Джордж Оруэлл - Скотский хутор

Георг Орвэлл

Скотский хутор

Глава 1

Г-н Джонс, владелец фермы «Барский хутор», запер курятники на ночь, но, будучи слишком пьян, позабыл прикрыть боковые выходные отверстия. Кружок света от его фонарика поплясывал из стороны в сторону, пока он, пошатываясь, переходил двор; скинув сапоги у черного входа, он нацедил себе еще стакан пива из боченка в каморке при кухне и прошел, в спальню, где уже похрапывала г-жа Джонс.

Как только свет в спальне погас, по всей ферме поднялись движение и шорох. В течение дня распространилась молва, что старому Майору, премированному борову мидлвайтской породы, накануне ночью приснился странный сон, и что он хочет рассказать его другим животным. Было условленно, что все сойдутся в главном сарае, как только фермер Джонс удалится на покой. Старый Майор (так его всегда звали, хотя имя, под которым его выставляли, было «Краса Виллингдона») пользовался таким уважением на ферме, что все были вполне готовы пожертвовать часом сна, чтобы послушать, что скажет.

В одном конце сарая, на своего рода возвышении, Майор уже восседал на соломенном ложе под фонарем, свисавшим с балки. Ему было двенадцать лет, и за последнее время он порядком растолстел, но он все еще был величественного вида свиньей с мудрым и благодушным выражением, хотя клыки его никогда не подпиливались. Вскоре собрались и другие животные и стали устраиваться поудобнее, каждое на свой лад. Сначала явились три собаки: Белка, Милка и Щипун, потом свиньи, которые улеглись на соломе перед самым помостом. Куры уместились на подоконниках, голуби взлетели на стропила, овцы и коровы улеглись позади свиней и принялись жевать жвачку. Две рабочие лошади, Боксёр и Кашка, вошли вместе, шагая очень медленно и переступая крайне осторожно огромными, обросшими шерстью копытами, из боязни наступить на какое-нибудь крошечное, скрытое в соломе существо. Кашка была полная, средних лет кобыла с материнскими наклонностями, которая после четвертого жеребенка уже не могла вернуть себе прежней стройности. Боксёр был громадный конь, почти восемнадцати ладоней в вышину, и обладал силой двух обыкновенных лошадей. Белая полоска на морде придавала ему глуповатый вид. И на самом деле он был не Бог знает какого, ума, но пользовался всеобщим уважением за ровный характер и огромную работоспособность. Вслед за лошадьми вошли Манька, белая коза, и Вениамин, осел. Вениамин был самым старым животным на ферме и отличался самым скверным характером. Он редко говорил, а когда и открывал рот, то обычно для того, чтобы сделать какое-нибудь циничное замечание, — например, скажет, что Бог снабдил его хвостом, чтоб отгонять мух, но что он предпочел бы, чтобы не было ни хвоста, ни мух. Один из всех животных на ферме он никогда не смеялся. Если его спрашивали, почему, он отвечал, что не видит нигде ничего смешного. Тем не менее, не признавая того открыто, он был предан Боксёру. Оба обыкновенно проводили воскресенье вместе на маленьком лугу за фруктовым садом, пасясь рядышком и никогда не разговаривая.

Две лошади только что успели улечься, когда, попискивая и перебегая туда и сюда, в поисках места, где бы на них не наступали, в сарай гуськом проследовал выводок утят, потерявших мать. Кашка своей передней ногой образовала вокруг них подобие стены, и утята угнездились за ней и быстро заснули, В последнюю минуту, жеманно перебирая ногами и жуя кусок сахару, вошла Молли, глупая, хорошенькая белая кобылка, которая возила шарабан фермера Джонса. Она заняла 'место впереди и начала поигрывать белой гривой в надежде привлечь внимание к вплетенным в нее красным ленточкам. Последней пришла кошка, которая, как всегда, стала выискивать самое теплое местечко и, наконец, втиснулась между Боксёром и Кашкой: там она в течение всей речи Майора выражала свое удовольствие мурлыканием, не слушая ни слова из того, что он говорил.

Все животные были теперь налицо, кроме Моисея, ручного ворона, который спал на жердочке у черного крыльца. Когда Майор убедился, что все устроились удобно и внимательно ждут, он прочистил горло и заговорил:

«Товарищи! Вы уже слышали о странном сне, который мне приснился прошлой ночью. Но об этом сне потом. Сперва я должен сказать вам что-то другое. Не думаю, товарищи, что мне суждено оставаться среди вас еще много месяцев и, прежде чем умереть, я считаю долгом завещать вам приобретенную мною мудрость. Я прожил долгую жизнь, у меня, было много времени на размышления, пока я лежал один у себя в хлеву, и мне кажется, я могу сказать, что я понимаю сущность жизни на земле не хуже любого сейчас живущего животного. Об этом то я и хочу говорить с вами.

«Так вот, товарищи, какова же сущность этой нашей жизни? Давайте посмотрим правде в глаза: жизнь наша несчастная, полная трудов, кратковременная. Мы рождаемся, нас кормят едва достаточно, чтобы поддерживать дух в нашем теле, и те из нас, кто к тому способен, вынуждены работать до изнеможения. И в тот самый момент, когда мы не можем принести пользы, нас убивают с безобразной жестокостью. Ни одно животное в Англии, после того как ему минул год, не знает, что такое счастье или досуг. Ни одно животное в Англии не пользуется свободой. Жизнь животного — сплошное горе и рабство. Это сущая правда.

«Но есть ли это просто часть природного порядка? Потому ли, что наша страна так бедна, она не может себе позволить предоставить приличное существование всем, кто живет в ней? Нет, товарищи, тысячу раз нет! Почва Англии плодородна, климат ее благоприятен, она может производить пищу в изобилии для гораздо большего числа животных, чем ныне обитает в ней. Одна эта наша ферма могла бы содержать дюжину лошадей, двадцать коров, сотни овец — и все они жили бы с удобством и с достоинством, каких мы почти не можем себе представить. Почему же мы продолжаем влачить столь жалкое существование? Потому, что люди воруют у нас почти все плоды нашего труда. Вот, товарищи, ответ на все наши проблемы. Его можно резюмировать в одном слове: Человек. Человек — вот наш единственный настоящий враг. Уберите Человека, и коренная причина голода и переутомления будет устранена навеки.

«Человек — единственное существо, которое потребляет, не производя. Он не дает молока, он не несет яиц, он слишком слаб, чтобы таскать плуг, он не может бегать достаточно быстро, чтобы ловить зайцев. Однако он господствует над всеми животными. Он заставляет их работать, выдавая им тот скудный паек, который не дает им умереть с голоду, а остальное удерживает для себя. Нашим трудом обрабатывают землю, нашим навозом удобряют ее, а между тем каждый из нас владеет только собственной шкурой. Вы, коровы, которых я вижу перед собой, сколько тысяч галлонов молока дали вы в этом году? И что случилось с тем молоком, которое должно было пойти на выращивание здоровых телят? Каждая капля его ушла в глотки наших врагов. А вы, куры, сколько яиц снесли вы в этом году, и из скольких из этих яиц вылупились цыплята? Остальные пошли на сбыт, чтобы принести деньги Джонсу и его людям. А ты, Кашка, где те четыре жеребенка, которых ты родила и которые должны были поддерживать и услаждать тебя в старости? Все были проданы, когда им было по году — ты никогда не увидишь их снова. В награду за твои четыре беременности и за всю твою работу в поле, что получила ты, кроме скудной пищи и стойла?

«И даже то жалкое существование, которое мы влачим, не достигает положенного предела. За себя я не жалуюсь, потому что я один из счастливчиков. Мне двенадцать лет, у меня было больше четырехсот детей. Такова естественная жизнь свиньи. Но ни одно животное не избежит в конце концов жестокого ножа. Вы, юные, откормленные на убой поросята, сидящие передо мной, каждый из вас с визгом расстанется с жизнью под топором не далее как через год. К этому жуткому концу мы все неизбежно придем — коровы, свиньи, куры, овцы, все. Даже лошадей и собак ждет не лучшая доля. Тебя, Боксёр, в тот самый день, когда твои могучие мышцы потеряют свою мощь, Джонс продаст живодеру, который перережет тебе горло и сварит твое мясо для гончих. Что же до собак, то, когда они стареют и теряют зубы, Джонс привязывает им к шее кирпич и топит их в ближайшем пруду.

«Неужели же не ясно как день, товарищи, что всё зло нашей жизни проистекает из тирании людей? Отделаемся от Человека, и плоды нашего труда станут нашей собственностью. Чуть ли не в один день мы можем стать богатыми и свободными. Что же мы должны делать? А вот что: работать день и ночь, телом и душой, для свержения человеческого рода. Вот вам мой завет, товарищи: Восстание! Я не знаю, когда именно придет это Восстание, может быть, через неделю, может быть, через сто лет, но я знаю так же верно, как то, что под ногами у меня солома, что рано или поздно справедливость восторжествует. Поставьте это себе целью, товарищи, в течение короткого остатка вашей жизни. А главное, передайте этот мой завет тем, кто придет после вас, чтобы будущие поколения вели борьбу до победного конца.