Дин Лин - Солнце над рекой Сангань Страница 35

— Пьяница! Кровопийца! Еще смеешь марать других! Еще издеваешься! К чорту твоих предков!

В худой маленькой женщине, похожей на оборотня, Чжан Юй-минь с удивлением узнал «Рваную Туфлю» — жену Цзян Ши-жуна. Когда Цзян Ши-жун стал старостой в Теплых Водах, она явилась из соседней деревни, и без свах, без свадебного подарка, вошла хозяйкой в его дом. Целыми днями она бегала по соседям, сплетничала, сводничала, занималась разными темными делами. И сейчас, размахивая руками, извиваясь всем телом, она ругалась последними словами.

Чжан Юй-минь подскочил к ней и сурово прикрикнул — Ты что здесь делаешь?

Узнав Чжан Юй-миня, женщина сразу замолчала и бросилась к воротам, продолжая кричать сквозь слезы:

— Вот благодарность за мою доброту! Так меня оскорбить! Как мне быть теперь? О Небо!..

— Спасите, убивают! — снова послышался из дома пронзительный женский крик.

Не успел Чжан Юй-минь подойти к дверям, как оттуда выбежала, спотыкаясь, жена Чжао Дэ-лу.

— Спасите! — кричала она; за нею гнался полуголый Чжао Дэ-лу; настигнув жену, он одним пинком свалил ее на землю. Раздался треск рвущейся ткани, кофта на женщине разошлась сверху донизу, обнажив живот и грязные тощие груди. Видя, что ее мужа уже схватили, она села на землю и горько заплакала, стягивая на груди обрывки нарядной кофты из пестрой фабричной ткани. Чжао Дэ-лу, тяжело дыша, продолжал осыпать жену бранью:

— Смотрите на эту бесстыжую бабу, вконец меня опозорила! Ведь я как-никак заместитель старосты!

Соседки сразу приняли сторону женщины и стали ее утешать. Как смеет он, заместитель старосты, так бить жену, мать его детей? Но и они не могли удержаться от смеха, глядя, как она стягивает на себя разорванную кофту — подарок жены Цзян Ши-жуна.

Цзян Ши-жун каждый день подсылал к ней свою жену то с лакомствами для детей, то с платьем для нее. Подарки делали свое дело — и жена Чжао Дэ-лу стала расхваливать Цзян Ши-жуна перед мужем. Теперь, избитая, она горько плакала, посматривая на клочья кофты:

— Эх, целое лето ходишь в лохмотьях… Все бахвалится: заместитель старосты, заместитель старосты, — а у жены даже кофты нет! Просто срам!

Чжан Юй-минь увел Чжао Дэ-лу к себе. Он снимал небольшой, почти пустой дом. На кане лежали две черные подушки и куча тряпья — то ли одеяла, то ли одежда. В головах кана помещался маленький очаг с котлом, у стены — сломанный сундук с какими-то чашками и палочками для еды, перед ним — маленький чан с водой. Чжао Дэ-лу зачерпнул ковшом воду, напился и вытер рукой пот с лица. Чжан Юй-минь присел на край кана.

— Пристало ли мужу драться с женой? Вы ведь давно женаты, на что это похоже! Выставляешь себя на посмешище!

— Эх, да разве с ней по-хорошему договоришься? Она у меня отсталая. Пока не побьешь, не успокоится. Теперь-то эта лиса не посмеет больше ходить.

Чжао Дэ-лу тоже сел на кан, вытянул ноги и закурил сигарету, которую ему дал Чжан Юй-минь. Убедившись, что за окном никого нет, он решил поговорить с Чжан Юй-минем откровенно.

— Не стану тебя обманывать, Чжан. Этой весной я занял у Цзян Ши-жуна два даня зерна. Кто знал, что предстоит земельная реформа? Вот и Вэнь Цай говорит, что мы испортили все дело, оставив его в старостах. Теперь Цзян Ши-жун видит, что мы не зовем его на собрания, но помалкивает, знает, сколько пельменей съел. Ты ведь знаешь, как он людей обхаживает. Позвал меня обедать, но я не пошел. Меня за два даня не купишь. Скажу по правде, не будь у меня крепкой кости, дом был бы полная чаша и жена не зарилась бы на чужие платья. Вот я и решил: запретить ей строго-настрого принимать подарки. Еще во время японской оккупации стал я старостой, а дома было пусто, одни голодные ребятишки… Так о чем ты хотел посоветоваться? Да, настроение, скажу я тебе, сейчас в деревне неважное. Крестьяне молчат, а в душе недовольны. Скажи, правильно я говорю?

— Молодец! Вот потому-то я и пришел к тебе, Чжао.

Чжан Юй-минь спрыгнул с кана и заходил взад и вперед по комнате.

— Пришел ты кстати, — продолжал Чжао Дэ-лу, — я хотел уже сам к тебе идти. Задумывался ты над тем, что сейчас беспокоит многих? Ведь в этом году у нас большой урожай фруктов. Под садами свыше сотни му. Сходи посмотри сам. Плодов видимо-невидимо. А тут передел земли. Народ волнуется, многие просто сна лишились. Но землю делить — работа сложная, да мы еще тянем с нею да тянем. Дождемся, что на деревьях одни листья останутся. А тут еще богачи заторопились с продажей. Вот крестьяне и ходят ко мне. Надо что-то придумать, говорят, большие богатства уходят. Я так полагаю: сегодня же запретить богачам продавать фрукты, взять все сады на учет, поставить охрану. Дело это большое, какая уйма денег в этих садах!

— Верно, дело большое. — Чжан Юй-минь и сам уже об этом думал. — От одной охраны мало толку, — сказал он. — Фрукты не могут ждать, пока мы переделим землю. Как же быть?

— Пойдем поищем Чэн Жэня, — предложил Чжао Дэ-лу. — За это должен взяться Крестьянский союз. Один-два человека тут не справятся. Правда? Нужно найти людей, которые умеют считать. Главное теперь — передать все в руки Крестьянского союза. На чью долю придется земля, тому отдадим и вырученные за фрукты деньги.

— Созовем побольше людей, оповестим всех да Ян Ляна разыщем, надо с ним посоветоваться, — сказал Чжан Юй-минь, выходя с Чжао Дэ-лу на улицу.

ГЛАВА XXXIV

Горе Лю Маня

Мать Гу Чан-шэна, старуха с гладко зачесанными блестящими волосами, переваливаясь на маленьких ножках, всегда бегала по деревне с жалобами:

— Ох, уж этот Чжан Юй-минь! Да, все они таковы! Как красиво говорили они, когда мой сын уходил в армию. А как ушел, все от меня отвернулись. Посулили два даня зерна, а выдали только два доу. Хозяйство, видишь ли, у меня середняцкое! Тьфу! Тогда не уговаривайте середняков идти в солдаты…

В деревне давно привыкли к ее назойливому нытью, к одним и тем же нападкам на деревенские власти.

Но сегодня она не жаловалась, она весело смеялась:

— Ха-ха, настал и для меня светлый день. Пришли к нам в деревню настоящие люди. Вот товарищ Ян, к примеру, говорит: и середняк — свой человек. Разве он не терпит нужды? А когда всем достанется хорошее, и середняка нельзя обойти. Старуха Гу послала сына в армию. Она мать фронтовика! Как же можно ей не дать зерна? А как Чжао Дэ-лу злился, когда позвал меня в кооператив за зерном: получай, мол, и уноси на своих плечах! А я ему: Старший в роде Чжао, придется мне, видно, дожидаться, пока сын вернется из армии и снесет мне зерно! Чжан Юй-минь как заорет: «Пришлем тебе зерно на дом!» Ха-ха, вот и на моей улице праздник!

В деревне знали, что власти поступили неправильно, урезав старухе зерно, но ее назойливые жалобы всем надоели, и никому не хотелось вступать с ней в разговор. Теперь, когда она добилась своего, за нее порадовались, но тут же посоветовали:

— Получила свое — и помалкивай, не брани больше людей.

Но она уже не могла остановиться:

— Не смотрите, что товарищ Ян мал ростом да молод, он сказал мне правильное слово: — Ты, говорит, бесстрашная, не боишься сказать свое мнение, это хорошо. Довольно народ молчал. Но Чжан Юй-минь ведь старается для бедняков, и если кто чем-нибудь недоволен, пусть прямо ему скажет. Все мы свои люди, а ругаться на улице не пристало. Как, по-твоему, верно я говорю? — А я ему: — Где нам, женщинам, знать, кто нам друг, а кто враг? — А он: — Ладно, говори, если у тебя еще есть обиды! — Я и смекнула: он приехал землю делить, а я все с начальниками воюю, это не дело. И говорю: — Нет, нет, теперь я не в обиде, недодали мне пустяки. И спорить о них не стоит. Чжан Юй-минь уж теперь больше не корит: середняк да середняк! Я нашла человека, который напишет сыну, успокоит его: люди из района позаботились обо мне, и бояться нам, середнякам, теперь нечего.

В деревне было двое демобилизованных, которые очень досаждали активистам: Хань Тин-шуй, сын старого Ханя, коммуниста, и Чжан Цзи-ди, брат Чжан Бу-гао, члена Крестьянского союза. Оба были большие насмешники, постоянно критиковали руководителей деревни и пренебрежительно относились к ним. Они жаловались, что в деревне их не уважают, не предоставляют им льгот, а деревенские власти, в свою очередь, находили, что эти бывшие бойцы распустились и плохо работают; но, уступая демобилизованным в образовании, местные активисты побаивались их злых языков, предпочитали с ними не спорить, когда те начинали кричать, что проливали кровь за революцию, потому что не знали, что ответить.

Но как-то случилось, что Хань Тин-шуй подружился с Ян Ляном и стал часто заглядывать в Крестьянский союз, помогал в переписи населения, в проверке сведений о каждой семье, о количестве земли и прочего имущества. Он держался так скромно, что даже не позволял себе взять сигарету у кого-нибудь из членов Крестьянского союза, а приносил с собой свою длинную трубку и трут. Чэн Жэню такой помощник сначала был не совсем по душе. Сам недостаточно разбираясь в деле, он боялся насмешек со стороны Хань Тин-шуя, но потом оценил его помощь и сработался с ним.