ подвальнымъ помѣщеніемъ и мезониномъ; внизу помѣщались столовая и пріемная, отдѣленныя коридоромъ отъ кухни и прачешной, окна которыхъ выходили на темный и сырой дворъ; въ первомъ этажѣ находились направо двѣ комнаты госпожи Дюпаркъ и налѣво — двѣ комнаты госпожи Бертеро; а подъ самой крышей, напротивъ комнаты Пелажи, были двѣ крошечныхъ каморки, отдѣланныя когда-то для Женевьевы; тамъ она поселялась, пріѣзжая съ мужемъ въ Мальбуа, радуясь, какъ ребенокъ, случаю снова очутиться въ родномъ гнѣздышкѣ. Въ домѣ царилъ постоянный полумракъ отъ низкихъ потолковъ; темныя тѣни скользили по сѣрымъ безмолвнымъ комнатамъ; Церковная улица, которая начиналась отъ приходской церкви св. Мартина, была настолько узка, что по ней не ѣздили экипажи; даже въ полдень тамъ господствовалъ полумракъ; стѣны домовъ покрылись плѣсенью, а мостовая, пропитанная сточными водами, позеленѣла отъ покрывавшаго ее скользкаго мха. Площадь Капуциновъ открывалась на сѣверъ; на ней не росло ни одного деревца, потому что ее совершенно затѣнялъ высокій фасадъ стариннаго монастыря, который подѣлили между собой капуцины, совершавшіе богослуженіе въ прекрасной, просторной часовнѣ, и «братья христіанскихъ школъ», устроившіе обширную школу въ монастырской пристройкѣ.

Съ минуту госпожа Дюпаркъ смотрѣла на этотъ пустынный уголокъ, полный священной тишины; здѣсь проходили только богомольцы, и лишь въ опредѣленные часы площадь нѣсколько оживлялась толпою ребятишекъ, воспитанниковъ братства. Въ сумрачномъ воздухѣ раздавались медленные удары колокола, и старуха съ неудовольствіемъ отвернулась отъ окна, когда дверь отворилась, и въ комнату вошла Женевьева.

— Наконецъ! — проговорила бабушка. — Скорѣй позавтракаемъ: благовѣстъ ужъ начался.

Женевьева весело смѣялась, показывая свои бѣлые зубки. Это была высокая, стройная блондинка съ чудными волосами и страстнымъ, жизнерадостнымъ лицомъ, которое она унаслѣдовала отъ отца. Несмотря на свои двадцать два года, это была веселая рѣзвушка. Видя, что она пришла одна, госпожа Дюпаркъ воскликнула:

— Маркъ еще не готовъ?

— Онъ сейчасъ явится, бабушка; онъ идетъ вслѣдъ за мною съ Луизой.

Поцѣловавъ свою мать, которая сидѣла молчаливая и печальная, Женевьева принялась болтать о томъ, какъ она рада, что снова очутилась, по выходѣ замужъ, въ тихомъ домикѣ, гдѣ протекло ея дѣтство. На этой площади Капуциновъ она знала каждый камешекъ и привѣтствовала, какъ старыхъ друзей, каждую былинку, выросшую въ расщелинахъ камней. Желая выиграть время, она разсыпалась въ восторгахъ, стоя у окна; вдругъ она воскликнула, замѣтивъ двѣ черныя тѣни, которыя проскользнули по площади, и которыя она сейчасъ узнала:

— Отецъ Филибенъ и братъ Фульгентій! Куда они идутъ такую рань?

Два духовныхъ лица медленно переходили площадь; подъ свинцовымъ, тяжелымъ небомъ ихъ фигуры казались еще мрачнѣе. и они точно еще болѣе затемнили и безъ того нерадостную картину. Отецъ Филибенъ, родомъ крестьянинъ, былъ широкоплечій мужчина съ толстымъ, крупнымъ лицомъ, рыжій, съ большими глазами, большимъ ртомъ, выдающимися скулами; ему было лѣтъ подъ сорокъ, и онъ былъ преподавателемъ въ духовной коллегіи въ Вальмари, чудномъ помѣстьѣ, которымъ владѣютъ іезуиты въ окрестностяхъ городка. Его товарищъ, братъ Фульгентій, былъ однихъ съ нимъ лѣтъ, но маленькій, черный и тщедушный; онъ былъ старшимъ изъ трехъ братьевъ, которые завѣдывали сосѣднею монастырскою школою. Говорили, что онъ — незаконный сынъ доктора-психіатра, умершаго въ сумасшедшмъ домѣ, и служанки; нервный, раздражительный, тщеславный, онъ не отличался ясностью сужденій; идя рядомъ съ отцомъ Филибеномъ, онъ оживленно размахивалъ руками и говорилъ о чемъ-то громкимъ голосомъ.