Эрнст Гофман - Разбойники

Эрнст Теодор Амадей Гофман

Разбойники

Двое молодых людей, назовем их Гартманом и Виллибальдом, с детства были связаны тесной дружбой. Они оба жили в Берлине; но, жизнерадостные по своей природе, старались они каждый год, освободясь хотя бы на короткое время от лежавших на них тяжелых служебных обязанностей, совершить вместе небольшое путешествие. Подобно большинству северных немцев, они стремились на юг, и уже изъездили по всем направлениям всю южную Германию, совершили поездку по Рейну и видели все более-менее интересные города. Но на этот раз друзьям удалось сложить с себя служебное ярмо на более продолжительное время, чем обыкновенно, и они решили привести в исполнение план, о котором давно уже мечтали. Они хотели подышать миланским воздухом или проникнуть по крайней мере до Милана. Друзья избрали дорогу через Дрезден, Прагу и Вену к стране чудес, образы которой давно уже жили в их мечтах, подобно яркой романтической сказке.

Когда друзья въехали в ворота столицы, сердца их наполнились тем бодрыми свежим настроением, какое обыкновенно охватывает в момент въезда за городские ворота путешественников при мысли, что теперь они увидят воочию прекрасную цель своего странствия. Все мелочные заботы жизни остаются позади, и все вперед, вперед стремится душа; глубоко дышит грудь, и при веселом звуке почтового рожка, звенящего в голубой дали, в мечтах просыпаются чудные ожидания чего-то лучшего. Благополучно, без каких-либо приключений, прибыли друзья в Прагу и предполагали оттуда ехать днем и ночью, не отдыхая, в Вену, где они думали пробыть несколько дней. Но тотчас за Прагой до них дошли смутные слухи о грабежах, производимых среди белого дня шайкой разбойников, делавшей самый проезд небезопасным. Так как, однако, не случилось ничего такого, что бы подтверждало эти слухи, то они не обратили на них особого внимания.

Начало уже смеркаться, когда друзья достигли Зудонишитца. Здесь содержатель почтовой станции посоветовал им обождать немного на месте, так как дня два тому назад в окрестностях случилось давно уже неслыханное в этих местах событие. Между Вессели и Виттингау на почтовую карету напали разбойники, убили почтальона, тяжело ранили двух пассажиров и дочиста ограбили весь багаж. Уже был выслан отряд войск с поручением обыскать всю лесистую часть страны, и содержатель почтовой станции надеялся на другой день получить новые известия. Он советовал друзьям дождаться их. Виллибальд склонялся последовать совету содержателя станции; но Гартман, напротив того, расхрабрился; опасность казалась ему незначительной, и он настаивал на том, чтобы продолжать путь и еще до наступления ночи достигнуть местечка Табор, лежавшего в четырех часах пути. Сверх того, Гартман считал невероятным, чтобы разбойники, уже преследуемые солдатами, осмелились бродить по стране; гораздо вероятнее, что они скроются в свой притон. Когда Виллибальд осмотрел пистолеты и зарядил оба их дула, Гартман стал смеяться, уверяя, что Виллибальд напрасно отправляется в Италию, если его страшат такие приключения, каким там должен подвергнуться всякий турист, если хочет придать правдоподобный характер своему описанию. Виллибальд, однако, не смущаясь насмешками, достал и зарядил также пистолеты Гартмана, так как последний, хотя и взял их с собою, но держал незаряженными на дне чемодана; Виллибальд заметил при этом, что если идешь навстречу приключению, то необходимо заблаговременно приготовиться достойно его встретить.

Все темнее и теснее собирались вечерние облака. Друзья ехали, оживленно разговаривая, и не помышляли ни о какой опасности, когда вдруг раздался выстрел и из кустов выскочило несколько человек с дикими лицами. Один из них схватил под уздцы лошадей; второй старался сбросить с козел почтальона. Последнему удалось, однако, ударом кнута в лицо нападавшему прогнать разбойника; а Виллибальд между тем так удачно попал выстрелом из своего пистолета в первого негодяя, что тот свалился, раненый. Гартман тоже хотел стрелять, но заметил, что он сам ранен. Виллибальд выпустил второй заряд в разбойника, напавшего на карету; почтальон между тем ударил по лошадям и погнал их быстрым галопом. Друзья услыхали за собой перестрелку и неистовые дикие крики. «Го-го, — смеялся почтальон, когда они проехали уже значительное расстояние, — го-го; теперь ладно; егеря графа уже близко».

Все произошло в одну минуту, и, испуганные угрожавшей опасностью, встревоженные, ожидая повторения нападения, друзья едва успели прийти в себя, как почтальон привез их на следующую станцию. Хотя пуля только оцарапала правую руку Гартмана, однако кровь шла из раны так обильно и боль была так сильна, что о продолжении пути нечего было и думать. Жалкая гостиница, в которой едва можно было найти самые необходимые удобства, отсутствие хирурга поблизости — все это вместе привело друзей в не особенно приятное настроение; оно перешло у Виллибальда в страх и заботу, когда после перевязки, сделанной довольно неумело жалким цирюльником, с Гартманом сделался припадок сильнейшей лихорадки. Виллибальд проклинал горячность или, скорее, легкомыслие своего друга, загнавшее их в проклятую дыру, самое пребывание в которой, хотя они и избежали благополучно разбойничье нападение, ставило в опасность жизнь Гартмана и расстраивало, быть может, всю их поездку.

На другое утро, когда Гартман объявил, что в случае надобности он может продолжать путь, а Виллибальд раздумывал, как благоразумнее поступить, оставаться или ехать далее, и не мог решиться ни на то, ни на другое, все дело обернулось совершенно иначе.

Вблизи от почтовой станции, на берегу реки Мульды, лежало богатое, обширное имение графа Максимилиана фон К. Граф послал к друзьям своего слугу с настоятельным приглашением посетить замок, находившийся в нескольких часах езды. Граф, пояснял посланный, узнал, что путешественники подверглись нападению разбойников на его земле и что один из них во время храброй защиты был ранен. Стрелки графа подоспели слишком поздно, чтобы предотвратить нападение или по крайней мере встретить его вместе с путешественниками. Поэтому граф считал своим долгом приютить путешественников в своем замке до тех пор, пока раненый не выздоровеет совершенно и не будет в состоянии продолжать путешествие.

Друзья сочли это приглашение за особую милость судьбы и решили немедленно воспользоваться им.

Вместе со слугой, приехавшим верхом, прибыла обитая мягкими подушками, запряженная четырьмя прекрасными лошадьми карета. В эту карету бережно уложили Гартмана, причем его перенесли со всяческою осторожностью на руках, как будто он был смертельно ранен и каждый резкий толчок, действительно, мог стоить ему жизни. В то время, как его переносили таким образом, Гартман, хотя отлично мог бы идти сам, делал такое страдальческое лицо, как будто он был убежден в опасности своего состояния. Виллибальд немало смеялся от всего сердца при виде этого. Наконец Гартмана повезли тихой рысью в карете Виллибальд поехал за ним в обыкновенном почтовом экипаже.

Казалось, граф не мог дождаться прибытия друзей. Он встретил их у самого подъезда замка.

Граф Максимилиан фон К. был рослый мужчина лет около семидесяти; о его преклонном возрасте красноречиво говорили его седые волосы и изрытое глубокими морщинами лицо. Но, несмотря на свой возраст, граф отличался чисто юношеской живостью в движениях, сильным, звучным голосом и ярким блеском своих больших выразительных глаз. Впрочем, особое выражение этих глаз обличало в нем старца, хотя его манеры отличались добродушием и сердечностью, свойственными лишь жизнерадостным юношам.

Граф высказал при приеме друзей особенное гостеприимство, показавшееся им совсем не обыкновенным. Он сам взял Гартмана за руку и помог ему подняться по лестнице. Немедленно приказал он дворцовому хирургу в своем присутствии перевязать рану Гартмана. Хирург сделал перевязку искусной, опытной рукой и объявил, что рана нисколько не опасна, что лихорадку следует приписать лишь первой неудачной перевязке и что одна спокойно проведенная ночь излечит больного, а рана заживет в самое короткое время.

В то время как друзья подкреплялись закуской, которую велел принести граф, Виллибальд окончательно пришел в хорошее настроение духа. Неожиданно благоприятный оборот опасного случая, поистине радушный прием и перспектива приятно провести те немногие дни, пока будет выздоравливать Гартман, развеселили его друга. В подобное же настроение пришел и Гартман, насколько ему позволяло его болезненное состояние; он уверял, что только теперь ощущает боль от своей раны. Эта боль, однако, чисто психического свойства и состоит собственно в глубоком огорчении от того, что он не может выпить токайского, так соблазнительно играющего в граненом стакане. Старый граф думал, однако, что подобная боль легко исцелима, и спросил хирурга для уверенности, можно ли выпить Гартману хотя полстакана вина. Хирург разрешил больному пить, кивнув утвердительно головой, и тогда старый граф высоко поднял свой полный стакан и вскричал, смеясь: