Тибор Фишер - Классно быть Богом (Good to Be God) Страница 41

Когда становишься старше, у тебя радикально меняются взгляды. Теперь мне не важен сам фильм. Поход я кино я рассматриваю скорее как возможность на время забыть о своих проблемах. Как было бы здорово, если бы у человека была кнопка ВЫКЛ. Нажимаешь на кнопку – и вообще ни о чем не думаешь, отключаешь все мысли на целый день… но, к сожалению, такой кнопки нет.

Фильм нам понравился.

– Начало было немного затянутым, – говорит Гулин. – Но мне очень понравился тот эпизод со столом. Он действительно очень смешной.

Лично мне эпизод со столом не показался особенно смешным, но мне уже ясно, что у нас с Гулин во многом похожие вкусы. Так что мы можем ходить в кино вместе.

По дороге домой, на Линкольн-роуд, к нам пристает бородатый нищий. Он совсем старый, весь какой-то несчастный и, похоже, действительно сильно нуждается в деньгах. Когда идешь с женщиной, тебе проще подать попрошайке – чтобы не выглядеть бессердечным сквалыгой. Но я никогда не даю денег нищим. Не люблю нищих по той же причине, по какой не люблю адвокатов и банкиров – они все стремятся нажиться за чужой счет.

– Дайте пару монет на облегчение страданий, у меня передозировка реальности, – просит нищий и делает честные глаза. Вроде как мы должны оценить его искренность.

Мы проходим мимо. Я делаю вид, что поглощен разговором. Мы с Гулин как раз обсуждаем, какую комедию можно назвать самой смешной за всю историю кинематографа. И тут Гулин говорит мне:

– Прошу прощения. Я не подаю нищим. У меня не так много денег, и они нелегко мне достаются. Мне уже надо ехать.

Мой начальник всегда просыпается ни свет ни заря. И сразу же начинает работать.

Я частенько задумываюсь, в чем причина моего феерического невезения. И прихожу к выводу, что все мои трудности и неудачи объясняются достаточно просто. Корень всех зол – моя нелюбовь к шоколаду. Желание быть таким же, как все – это нормальное человеческое стремление. А я еще не встречал человека, который бы не любил шоколад. Я знал людей, равнодушных к шоколаду: есть – хорошо, нет – и не надо. Я знал людей, которые не едят шоколад, потому что вообще не едят сладкого. Но я не встречал ни одного человека, который бы категорически не любил шоколад так, как я. Просто за то, что у шоколада такой шоколадный вкус.

Выходит, я – жертва вселенского заговора любителей шоколада? А что? Я бы не удивился. Это такой очень хитрый и ловкий заговор. Его невозможно раскрыть. Потому что тебе никогда не скажут: “Мы не берем вас на работу, потому что никто ни разу не видел, как вы едите шоколад”. А я сам никогда не решусь заговорить об этом, потому что мне очень не хочется, чтобы меня сторонились, как прокаженного. Хотя, похоже, моя неприязнь к шоколаду все-таки накладывает некий невидимый отпечаток, который, похоже, чувствуется и отпугивает людей.

Особенно тяжело было в детстве. Взрослым все же позволено иметь некоторые причуды. Как говорится, у каждого свои тараканы. “Я не люблю современную музыку. Слушаю только оперу восемнадцатого века”. “Я не ем ничего красного”. “По понедельникам я не ношу трусы”. Но не любить шоколад, будучи маленьким мальчиком, – это было действительно тяжко.

На день рождения Нельсона, когда ему исполнилось шесть лет, нас всей толпой повели в кинотеатр, смотреть фильм про войну. Это был замечательный фильм. Много взрывов и крови. В общем всего, что так нравится шестилетним мальчишкам. При входе в зрительный зал нам всем вручили по вафельному рожку с шоколадным мороженым. Считалось, что мы все его обожаем. Я был неглупым ребенком и сразу понял, что мороженое нам дали в честь дня рождения как особое лакомство и поэтому не мог просто выкинуть его в урну или отдать кому-нибудь из друзей. Если бы родители Нельсона увидели, как я обхожусь с угощением, они бы расстроились или вообще рассердились, потому что считали своей задачей устроить нам настоящий праздник, пресловутое “приятное времяпровождение”. Собственно, в этом и был смысл похода в кино и раздачи мороженого.

Когда свет в зале погас и кино началось, я хотел потихонечку бросить мороженое под кресло, но побоялся, что после сеанса, когда включат свет, кто-нибудь это заметит, и меня заругают за то, что я мусорю. Конечно, можно было бы сказать, что я уронил мороженое случайно, но тогда все бы решили, что я неуклюжий придурок. Или, еще того хуже, купили бы мне другое шоколадное мороженое.

В общем я положил мороженое в карман.

И на протяжении всего фильма вместо того, чтобы смотреть на экран и наслаждаться процессом, я мучительно соображал, что делать с мороженым, которое таяло в кармане. Я был в своем самом нарядном, праздничном пиджаке. Мы очень долго его выбирали, обошли все окрестные магазины, я перемерил тысячу пиджаков, а потом, уже дома, мама прочла мне длинную лекцию на тему “Как нужно беречь дорогие вещи”. Я уже представлял, что скажет мама, когда обнаружит у меня в кармане растаявшее шоколадное мороженое. Представлял – и заранее боялся. Будь я немного постарше, я бы, наверное, встал, и пошел в туалет, и спокойно бы выбросил это мороженое в мусорную корзину. Но мне было шесть лет, и поэтому я остался сидеть на месте. Я сидел и надеялся, что мороженое не растает и не испачкает мне пиджак. Иными словами, я изо всех сил притворялся, что ничего страшного не происходит, как это часто бывает, когда нам приходится сталкиваться с неприятными, затруднительными ситуациями: мы отчаянно храбримся и делаем вид, что все не так плохо, как кажется.

Когда праздник закончился, я сказал “большое спасибо” родителям Нельсона, как меня научили мои мама с папой, и поплелся домой. Мне было так страшно, что я едва держался на ногах, но мама взяла мой пиджак и повесила в шкаф без единого слова. Может быть, она сделала это специально? Чтобы я подольше помучался? Как бы там ни было, она ничего не сказала о шоколадном мороженом, а я был только рад, что мне дали отсрочку.

Утром, когда я проснулся, на меня не обрушилась гневная речь о мороженом и испорченном пиджаке. Боясь поверить своему счастью, я залез в шкаф и внимательно осмотрел пиджак. К моему несказанному удивлению, на нем не было ни единого пятнышка, Я запустил руку в карман: там было сухо и чисто. Никакой липкой массы. Ни растаявшего мороженого, ни размокшего вафельного рожка, ни обертки. Таинственным образом все исчезло. Как будто там ничего и не было.

Наверняка все объясняется очень просто. Мороженое стибрил сосед, с которым мы сидели рядом в кинотеатре. Я не клал мороженое в карман: просто подумал, что положил, а на самом деле бросил его на пол. Мама выбросила мороженое и быстро вычистила пиджак, но не стала ругаться, потому что даже у самых ярых поборников строгой дисциплины иногда случаются приступы неудержимого добродушия. И так далее, и тому подобное.

Но я до сих пор верю, что меня спасло чудо.

Бесполезное чудо. Маленькое, незаметное волшебство.

Когда речь заходит о чуде, нам представляется что-то величественно-грандиозное, поражающее своей мощью: что-то, что потрясает самые основы бытия. Воскрешение мертвых. Невероятное спасение, когда человек выживает в авиакатастрофе, в которой вообще невозможно выжить. И мы верим, что так бывает. Но почему-то никто не верит в крошечные чудеса – или, как я их называю, бесполезные чудеса, – которые, на самом деле, ни на что не влияют. Допустим, это действительно было чудо, и некая волшебная сила сделала так, что мороженое исчезло у меня из кармана, и я избежал неминуемого наказания. Но реальность от этого не изменилась. Если бы мне хватило ума не класть мороженое в карман, результат был бы точно таким же.

Я знаю еще один похожий случай.

С Нельсоном тоже однажды случилось маленькое чудо. Его отец был на редкость спокойным и снисходительным человеком. Наверное, отчасти поэтому Нельсон и сделался отъявленным хулиганом. Что он только не творил! А потом очень изобретательно врал, выгораживая себя. И долгое время отец ему верил. Например, когда Нельсон продал отцовскую коллекцию редких джазовых записей, он божился и клялся, что их украли. Видимо, ночью вор проник в дом и забрал все пластинки. В другой раз Нельсон решил изготовить в домашних условиях коктейль Молотова – и сжег отцовскую машину. Сжег не нарочно, потому что она была новой и очень нравилась самому Нельсону. Разумеется, отцу было сказано, что машину поджег незнакомый дяденька, проходивший мимо. Наверное, какой-нибудь псих.

Но в какой-то момент отец Нельсона понял, что все, что ему говорили о сыне – это чистая правда, а что говорил ему сын – откровенное вранье. Как это часто бывает с мягкими и снисходительными людьми, вдруг осознавшими, что их долгое время водили за нос, пользуясь их добротой, отец Нельсона пришел в ярость. На беднягу Нельсона обрушилась сокрушительная лавина наказаний за все прошлые проступки. Причем это случилось как раз тогда, когда Нельсону понадобился отцовский фотоаппарат для школьного научно-исследовательского проекта.