Сомерсет Моэм - Четверо голландцев

Уильям Сомерсет Моэм

Четверо голландцев

«Отель Ван Дорта» в Сингапуре – отнюдь не гранд-отель. Убогие номера, москитные сетки все в заплатках и штопке, рядок туалетов снаружи, сырых и вонючих. Зато он обладает характером. Люди, что там останавливаются, – шкиперы забредших в Сингапур грузовых судов, безработные горные инженеры и плантаторы на отдыхе, – казались мне куда более романтичными, чем чистая публика: любители разъезжать по свету, высокопоставленные чиновники и их супруги, богатые коммерсанты – все те, кто устраивает банкеты в «Европе», играет в гольф, танцует и слепо следует последнему крику моды. В бильярдной «Ван Дорта» по ветхому сукну стола гоняют шары в «пирамидке» судовые механики и клерки страховых обществ. Обеденный зал обширен, лишен каких бы то ни было украшений и безмолвен. Голландские семьи по пути на Суматру методично расправляются с обедом, не обмениваясь между собой ни словом, а одинокие джентльмены, приехавшие по делам из Батавии, поглощают обильную пищу, сосредоточенно штудируя газеты. Дважды в неделю там подают рис по-голландски, и немногие любители этого блюда в Сингапуре заглядывают туда перекусить. «Отель Ван Дорта» должен был бы ввергать в уныние, но почему-то не ввергает. Его спасает особое своеобразие. Он чуть благоухает чем-то загадочным и забытым. В небольшом, выходящем на улицу саду можно посидеть в тени деревьев за кружкой холодного пива. В этом деловом, кишащем людьми городе он таит мирный покой тихого уголка Голландии: пусть совсем рядом несутся автомобили, нескончаемым потоком пробегают рикши, шлепают босыми подошвами кули и звенят их колокольчики.

Я останавливался в «Ван Дорте» уже в третий раз. Впервые я услышал о нем от шкипера голландского торгового пароходика «Утрехт», на котором плыл из Мерауке в Макасар. Путешествие это заняло почти месяц, так как пароход заходил на многие острова Малайского архипелага – Ару и Кай, Банда-Нейра, Амбон и другие, названия которых я забыл, – где принимал или сдавал груз. Иногда стоянка длилась час, иногда сутки. Это было прелестное, однообразное, увлекательное путешествие. Когда мы бросали якорь, на своей моторке подъезжал торговый агент – обычно вместе с голландским резидентом, – мы рассаживались под тентом на палубе, и капитан распоряжался подать пиво. Начинался обмен новостями острова на новости мира. Мы доставляли газеты и почту. Если стоянка была длительной, резидент приглашал нас на ужин, и, оставив судно под присмотром второго помощника, все мы (капитан, старший помощник, механик, второй помощник и я) набивались в моторку и отправлялись на берег, где проводили веселый вечер. Эти маленькие острова, так похожие один на другой, тем более чаровали мое воображение, что мне, как я знал, больше не придется их увидеть. Это придавало им странную призрачность, и когда мы отправлялись дальше и они сливались с морем и с небом, мне лишь с усилием удавалось убедить себя, что они исчезли только из виду, а не перестали существовать вовсе.

Однако в капитане, старшем помощнике, старшем механике и втором помощнике не было ни на йоту иллюзорности, таинственности или призрачности. Их материальность была поразительной. Таких толстяков мне не приходилось видеть ни раньше, ни после. Поначалу я лишь с трудом различал, кто из них кто, поскольку они поразительно походили друг на друга, хотя второй помощник был темноволос, а остальные белобрысы. Все четверо обладали внушительным ростом, большими круглыми бритыми красными лицами, большими толстыми ручищами, большими толстыми ногами и большими толстыми животами. Отправляясь на берег, они застегивались на все пуговицы. Тогда их огромные двойные подбородки выпирали над воротником, и казалось, они вот-вот задохнутся. Обычно же эти пуговицы оставались незастегнутыми. Они обильно потели, утирали лоснящиеся лица красными носовыми платками и энергично обмахивались пальмовыми листьями.

Смотреть, как они едят, было одно удовольствие. Аппетитом они обладали колоссальным. Рис они ели каждый день и словно соперничали, накладывая его себе на тарелки горой. Они любили, чтобы блюдо было горячим и наперченным.

– В этих краях кусок в горло не пойдет, если приготовлен невкусно, – объяснял шкипер.

– Чтобы в этих краях выжить, надо есть вволю, – объяснял старший помощник.

Они были закадычнейшими друзьями, все четверо, и в своей компании вели себя будто школьники, устраивая друг другу всякие нелепые розыгрыши. Анекдоты друг друга они знали наизусть, и едва кто-то из них произносил знакомую вступительную фразу, как разражался таким хохотом – басистым хохотом толстяка, сотрясающим все тело, – что уже не мог продолжать, и тогда остальные тоже принимались хохотать. Они раскачивались на стульях, багровели все больше и больше, все жарче и жарче, пока шкипер не кричал, чтобы принесли пива, и каждый, пыхтя, но радуясь, выпивал свою бутылку единым магическим глотком. Они плавали вместе пять лет, и когда, незадолго до моего с ними знакомства, старшему помощнику предложили стать шкипером собственного судна, он отказался. Не захотел расставаться со своими товарищами. Когда кто-то первый уйдет на покой, порешили они, трое тут же последуют его примеру.

– Все друзья и хороший корабль. Хорошая еда и хорошее пиво. Чего еще желать разумному человеку?

Сначала они держались со мной чуть отчужденно. Хотя пароход мог бы взять полдюжины пассажиров, им редко приходилось возить кого-нибудь – а незнакомых так и вовсе никогда. А я был незнакомым, и к тому же иностранцем. Они любили развлекаться по-своему и не желали, чтобы кто-нибудь им мешал. Однако все они любили бридж[1] , а иногда старший или второй помощник оказывались заняты и не могли сесть за карты. И они охотно примирились с моим присутствием, чуть только убедились, что я всегда готов сесть четвертым, когда это требуется. Их манера играть была столь же невообразимой, как они сами. Ставки были мизернейшими – по пять центов за сто очков. Им не нужно выигрывать деньги друг у друга, объясняли они, просто нравится сама игра. И как же они играли! Каждый во что бы то ни стало хотел взять верх в торговле, и редкая сдача обходилась без объявления хотя бы малого шлема. Их правило гласило: можешь подсмотреть чужие карты – подсмотри; а если с помощью партнера удавалось сжульничать на ренонсе, оба заливались хохотом, пока по жирным щекам не начинали катиться слезы. Но если партнер перехватывал у вас игру, объявляя большой шлем на пяти пиках, старшая дама, когда вы полностью полагались на свои семь маленьких бубен, можно было всегда поквитаться с ним, удвоив ставку, когда у вас на руках не имелось ни одной взятки. Он садился на две-три тысячи, и стаканы на столе плясали от хохота, сотрясавшего ваших противников.

Мне не удавалось запомнить их трудные голландские фамилии, но то, что я знал их только, так сказать, анонимно, по должностям, словно персонажей старинной итальянской комедии Панталоне, Арлекина и Пульчинеллу, делало их уже и вовсе неправдоподобно занятными. Стоило увидеть их всех четверых вместе, и вы уже смеялись, а они, как мне кажется, извлекали немало удовольствия из изумления, которое вызывали у тех, кто видел их впервые. Они хвастали, что их четверка – самые известные голландцы архипелага. Не менее смешными мне представлялись серьезные стороны их характера. Иногда поздно вечером, когда они окончательно расслаблялись, тот или другой в пижаме и саронге располагался в шезлонге возле меня и впадал в сентиментальность. Старший механик, которому скоро предстояло уйти на покой, подумывал жениться на вдове, с которой познакомился, когда последний раз побывал на родине, – чтобы провести остаток дней в каком-нибудь городке из старинных домиков красного кирпича на берегах Зюдер-Зее. А вот шкипер оказался очень податливым на чары туземных девушек, и его не слишком внятный английский становился совсем уж неразборчивым от избытка чувств, когда он пытался описать, как они на него действуют. Совсем скоро он купит себе дом среди яванских холмов и женится на хорошенькой яваночке. Они такие маленькие, такие кроткие и очень тихие! Он будет одевать ее в шелковые саронги, подарит ей золотые цепочки на шею и золотые браслеты на руки до самых плеч. Старший помощник смеялся над ним.

– Глупости это. Одни глупости. Она будет путаться со всеми твоими друзьями и слугами, вообще со всеми. К тому времени, когда ты уйдешь на покой, друг мой, тебе будет нужна не жена, а сиделка.

– Мне? – возмущался шкипер. – Мне жена будет нужна и в восемьдесят лет!

Во время предыдущей стоянки в Макасаре он познакомился с одной малюткой. И когда мы подходили к этому порту, от нетерпения просто места себе не находил. Старший помощник снисходительно пожимал плечами. Капитан всегда теряет голову то от одной бесстыжей шлюшки, то от другой, но его страсть ни разу не выдерживала плавания от порта до порта, и тогда старшему помощнику приходилось улаживать возникавшие неприятности. Так будет и теперь.