Илья Штемлер - Архив Страница 58

И когда раздался телефонный звонок, Брусницыну показалось, что он ослышался, поднял трубку лишь на третьем или четвертом сигнале. Голос в трубке звучал хрипловато, простуженно. Как всякий простуженный голос, он мог принадлежать как мужчине, так и женщине…

— Анатолий Семенович? Извините, — произнесли в трубке без особого смущения. — Я уже звонил, но было занято, и решил, что вы еще не спите.

— У меня аппарат упал, пришлось латать, — ответил Брусницын. — Простите, с кем я разговариваю?

— Ну, брат… Не годится своих не узнавать, — без обиды укорил голос. — Хомяков я, Ефим Степанович.

Брусницын мучительно вспоминал, кто такой этот Хомяков?

— Не вспомнили? А еще сотрудники… Вместе на собрании, в президиуме, стояли… Ну, тот, что у Варга-сова с вами познакомился…

— Ах, вот вы кто, — опешил Брусницын. — Я как-то сразу и… Слушаю вас, Ефим Степанович, — без энтузиазма добавил Брусницын.

— Ну, вы дали там… Эффектно, что ни говори. Я даже позавидовал. Правильно, брат. Так им и надо.

Брусницын молчал. Звонок был ему крайне неприятен. Неужели этот тип ставит себя вровень с ним? Странность человеческой натуры: казалось, своим поступком Брусницын приблизил себя к Хомякову, и в то же время сейчас он чувствовал неловкость, даже брезгливость. Ну и союзнички же у него! Ему хотелось отчитать Хомякова, поставить на место.

— Ну, что ты молчишь? — прохрипел Хомяков. — Невежливо…

— Что это вы со мной на «ты»? И потом, вы меня не так поняли, — начал было Брусницын.

— Оставь ты эти фигли-мигли… Не хитри. У Варга-сова я решил — пришибленный ты какой-то. А на собрании — ой-ой-ой…

Брусницын бросил трубку на рычаг. Прикрыл глаза. Это был удар ниже пояса. Даже Зоя со своей истерикой так его не встряхнула, как этот тип.

Вновь раздался звонок.

— Да? — вяло проговорил Брусницын.

— Что там с твоим телефоном?! — проговорил Хомяков. — Барахлит? Выброси к чертям собачьим.

Брусницын молчал.

— Так вот, Анатолий, я вижу, ты в затруднении некотором… Долги, понимаешь, делаешь. Переживаешь, спешишь вернуть… Но ты мне приглянулся, человек решительный… Я, Анатолий Семенович, не бедный. И в архив ваш поступил из любви к истории нашей… Так что, сделай одолжение, брат, возьми у меня в долг. Скажем, на год. Рублей пятьсот, можно и более… Отдашь, когда будут. Я от чистого сердца… Да ты не сопи в трубку, не сопи. Бери! Раз такое стеснение…

— Спасибо, — пробормотал растерянный Брусницын.

— Спасибо — да? Или спасибо — нет? — наседал Хомяков.

— Извините. Я себя неважно чувствую, — Брусницын прижал ладонью рычаг.

Трубка лежала на аппарате подобно черной пиявке. Брусницын покупал пиявок в аптеке, когда хворала мать. Его всегда поражало, как, насытившись, пиявки бездыханно падали. А его сосед, шустрый паренек, говорил, глядя на пиявку: «Жадность фраера сгубила…»

Брусницын сидел тихо, с аппаратом на коленях.

Телефон больше не звонил.

4

Стыд жег Чемоданову подобно свежему горчичнику. Она была убеждена — если стянуть кофту и взглянуть в зеркало, на груди проявится горячий след.

Стыд отражался и на лице, плавал в черных глазах, даже чем-то изменил голос.

Соседка, Майя Борисовна, заметила состояние Чемодановой, едва та появилась в квартире.

— Ниночка, что случилось? — произнесла она. — К Сидорову вызвали врача, пусть заскочит и к вам, я попрошу. У вас температура, я вижу.

— Ах, отстаньте, — оборвала Чемоданова, направляясь к себе. — Извините, Майя Борисовна. Если будут звонить, меня нет дома, прошу вас.

— Уже звонили, — не удержалась Майя Борисовна. — Мужской голос.

— Вот, вот… Прошу вас. И на женский голос тоже. Ни для кого! — и ушла к себе, как провалилась.

Не снимая куртки, Чемоданова втянула себя в теплую глубину кресла. Из смятения мыслей, мучивших ее с тех пор, как началось собрание, она ясно выделила одно — она не сможет завтра пойти в архив. Без всяких бюллетеней, без всяких формальных причин — не пойдет. Что будет потом, безразлично. Она не может видеть этих людей. У нее есть три дня, что скопились к отпуску, за донорство…

Перед ее мысленным взором возник бурлящий зал. В уши ломились выкрики, а в ноздри проникал тугой кислый запах толпы, словно она и не покидала помещения, а по-прежнему стоит, прильнув спиной к холодному радиатору. Ей представлялось, что кто-то другой в эту минуту вспоминает собрание, приобщая к толпе ее, Нину Чемоданову. И становилось еще более стыдно. Но ведь она ничем себя не проявляла, просто находилась в зале. Как и многие другие, она молчала, укоряя себя в трусости. А когда на сцену выполз этот субъект, новый подсобный рабочий, и принялся обличать Гальперина, она не выдержала и ушла. Поднялась к себе, хотела закончить работу, но все валилось из рук…

На автобусной остановке она увидела Тимофееву. Как нередко бывает при встрече с людьми небольшого роста, все произошло внезапно. Словно среди травы и палых листьев вдруг попадается случайный гриб. Ну, точно! На остановке собралось довольно много людей, а автобуса все не было и не было. Чемоданова вклинилась в толпу, хотелось быть ближе к месту, где, возможно, окажутся автобусные двери. Обошла сухопарого военного с портфелем и нос к носу оказалась с Тимофеевой. Чемоданова растерялась. Тимофеева взглянула из-под мягкого козырька вязаной шапочки.

— Тоже ушли? — проворчала Тимофеева.

— Последовала вашему примеру, — произнесла Чемоданова первое, что пришло в голову.

— Буду я там оставаться. Хотела помочь дураку, а он меня взашей прогнал. Пусть теперь отбивается от этой стаи, — Тимофеева оглянулась: — А что, давно не было автобуса?

— Я только подошла.

— Ну?… Ну-ну! Пройти до троллейбуса, что ли? — как бы приглашала она Чемоданову.

Та кивнула. Почему, и сама не знала… Они стали выбираться из толпы. Сумка Тимофеевой зацепилась за портфель военного.

— Вот еще! — Тимофеева рванула сумку.

Военный неуклюже пытался вывернуть портфель.

— Ах, господи ты боже ж мой, — взорвалась Тимофеева. — Да не вертитесь, генерал. Я сама разведу!

— Я не генерал, — буркнул военный.

— И никогда им не станете, — Тимофеева переменила руку, и сумка легко освободилась.

— Беда с мужиками. Бестолковщина. Мой тоже такой. Все я да я.

Она бодро вышагивала рядом с Чемодановой, и кончик носа забавно высовывался за крутым абрисом упругой щеки. Сумка, прижатая к боку, лежала неподвижно, точно на полке.

— В магазин зайдете? — спросила Тимофеева.

— Нет. Пожалуй, я прямо домой.

До гастронома ходьбы не более пяти минут. И тут Чемодановой захотелось поговорить с Тимофеевой. Она не помнила, когда оставалась с Софочкой наедине. Распри постоянно лихорадили их отделы, превращая любое общение в непременное выяснение обид или, в лучшем случае, обсуждение служебных проблем… А вот так, идти по улице вдвоем с Софочкой…

Но это был лишь порыв. Впечатление от собрания у Чемодановой еще не выветрилось, да и Тимофеева пребывала не в настроении.

— Лучше помолчим, — Тимофеева предугадала намерение своей спутницы.

Из арки дома, мимо которого они проходили, пятясь задом, выползал автофургон. Женщины бросились в сторону, точно куры. Придя в себя, Тимофеева в нетерпении пританцовывала, дожидаясь, когда из арки покажется кабина фургона. Приподнявшись на носки, она подергала ручку двери. Фургон замер, точно дом. Над приспущенным стеклом высунулось испуганное лицо водителя. Нестриженные вихры нависли над лбом, падали на глаза.

— Ах, стервец! — захлебнулась Тимофеева. — Еще бы секунда… Ты в своем уме, я спрашиваю?!

— Ты что, тетка, ты что?! — отбивался парень. — Что, не видишь, транспорт маневрирует?!

— Я тебе покажу, как он маневрирует. Запишу твой номер. Как твоя фамилия?

— Иванов, Петров, Сидоров! — проорал в ответ парень, приходя в себя от испуга. — Думал, задавил, а она живая, — и тронул машину, ухая клаксоном, точно филин.

Тимофеева, наклонившись, заспешила следом за пятящимся фургоном, ладошкой сгоняя грязь с дощечки номера. Водитель поддал газ, и фургон отпрянул от Тимофеевой. Так она и осталась, с опущенной к земле ладонью.

— Ничего, ничего! Я все разглядела, — Тимофеева погрозила водителю перепачканным кулачком и добавила вполголоса: — Твое счастье, что я ничего не разглядела.

Чемоданову душил смех.

— Точно наш Колесников, — ворчала Тимофеева, вытирая ладонь платком. — Такой же охламон.

«И вправду, чем-то похож на Женьку», — подумала Чемоданова, зябко пожимая плечами.

— Такой же безалаберный дурень, — повторила Тимофеева. — Обязательно задавит кого-нибудь… Гляди, гляди, включил все лампочки с перепугу! — с детской радостью воскликнула она.