Уильям Берроуз - Аллея торнадо

Уильям Берроуз

Аллея Торнадо[1]

Джону Диллинджеру,[2] в надежде, что он все еще жив.

День Благодарения, 28 ноября 1986 года.

Благодарю за дикую индейку и странствующих голубей, обреченных, чтобы их высрали здоровые американские кишки…

благодарю за континент, разграбленный и загаженный…

благодарю за индейцев, не очень строптивых, не очень опасных…

благодарю за стада бизонов, которых можно убить, освежевать, бросая гниющие остовы…

благодарю за истребленных волков и койотов… благодарю за АМЕРИКАНСКУЮ МЕЧТУ опошленную и подтасованную, так что просвечивает наглая ложь…

благодарю за Ку-клукс-клан, за шерифов, лелеющих засечки по числу убитых негритосов, за порядочных прихожанок со злобными, тощими, кислыми, полными ненависти лицами…

благодарю за наклейки «Убей пидора во имя Христа»…

благодарю за выведенный в лабораториях СПИД…

благодарю за сухой закон и Войну Против Наркотиков…

благодарю за страну, где никому не позволено заниматься своим делом…

благодарю за нацию стукачей…

да, благодарю за все воспоминания…

ну-ка, посмотрим твои руки… с тобой вечно морока, ты всегда был занудой…

благодарю за последнее величайшее предательство последней величайшей человеческой мечты.

Джерри Эллисор, слабоумный соседский мальчишка, решил подразнить робкого человечка с карикатуры в «Нью-Йоркере», такого типа, который не хочет ни во что встревать, прохожего на другой стороне улицы… вот девочка с отрезанными руками пытается его остановить, а он объезжает ее и катит себе дальше (я имею в виду историю пятнадцатилетней девочки, которой насильник отрезал руки: она выбежала на шоссе, три машины проехали мимо, и только четвертая остановилась и отвезла ее в больницу).

Этому типу вечно не везет. Во время отпуска в Вест-Индии он надеется, что уличные певцы отстанут, если он просто будет их игнорировать.

— Не обращай на них внимания, дорогая.

И вот этот служащий средних лет обедает в закусочной здоровой пищи, он съел зеленый салат и выпил морковного сока. Мальчишка садится к нему за столик, хотя три часа дня и закусочная полупустая. Мужик чувствует жуткую вонь — точно от хорька, только еще резче — глаза у него слезятся, спазмы в желудке. Мальчишка улыбается, скаля кривые желтые зубы.

— От меня всегда так пахнет, ну… перед этим. — Мальчишка протягиваетему карточку, на которой красными буквами напечатано:

«Привет. Я — Джерри. Вот мои инструкции: Когда это начнется, не паникуй. Садись, где бы ты ни был, и спокойно сообщи оброжелательному человеку поблизости, что у тебя будет припадок. Объясни ему следующее:

Когда начнется, вы должны обернуть палец носовым платком, полотенцем или салфеткой и запихнуть мне в рот, чтобы я не прикусил язык. Другой рукой расстегните мне воротник, ремень, развяжите ботинки и откройте ширинку, чтобы ослабить давление на мой пах. Во время моих приступов часто возникают эрекции. Это естественная вещь. (Если я наложу в штаны, вымойте меня горячей водой с мылом и дайте смену белья).

Будьте осторожны: когда я оклемаюсь, я иногда набрасываюсь на людей, а могу и в горло вцепиться, как зверь. Бог вознаградит вас за доброе дело.

Без долгих раздумий мужик бросает деньги на стол и пытается смыться. Но слишком поздно. С глухим гортанным криком мальчишка бросается ему наперерез, валится на пол и оборачивается вокруг его ног, точно питон. Внезапная вонь мочи и экскрементов — Джерри наложил в штаны. Потрясенный мужик замечает в дверях полицейского и умоляет о помощи.

— Что ты тут делаешь с ребенком, грязный извращенец?!

Дубинка бьет его по башке. Через пять часов, после звонка адвоката вашингтонскому кузену из ЦРУ его, дрожащего, едва живого, выпускают из тюрьмы.

Во время припадка Джерри иногда выкрикивает пророчества, которые почти всегда сбываются. В Черный Понедельник он ворвался на биржу, глаза горят, волосы дыбом, сорвал с себя одежду и застыл голый перед окаменевшими финансистами, тело багровое и воняет, как сотня хорьков. Упал, катался по полу, скаля жуткие желтые зубы и извергая сперму.

— Продавайте! Продавайте! Продавайте! Это был худший кризис с 1929 года, — утверждали ошеломленные брокеры и перекупщики.

— В его голосе звенели деньги. Такому веришь.

Доктор Фишер внимательно изучил статью, понятливо ухмыльнулся.

— Двойное убийство… револьвер 32 калибра… поскольку пропали сумочка женщины и бумажник мужчины… ограбление… свидетель сообщил, что видел «очень высокого человека, убегающего с места преступления»…

Свидетель, Урия Грант, прикованный к инвалидному креслу, объяснил, что развлекается, разглядывая город в телескоп. «Я могу читать газету из-за чужого плеча на расстоянии в двадцать кварталов», — похвастался он.

«Я — хорошая ищейка, — добавил он самодовольно. — Заняться мне нечем, вот и смотрю, чем промышляют другие. Чего греха таить, странные вещи я видел».

От него потребовали подробностей. «Ах да, — сказал он, — бежавший преступник… подозреваемый, по крайней мере… или лучше назвать его виновным? Да, так этот потенциально виновный был очень высокого роста.

Воротник куртки поднят. Лица я не разглядел, но зато заметил руки: белые, нежные, проворные, молодые. Нет, он не был в пальто, — простая курточка.

Любит холодную погоду, видать».

Да, Урия Грант умеет привлечь к себе внимание, — подумал доктор.

Конечно… кругом полно молодых парней… даже в самый холод его пациент не носил пальто. Гммм. Может, не тянуть, а сразу позвонить в полицию? А клятва Гиппократа? И ведь доказательств нет. Надо что-то другое придумать.

Он открыл ящик, вынул девятимиллиметровый «Хеклер-Кох» П-7, передернул затвор, дослав патрон. Пристроил пистолет под пиджак к правому бедру.

Наперекор профессии он ненавидел своего пациента, юного Гая Уорта, типичного социопата. Весь мир у него в долгу. Прирожденный уебок, как выражался доктор. Он ненавидел уебков и знал, что только зря тратитна них время. От уебков один геморрой.

На самом деле он был разочарован в профессии психиатра как таковой. Он уже почти решил бросить это дело и найти место судового врача или, может, необременительную практику в американской колонии в Танжере, Афинах, Риме, Бейруте… общая терапия… возможно, какие-нибудь нетрадиционные методы.

Может выйти совсем неплохо. Доктор был молодой, изящный, хорошенький и голубее некуда.

Послать подальше работу с пациентами, которых направили другие врачи, послать поездки в Нью-Йорк и практику с рекламными и издательскими шишками с Мэдисон-авеню. Настанет день, когда он скажет: «Знаете что, мистер Гранфилд?

Единственная ваша проблема — самопотворство и воспаленное эго. Вы думаете, что наебать МЕНЯ — самая важная вещь во вселенной. Ну, так поверьте мне: это невероятно скучно. К тому же вы — злобный дурак. И меня от вас тошнит».

Так что, решил доктор Фишер, взглянув на часы, сейчас будет его последний психотерапевтический сеанс — с убийцей, сомнений нет, — причем убийцей, намеренным убить его. В блокноте и на скрытом магнитофоне все записано. Ну ладно: чему бывать, того не миновать.

Звонок в дверь. Он открыл. Прохвост тут как тут, невредимый, руки в карманах куртки, мерзкая улыбочка. Пистолета в кармане не видно — скорее всего, заткнул за пояс.

— Привет, Гай. Входи. Я тебя ждал. Парень вошел. Надменно посмотрел на доктора, и тот ответил ему каменным взглядом.

— Проходи.

Он открыл дверь в приемную. (Секретарша уволилась на прошлой неделе: «Знаете, доктор: по правде сказать, ваша практика — это анекдот. А анекдот не может быть бесконечным»).

Парень вошел и повернулся. Он жевал жвачку.

— Садись, Гай.

Парень сел, вытянул ноги.

— Ну и как наше здоровье? Парень удивился. Доктор никогда так прежде не говорил. Психиатр подался вперед с плотоядной ухмылкой.

— Снилось ли нам что-нибудь интересное?

— Да, по правде сказать, кое-что снилось. Мне снились вы, доктор Фишер.

— Чудно! И что же именно?

— А вот что, — парень стиснул рукоятку пистолета.

Надо дать ему время, чтобы остались отпечатки пальцев, — подумал доктор. Парень вытащил пистолет. Град пуль отбросил его назад на стул, кровь хлынула изо рта. Ошеломленное выражение на его лице, он рухнул со стула, мертвый. Доктор потянулся к телефону…

Пули совпали. Доктор даже стал местным героем — но не для руководства клиники. Перестрелка, как на Диком Западе, в его приемной… убил пациента… немыслимо. Они были счастливы, что он уволился.

Доктор Фишер чувствовал себя превосходно.

— Я должен предупредить вас, доктор. Понимаете, они что-то в нем вырастили. Это живое, это…