Шарль Нодье - Нодье Ш. Читайте старые книги. Книга 2

Шарль Нодье ЧИТАЙТЕ СТАРЫЕ КНИГИ

Новеллы, статьи, эссе о книгах, книжниках, чтении

Книга 2

Библиофильские новеллы

Из книги

«Заметки об одной небольшой библиотеке,

или литературная и философская смесь»

Перевод В. Мильчиной

Собирание книг — приятнейшее из всех занятий, но немногим менее приятно рассказывать о собранных книгах и делиться с публикой теми духовными сокровищами, что таит в себе литература. Рассказы эти становятся не только источником удовольствия, но, можно сказать, потребностью для страстного библиофила, если скверное состояние дел или непредвиденные обстоятельства вынуждают его расстаться со своей библиотекой. Мудрый Валенкур, которого пожар лишил всех его книг{1}, имел полное право сказать: ”Мало пользы принесли бы мне эти книги, не научись я обходиться без них”. Но с его стороны было бы лицемерием отрицать, что он вспоминал о них с наслаждением и что сердце его сжималось при одном лишь упоминании о какой-либо из принадлежавших ему некогда старых книг. С любовью к книгам дело обстоит так же, как и со всеми другими радостями: когда они уже в прошлом, мысль о них все равно греет душу, пусть даже забавы юности нам нынче больше не по возрасту и живы лишь в нашей памяти. Не стану продолжать — всякий, кто любил, поймет меня.

Сочиняя эти полубиблиографические, полулитературные заметки, нечто вроде ”приложения” к каталогу моих книг, я не стремился изложить общеизвестные факты, собранные задолго до меня критиками, библиографами и каталогизаторами. Напротив, я старался, насколько это было в моих силах, не повторять сведений, которые во всех научных трудах изложены одинаково и, хотя и были некогда занимательны, нынче уже набили оскомину; я прибегал к ним лишь тогда, когда по ходу своих рассуждений нуждался в цитате, доказательстве или примере. Короче говоря, я возымел дерзкое намерение сказать новое слово в одной из наиболее тщательно изученных областей филологии. Отсюда вытекает одно досадное, но неизбежное обстоятельство, о котором я не могу умолчать, хотя такое признание и не слишком подходит для предисловия. Поскольку в истории книг все достойное известности уже давно известно, новое слово здесь может сказать лишь тот, кто займется вопросами второстепенными и извлечет на свет божий имена и сочинения, совершенно справедливо преданные забвению. Оглавление моей книги показывает, что именно так мне и пришлось поступить, однако, если и моему труду суждено кануть в Лету, я, по крайней мере, знаю свое место. Впрочем, это соображение, каким бы весомым оно ни было, не отвратило меня от моего намерения. У людей трех поколений — поколения наших отцов, поколения моих ровесников и того поколения, что входит в жизнь ныне, — на моих глазах угас, а затем вновь возродился интерес к тем прекрасным и увлекательным штудиям, что услаждали мою юность и сулят мне невинные отрады в старости. Поэтому можно с некоторой долей вероятности предположить, что найдутся люди, которых мой скромный труд не оставит равнодушным и которые отыщут в нем, как я в трудах своих предшественников, сведения гораздо более увлекательные, хотя и гораздо менее значительные, чем кажется на первый взгляд. Впрочем, разве не таковы и упоительнейшие из человеческих страстей? Не мне отрицать чары романов, которым я подвластен, как никто другой, но даже в ту пору, когда я отдал бы все обольщения надежды, все честолюбивые мечты о славе за наслаждения Сен-Пре{2} или, скорее, за отчаяние Вертера, я с блаженством, которого не понять тому, кто сам не испытал его, внимал превосходным, простодушно-поучительным, любезным и мудрым рассказам о вещах самых пустячных, внимал вам, остроумный Бейер, трудолюбивый Фрейтаг{3}, высокоученый Давид Клеман, и вам, Брюне, Пеньо, Ренуар, и тебе, мой мудрый Вейсс, тебе, который, по моему глубокому убеждению, подобно Катону у Вергилия, ”дает всем законы”{4} и которого благодетельная природа сделала не только моим наставником, но и соотечественником, другом и братом.

Не стану уточнять, что среди моих ”Заметок” есть и такие, которые представляют более общий интерес и не оставят равнодушным ни одного из тех, кто хоть немного разбирается в литературе, и такие, которые адресованы прежде всего людям, питающим пристрастие к собиранию книг, пристрастие слишком распространенное, чтобы наш литературный и ученый век мог вовсе не принимать его во внимание. О ценности моих заметок судить читателю; я же полагаю уместным поговорить о другом и объяснить, почему, рассказывая о той или иной книге, я, как правило, описываю экземпляр, принадлежащий или некогда принадлежавший мне. Я заметил, что описания такого рода, украшающие, например, великолепный каталог господина Ренуара{5}, имеют в глазах библиофилов некоторый вес. Я еще не выжил из ума и не надеюсь, что какая-либо книга будет цениться выше оттого, что побывала в моих руках, но этот факт, по крайней мере, удостоверит точность моих библиографических наблюдений. Я говорю обо всем этом еще и потому, что должен объяснить, отчего круг избранных мною предметов так ограничен, — все дело в том, что я рассказываю лишь о своих собственных книгах, а они всегда были тщательно отобраны, но никогда не были многочисленны.

Маранзакиниана{6}. Отпечатано в типографии Вурста, в 1730 году, и продается у Короко, напротив францисканского монастыря. 24°, [7], 46, [2] стр. В красном сафьяновом переплете на шелковой подкладке работы Жинена.

Это очень редкая книга; господин Пеньо полагает, что она была отпечатана тиражом 50 экземпляров, но скорее всего тираж был и того меньше — недаром ”Маранзакиниана” никогда не появляется на аукционах. Драгоценный экземпляр, о котором я собираюсь рассказать, был сплетен со страничками большего формата (в двенадцатую долю листа), предназначавшимися для заметок, и заметки эти, которых в книге немало, значительно увеличивают ее ценность, поскольку принадлежат перу Жаме-младшего. Сей любознательный литератор снабдил книгу подзаголовком: ”Простодушные и остроумные мысли сьера Маранзака, собранные госпожой Герцогиней и аббатом Грекуром”, а на обороте титульного листа поместил следующую заметку: ”Маранзак, умерший в 1735 году на девятом десятке, был егерем и чем-то вроде весьма бездарного шута при Дофине, сыне Людовика XIV. В 1712 году, когда Дофин скончался, госпожа герцогиня де Бурбон-Конде, побочная дочь короля, взяла его на службу к себе и своим трем сыновьям. Простодушие и неискушенность этого человека забавляли герцогиню, и она поручила знаменитому сочинителю непристойностей аббату Грекуру, жившему в ее доме и получавшему от нее жалованье, собрать все глупости Маранзака, а затем с помощью Грекура отпечатала их в Бурбонском дворце, в собственной типографии. Тираж был очень маленький, книга сразу стала редкостью; иные экземпляры ее продавались за два луидора. Мой экземпляр я выменял у автора ”Литературной Франции”{7} аббата Эбрая 4 октября 1768 года. Помню, в 1742 году я слышал, как аббат Г. рассказывал о госпоже герцогине: ее так веселил неотесанный Маранзак, что она предпочитала его общество беседам с Фонтенелем и Фенелоном”.

Господин Барбье узнал о существовании ”Маранзакинианы” только благодаря заметке аббата Сен-Леже, которая, в свою очередь, почерпнута из ”Stromates{8}” того же Жаме. Вот что там говорится: ”Эта очень редкая книга была отпечатана в количестве полусотни экземпляров, не более, по приказу вдовствующей герцогини, на ее деньги и под ее наблюдением. Составил ее аббат Грекур, чтец этой высокородной особы. Маранзак был берейтором либо доезжачим покойного Монсеньора, сына Людовика XIV, каковому служил также и шутом. После смерти этого принца, приключившейся в 1711 (так!) году, он перешел на службу к госпоже герцогине и оставался при ней до самых преклонных лет. Книга представляет собой настоящую пародию на сборники такого рода; это прекрасный, отлично отпечатанный томик в 24-ю долю листа, состоящий из 54 (так!) страниц. Господин Лансло, которому я обязан этими сведениями, придя перед отъездом из Парижа проститься с аббатом Грекуром, купил ”Маранзакиниану” у горничной госпожи герцогини”. Совершенно очевидно, что Жаме написал эти строки, вошедшие во второй том ”Stromates” (стр. 1741), раньше, чем заметку на моем экземпляре; в ту пору он скорее всего видел ”Маранзакиниану” только мельком. Господин Пеньо в своем ”Указателе специальных библиографий” (стр. 64) и господин Брюне в своем ”Учебнике книгопродавца” (т. 2, стр. 424) описывают ”Маранзакиниану”, основываясь именно на приведенной выше заметке из ”Stromates”, так что Жаме оказывается в конечном счете единственным специалистом по части ”Маранзакинианы”, что придает экземпляру, бывшему некогда его собственностью, особое значение.