Даниэль Друскат - Гельмут Заковский Страница 26

ней собаки гнались, и скрылась в спасительном кустарнике. Хильда рывком отодвинула штору, перегнулась через подоконник: Макс и Даниэль стояли к ней лицом, поблескивающие жерла труб нацелились на нее, точно пушечные дула. Макс попытался было продемонстрировать, как твердо он держится на ногах, но все-таки покачнулся, чмокнул кончики пальцев обеих рук, а Даниэль — и этот туда же! — приложил руку к сердцу и отвесил глубокий поклон, потом, смеясь, запрокинул голову и крикнул, стараясь перекрыть грохот:

«Засим твой муж просит прощения. Я у него ходатай. Хильда, поверь, Макс заслуживает снисхождения».

«Он его получит! Но только если вы немедленно прекратите грохот», — воскликнула Хильда.

Макс тут же махнул рукой:

«Шабаш!»

Компания с топотом ввалилась в дом.

Что Хильде оставалось? У нее весь день был расписан, сон ей необходим, она терпеть не могла, когда порядок нарушался, когда Макс по ночам приводил в дом гостей, когда они шумели и спорили, когда он грубо и бесцеремонно мешал ей спать, а наутро прибавлял работы вдвое. Но сейчас Макс всей душой, притом столь необычайным способом, хотел загладить свою вину, и Даниэль просил за него.

«Мужчины порой как дети, — подумала Хильда, — обязательно им надо посвоевольничать».

Она оделась, торопливо пригладила волосы и со вздохом вышла из спальни.

Из комнаты для гостей выглянула Аня, и мальчик с растрепанными волосами тоже вышел на лестничную клетку.

«Что случилось?»

«Ничего, три часа утра, спите вы, ради бога!»

Положив руку на перила, она медленно спускалась по лестнице. Внизу с распростертыми объятиями ждал Макс. Даниэль смущенно ухмылялся, а Макс, наверно, считал, что его собственное лицо сияет неотразимой улыбкой победителя. Но в скучном свете утра эта улыбка показалась Хильде скорее глуповатой: глаза отекли, волосы взъерошены — он стоял перед ней, горя желанием заключить ее в объятия, и бормотал:

«Хильдхен, лапочка, любимая, ну что ты скажешь?»

Господи, да что говорить?! Хильда покорно стерпела медвежьи объятия и сочный поцелуй. От Макса несло табаком и шнапсом, и она с трудом подавила отвращение.

«Ладно, Макс, — наконец проговорила она, — я сварю вам кофе. Прошу...»

Она отворила гостям дверь в комнату, прикидываясь, будто не замечает заляпанных грязью сапог. Она знала, сейчас отделают ковер, прожгут сигаретами обивку, но улыбалась, хотя и вымученно, или, может, не подавала виду, так как среди гостей находился Даниэль.

«Поможешь мне?»

«С удовольствием».

Даниэль отнес в комнату посуду, смолол кофе, потом придвинул к кухонному столу табуретку и сидел рядом с Хильдой, пока не закипела вода в кофейнике.

За стеной шумели гости.

«Кто сказал, что нет шнапса?» — кричал Макс.

В кофейнике пела вода. Должно быть, они с Даниэлем говорили совсем недолго, каких-то пару минут.

Даниэль вроде и казался трезвым, но говорил слова, которые в других обстоятельствах, вероятно, не сказал бы, а может, она сама подзадорила его. Только чем? Хильда стояла, прислонясь к умывальнику, и смотрела на Даниэля, как он молча сидит и не сводит с нее горящих глаз и странно улыбается.

Она сказала просто так — нельзя же, чтобы на тебя глазели:

«Расскажи что-нибудь».

«Хочешь знать, как было в трактире?»

Она отрицательно покачала головой:

«Когда я была маленькая, помню, часто приставала к матери: расскажи что-нибудь о прежних временах».

«Рассказать о прежнем? В самом деле?»

«Ну конечно».

«Один мужчина любил одну девушку, давно-давно. Мужчина был очень молод, девушка тоже, а любил он ее так, как, наверно, можно любить только в юности, без оговорок и без оглядки, не думая больше ни о чем: ни о том, что ходит он в лохмотьях, и что тяжко трудится, и что пережил в этой деревне страшное, — все стерлось, мир прекрасен, каждый день хорош, каждый час — ожидание любви».

Кажется, это называется флирт — холодная, ни к чему не обязывающая игра чувствами и ничего не значащими словами; почти каждая женщина владеет ею. Хильде тоже вздумалось было поиграть, и она спросила:

«Он так сильно ее любил?» — и почувствовала, как екнуло сердце.

Он, помедлив, кивнул. То, что он рассказывал, могло относиться и к нему самому, и к другому человеку:

«И вдруг ни с того ни с сего все кончилось, словно ножом отрезали».

«Почему, Даниэль?»

«Нашим детям уже не понять этой истории. Она была дочь первого богача в деревне, а он батрак. В один прекрасный день его послали в партшколу, а по возвращении пришлось взять на себя заботу о покинутой усадьбе. Тогда кое-кто из крестьян подался на Запад — помнишь? — а землю надо было обрабатывать, тоже задачка для парня. Но она... — Он медленно покачивал головой. — У нее духу не хватило ради любви к нему оставить уютный родительский дом, она ведь была наследница, если хочешь знать. Через пару лет тоже вступила в кооператив». — Он засмеялся. Как ей показалось, чуть насмешливо.

«Даниэль!»

«Да?»

«Если он вправду так ее любил, почему не пошел в зятья?»

«Попасть в зависимость от старика?» — Друскат помотал головой.

«Что же с ними стало?»

Он пристально посмотрел на нее, легонько вздохнул и наконец сказал:

«Девушка скоро вышла замуж, причем надо же — за друга молодого человека. Сам он тоже женился, только жена рано умерла. В конце концов он решил: мужчине нужно нечто большее для счастья, чем любовь женщин. Можно любить работу, борьбу, успех, да мало ли что еще. И он научился вновь и вновь начинать с начала, в двадцать, в тридцать и в сорок тоже, все можно начать с начала, Хильда, так остаются молодыми».

«Он хоть изредка вспоминал о ней?»

«Научился вскоре проходить мимо, кивнув или махнув издалека рукой, небрежно, ни о чем не вспоминая и ничего не чувствуя».

Он рассказывал все это как где-то услышанное, рассказывал с улыбкой и легкой иронией: боже мой, до чего банальная история! Друскат даже продемонстрировал ей, как тот мужчина махал рукой через улицу: привет! И вдруг спросил:

«С тобой было так же?»

Она испугалась, не желая, чтобы все стало серьезно, чтобы он узнал о ней слишком много, и вдруг услышала свой голос:

«Да».

«С глаз долой — из сердца вон. — Он улыбнулся без тени насмешки. — Но я никогда не терял тебя из виду, и сегодня во время танца... странно... ты вдруг снова ожила в