Антон Кротков - Воздушный штрафбат. В небе заградотрядов нет…

Воздушный штрафбат

В небе заградотрядов нет…

Антон Павлович Кротков

© Антон Павлович Кротков, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Глава 1

Уже второй день лейтенант Андрей Лямин ждал смерти. В камере тюрьмы, помимо Андрея, сидели ещё двое уголовников: матёрый «законник»1 и молодой урка лет двадцати. Эти двое дезертировали из своей штрафной роты ещё в первых числах июля, когда передовые части немцев вышли к большой излучине Дона. Потом вся их рота в полном составе, с оружием перешла к немцам. Андрей так и не понял из рассказа вора по кличке Жора «Пляжник», куда делся заградотряд, который должен был стоять позади штрафников и пресекать любую попытку измены или бегства с передовой.

Дезертиры сумели выбраться из Сталинградской области, но на крупной железнодорожной станции Верхне-Тарасовка их при проверке документов задержал патруль железнодорожной охраны. Вохровцы передали подозрительную парочку в особый отдел НКВД. Теперь уголовникам грозила высшая мера наказания.

Молодой смуглолицый вор по кличке «Монгол» от страха перед скорым расстрелом, похоже, повредился в уме. Вначале он метался по тесной камере, словно загнанный зверь, рычал, стонал и плакал. А теперь уже полдня как лежал на цементном полу у стенки, упёршись остекленевшим взглядом в одну точку на потолке. В его раскосых азиатских глазах застыл ужас…

Зато второй сосед Лямина по камере совсем не был похож на обречённого смертника. Первым делом Жора «Пляжник» снял с Андрея сапоги:

– Тебе, лётчик-налётчик, кандыбы2 всё равно не нужны. Тебе, фраерок, теперь или снова по небу на стальных крыльях летать или червей могильных кормить – вместе с этим коньком бзделоватой породы3 – вор презрительно скосил глаз на неподвижно лежащего подельника.

– А ты что же – заговорённой масти, раз смерти не боишься? – с вызовом поинтересовался у уголовника Лямин.

Вор лениво улыбнулся, обнажив крупные щербатые зубы и, собрав морщинки у жёлтых тигриных глаз, незлобиво ответил:

– Масти я в натуре самой фартовой. До войны гастролировал по пляжам Ялты и Одессы: лопатники4, да сумочки у гладких краль и их интеллигентных мальчиков клеил. Иногда майданником5 подрабатывал: в поездах чемоданчики у курортной публики одалживал. Да в 41-м, когда фрицы к Москве подходили, на малине6 со знакомым крысоловом встретился. Тот богатую квартиру как раз только наколол и искал козырного напарника. Ну, думаю, лафа мне светит7. Да приняли нас легавые на выходе из барыговой хаты. По законам военного времени, не мотая дело8, повели нас прямком к ближайшей стенке…

Желая скоротать время за разговором, вор, не таясь, подробно рассказывал Лямину, как в последний момент, когда уже лязгнули затворы расстрельной команды, на месте событий случайно оказался со своей патрульной группой знакомый капитан из железнодорожной милиции. До войны он несколько раз лично ловил известного маршрутника9 и по старой памяти замолвил за знакомца словечко перед коллегами.

После месяца отсидки в «таганке»10 вора отправили с этапом в колымский лагерь. А уже оттуда, он добровольно отправился на сборный пункт под Казанью, где формировался штрафной батальон.

– Помню, перед первым боем литер11 нам сопливую молитву12 прочёл про то, что, мол, кровью должны искупить свою вину и вернуть себе честное имя. Потом налетели немецкие самолёты – перемешали нашу роту с землёй. А уж, как их танки попёрли, так мы с кентом13 сразу винта нарезали14. К тому времени голубые фуражки15 со своими пулемётиками уже в тыл подались.

Судя по его спокойной уверенности в себе, бывалый вор нисколько не сомневался, что и на этот раз сумеет обмануть судьбу. К вечеру уголовников увели. Больше они в камеру не возвратились. А на следующее утро пришли и за Андреем…

***

Допрашивающий Лямина майор госбезопасности вёл себя на удивление корректно. Это был высокий осанистый красивый блондин лет тридцати пяти в хорошо подогнанном новеньком обмундировании. От чекиста пахло дорогим одеколоном и благополучием. Его жизнь явно проходила на безопасном удалении от передовой и была по-довоенному комфортной.

Уже почти месяц Лямин не был в бане и не менял белья, поэтому с восхищением и завистью отметил идеальный пробор причёски следователя. Невольное уважение также вызывал солидный «совнаркомовский» кожаный портфель с двумя блестящими металлическими застёжками, небрежно брошенный хозяином кабинета на диван у стенки. Такой до войны можно было получить вместе с ответственной должностью или на худой конец купить на «чёрном» рынке за огромные деньжищи. Каждый советский чиновник мечтал однажды сменить свой скромный брезентовый портфель на такой символ служебного успеха.

Неменьшее впечатление на арестованного лётчика произвёл нагрудный знак «Почетный работник ВЧК—ГПУ», поблёскивающей эмалью над левым нагрудным карманом гимнастёрки собеседника рядом с новеньким орденом «Красной звезды».

В начале разговора следователь любезно предложил Лямину раскрытую пачку со страшно дефицитными папиросами «Северная пальмира» (конечно, армейский офицер не мог знать, что каждому следователю госбезопасности выписывается определённое количество папирос для поощрения сознающихся и стукачей). Но главное, что глядел следователь на арестанта со спокойным, даже почти дружеским вниманием, совсем не так, как особист в штабе воздушной армии. Тот буквально сверлил Андрея своими свинцовыми недоверчивыми глазками и говорил с демонстративной неприязнью – рубленными, обильно сдабриваемыми матом фразами; и обращался только на «ты».

Этот же напротив вёл себя чрезвычайно культурно и даже деликатно. Он был похож на европейца – шведа или норвежца.

Перед тем как перейти собственно к допросу следователь подробно расспросил Андрея об условиях его содержания. Узнав, что арестованный командир почти двое суток провёл в одной камере с рядовыми дезертирами, да вдобавок ещё и уголовниками, майор страшно возмутился. Встав из-за стола, он раздражённым шагом несколько раз прошёлся мимо сидящего Лямина. Андрей, который успел за последние дни привыкнуть к постоянным обвинениям и оскорблениям, с благодарностью принял обещание могущественного офицера НКВД добиться наказания виновных в таком возмутительном самоуправстве.

Завоевав таким образом расположение подследственного, энкэвэдешник вернулся за свой стол и раскрыл папку с личным делом арестованного.

– Перед тем, как дать заключение для трибунала мне необходимо кое-что уточнить – будто извиняясь, пояснил он, не отрывая глаз от машинописного текста. – Поэтому расскажите мне ещё раз, гражданин Лямин, почему вы не выполнили приказ?

Этот вопрос прозвучал из уст следователя совсем буднично, словно речь шла не о преступлении, карающемся в условиях военного времени только смертью, а о банальной тыловой самоволке.

Андрею снова пришлось повторить свой рассказ о событиях, которые в течение всего одного часа превратили его из гордости семьи и друзей, любимца девушек – «сталинского сокола» в презренного преступника и труса…

В тот день его полк с раннего утра штурмовал немцев, рвущихся к высоте 102,0. Так на оперативных картах обозначался расположенный в центральном районе Сталинграда Мамаев курган. Владение этой позицией означало контроль над центральной частью города и волжскими переправами. Непрекращающиеся воздушные свалки с немецкими асами над Мамаевым курганом быстро обескровили части 8-й воздушной армии Юго-Западного фронта. Полк Лямина выполнил в тот день максимально возможное число боевых вылетов, и к вечеру фактически перестал существовать. Большая часть его лётчиков догорала в степи среди обломков своих машин. Для многих могилой стала Волга…

С седьмого задания уцелевшие лётчики полка вернулись незадолго до наступления сумерек. Хотя обычно уже после трёх полноценных вылетов пилоты едва стоят на ногах от усталости. Часто после такой тяжёлой боевой работы у молодых крепких парней не бывает сил даже сразу выбраться из кабины истребителя; у кого-то идёт носом кровь, кого-то тошнит. Температура у вымотанных до крайности людей поднимается до 38—39º. Состояние такое, что есть совершенно не хочется, все мысли лишь о том, как добраться до своей койки в казарменной землянке. Придешь туда, повесишь шлемофон на брезент, ляжешь, а заснуть не можешь: перед глазами весь этот кошмар проходит. Обдумываешь, почему этот так пошел, а другой – вот так. Чтобы успокоиться и снять психологическое напряжение надо выпить сто грамм водки и заставить себя отключиться, ибо утром снова в бой…