Фоззі - Сопровождающие лица

Фоззі

Сопровождающие лица

© Сидоренко А. А., 2015

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», 2015

У меня есть все книги Фоззі. Нет, не так. Я читал все книги Фоззі. Это единственный украинский автор, каждую книгу которого я жду. Нас связывают шестнадцать лет тихой дружбы. Почему тихой? Мы не ходим друг к другу в гости, редко переписываемся, еще реже созваниваемся, называем друг друга «Вася», и все эти годы мы где-то рядом. Мне интересно, о чем Фозз напишет дальше. Я открываю книгу и переживаю: «Не скис? Порядок, Вася!» Хотя какой там Вася. Александр Аркадьевич. Странно, прошли годы, а мне удивительно понятны все эти марики, лецыки и цыпы – бандиты, наркоманы, барыги, гопота, менты – все эти ребята по соседству, о которых пишет Фоззі. Ты думаешь, что убежал от них в загородный дом, проезжаешь мимо в комфортабельном немецком автомобиле и держишь деньги в паре разных банков – а они никуда не делись. Эти «маленькие большие люди» и есть твоя страна. И лучше всего относиться к ним, как Фоззі, с легкой усмешкой. Наблюдать, но не принимать участия в их приключениях. Если, конечно, ты не хочешь стать частью городского фольклора.

«Сопровождающие лица» – еще одно уникальное полотно в галерее портретов представителей «напрасного» поколения работы Александра «Фоззі» Сидоренко.

Эта книга – о людях, которых однажды смыло за борт волной девятибалльного шторма, вызванного столкновением тектонических плит эпох и цивилизаций. Об их судорожных попытках выжить в безбрежном океане без спасательного круга и хотя бы иллюзорного шанса на спасение. По большому счету, это повесть о заведомо обреченных.

Со скрупулезностью и хладнокровием опытного патологоанатома Фоззі вскрывает личины своих героев, извлекая наружу как самые неприглядные свойства, так и то, что позволило сохранить человеческую сущность, несмотря на беспрерывную череду ежедневных фрустраций, разочарований и твердую уверенность, что никакого света в конце тоннеля жизни не существует.

Учитывая, что эта повесть – своего рода спин-офф предыдущей работы Фоззі, я все равно не стал бы проводить между ними какие-то параллели и уж тем более – сравнивать.

«Сопровождающие лица» – автономное художественное произведение, наполненное искусно ограненными, хлесткими афоризмами и атмосферой той самой неосознанно обретенной свободы. Свободы людей, которым нечего терять. Свободы заведомо обреченных.

Сдается мне, что если бы Гек Финн и Холден («Над пропастью во ржи») поженились – у них бы точно родился Цыпа! И я, как любитель двух этих литературных монументов, с удовольствием плюхнулся с Цыпой в знакомый мир 90‑х! Воры-кидалы-каталы, «благородные менты-взяточники», «девчонки, что порой» и многая-многая… Ой, знает автор, о чем пишет! Было легко. Может, потому, что я сам оттуда? Может, потому, что мы с автором читали-смотрели-слушали одинаковые шедевры? Время становления Нынешнего. Жаль, филиппычей стало меньше…

Он сказал: «Поехали!» – и запил водой.

Никому никогда не говорят, кто они.

Приятель, прими как должное, в этом мире есть два типа людей – ты и все остальные. И им никогда не сойтись.

1. Здесь и далее

Мы плаваем в разных морях, но выходим на тот же берег. Начинается все всегда с маяка.

Новая жизнь ничем не отличалась от старой. Заглушив будильник и еще не открыв глаза, Цыпа опросил организм на предмет эйфории и энтузиазма, вызванных вчерашними кардинальными решениями хозяина, – глухо. У организма болела голова, организму не нравилось вставать в половине седьмого, и вот еще что: организму сразу и резко захотелось курить. Причем захотелось в ту же миллисекунду, когда Цыпа вспомнил, как ночью на балконе торжественно выбросил бычок, громогласно назвав его последним, и похлопал после в ладоши, потому что он молодец, хороший парень, это правильное решение и теперь-то все пойдет по-другому. Обязательно. Вот увидишь.

Открыв наконец глаза, Цыпа не увидел ничего в новом свете, все было по-старому: календарь с видами Южного берега слева, почти над головой; в ногах – старый плакат Сабрины (музыкально она Цыпе никогда не нравилась, но мы-то понимаем, что к чему); справа же, на задней стенке шкафа, которым была перегорожена спальня, – церковная репродукция из журнала «Огонек». Календарь говорил о том, что время идет, Сабрина наводила на мысль, что время прошло, а картинку типа иконы повесила мама.

Когда Цыпе с утра было херовато, он интересовался у Девы Марии с перспективным младенцем на руках, зачем мироздание придумано так нелепо и нельзя ли было обойтись без бодунов в наш век просвещения. Но сегодня все вопросы следовало адресовать себе – если ты решил жить по-новому, бросить курить, найти новую работу, то по всем канонам от этого должно стать радостно, ведь это путь просветления, так всегда бывало в кино: все герои, ставшие на путь исправления, обязательно испытывали явное и небывалое воодушевление. Цыпа еще раз тщательно прорентгенил себя в поисках признаков облегчения души, снова ничего не обнаружил, вздохнул, как грустная собака, которая забыла, что недавно ела, и пошел облегчаться. Не душой, так телом.

Накануне, в самом конце базара, дотошный аудит в лице хмурой бухгалтерши тети Лиды и безымянного плечистого пацанчика на подтанцовке выявил прокурку Цыпой месячного жалования. Так как он торговал сигаретами, то их же и курил, а так как Цыпа был о себе высокого мнения, то потреблял в основном красное «Море»[1], цена пачки которого колебалась в пределах трети-половины маминой пенсии. И курил много, делать-то все равно особо было нечего.

Раньше как-то удавалось этот момент запетлять, но в этот раз базарная бухгалтерша взялась за Цыпу крепко. Двадцать минут сверяла накладные с продажными листами, считала блоки, пачки, сигареты поштучно, пересчитывала еще раз, шумно вздыхала и каждый выдох не сулил ничегошеньки хорошего.

– Дима, да ты припух тут, я вижу, – устало скривилась тетя Лида и, повернувшись к охраннику, замахала пачкой накладных у лица, будто жарко ей уже в апреле. – Скажи Рыжему, барыги совсем нюх потеряли!

Резко представив, как парочка таких же плечистых включает мамин утюг в розетку, Цыпа моментально объявил, что все это в прошлом, что он бросил курить и теперь товар на лотке будет в целости и сохранности. Что он просто взял сигаретами свою зарплату, уже раскаивается и больше не будет.

Цыпа скорчил самую виноватую рожу, какую только можно, но аудит не велся. И тогда он предложил оштрафовать его на недельную зарплату. «На две», – сказал плечистый парень и тронулся дальше по ряду, а бухгалтерша продолжала что-то говорить, семеня сзади и размахивая пачкой бумаг. Стало ясно, что в аудиторской паре за старшего был именно он.

Сосед Филиппыч, который торговал элитным алкоголем типа «Амаретто»[2] и по этой причине был тщательно просчитан первым, проводил их взглядом. «Легко отделался, – улыбнулся он в седые усы и пихнул Цыпу локтем: – Покурим?»

Цыпа рассерженно отмахнулся, он только что расстался с жалованием за шесть недель, и такая суровая ситуация требовала резкого вмешательства. И он вмешался. О да. Тут же. В смеси участвовали: стопарик водки с Филиппычем сразу, полстакашки самогона под подъездом с Костей-Карликом[3], косяк на двоих с ним же, папашин портвешок в пределах ста пятидесяти граммов, половинка джина-тоника, потом термоядерная «Оболонь» и еще один, финальный, полтишок самогошки. В результате дешево и сердито Цыпа дошел до крайнего состояния, в котором пришлось пообещать себе измениться, буквально с утра. Нужно бросать курить, а еще лучше – найти себе новую работу.

Докурив последнюю сигарету из украденной у себя же утром пачки, Цыпа выбросил бычок, закричал на весь двор: «Последний!» – и добавил, чтобы загнать себя в угол обещанием: «Отвечаю!»

На кухне Цыпа мужественно избежал глазами банку растворимого кофе (связка кофе – сигарета представлялась ему незыблемой, так что пить кофе он тоже, по-видимому, бросил), заварил щепотку каких-то мутных остатков чая и грустно уставился в окно. Светало, пора было идти на базар, распаковываться, но мотивация отсутствовала как таковая: новая жизнь пока начиналась так же грустно, как и старая.

Цыпа попробовал поотжиматься на бицепс спиной к кухонному диванчику, но на скрип явился папаша и прогнал сыночка с крошечной кухни, где даже в моменты семейного воодушевления двум людям было не развернуться. Цыпердюк-старший явно намеревался заварить кофе и закурить, так что младший даже рад был ретироваться подальше от привычных утренних соблазнов.