Валентин Пикуль - Вологодский полтергейст

Валентин Пикуль

Вологодский полтергейст

Странные и загадочные явления в нашем быту, которые сейчас принято почтительно именовать «полтергейстом», наши пращуры относили за счет обычных проделок домового или проказов зловредной «нечистой силы», с которой лучше не связываться. Но тема «полтергейста» сделалась ныне столь модной, что иногда я жалею — почему ранее не учитывал множество подобных фактов, коими насыщена наша старая литература, особенно мемуарная. Правда, наши предки даже не пытались объяснить этой чертовщины, а мы, завершающие двадцатое столетие, и хотели бы найти объяснение этим чудесам, но, увы, к тому еще не способны…

Начать же придется издалека — с Фрязиново.

— Ведь ты вологодская, родилась и выросла там, — допытывался я у жены, — что ты можешь мне рассказать о Фрязиново?

— А почему оно тебя так заинтересовало? — спросила Тося. — Что-нибудь там случилось?

И мне пришлось поведать жене очень давнюю историю, которую заодно уж сообщу и читателю. Речь пойдет о человеке, который сам по себе не столь уж важен для развития нашего сюжета. Но сказать о нем, кажется, все-таки надобно, дабы мы вдохнули того дурманящего аромата древности, что окружает этого странного и забытого нами человека… Звали его Фрязиным: итальянец, он приехал на Русь во времена царствования Ивана III; работая мастеровым по выделке монет, Фрязин был и архитектором, укрепляя крепостные стены русских городов. Наконец, он считался и дипломатом, посылаемый в Италию ради сватовства Ивана III к Софье Палеолог, она стала потом матерью Ивана Грозного. На родине Фрязин выдавал себя за важного боярина, каким никогда не был, за что Иван III посадил его в темницу, а потом сослал в Вологду, где Фрязин облюбовал для своей усадьбы место на окраине города, жители потому и прозвали просто Фрязиным. Много позже, когда европейские купцы завязали с Россией торговые отношения, они селились во Фрязинове, считая Вологду красивейшим из городов русских; в живописном Фрязинове образовалась иноземная колония бойких негоциантов, где одно поколение сменяло другое, и, смею думать, немало фрязинцев потом породнились с купцами вологодскими.

Фрязиново лежало как бы на отшибе Вологды, русские считали его глухою окраиной, редко навещая этот пустынный пригород, на который был наложен особый колорит несхожести с русской природой и русским пейзажем, украшенным золотыми луковицами православных храмов… Наконец, настали времена новые и бравурные: Наполеон побежден, русская гвардия гарцевала в Париже, а вологодское купечество, надо сказать, никак не походило на тех заскорузлых типов, что выведены в пьесах Островского, — это были люди европейски образованные, в суждениях смелые, взгляды они имели широкие, от всякой чертовщины весьма далекие…

Вот мы и вышли к тому рубежу, с которого можно начинать рассказ о вологодском полтергейсте. Приступим!

— Тпрру-у, — сказал ямщик, натянув вожжи.

Лошади остановились близ реки, подле загородных садов и огородов, вдали привольно раскинулись луга да синел лес. Николай Петрович Смородинов, молодой и удачливый купец, торговец мучным товаром, угостил сигарой городского архитектора.

— Иван Палыч, а что вон там? Руины какие-то…

— Да шут их ведает, здесь, во Фрязинове, когда-то кипела бурная жизнь, говорят, сам Фрязин здесь вот и умер, а теперь… Сами видите, сколь много пустырей пропадает.

Смородинов расчетливо спросил — во сколько губернская управа оценивает одну сажень пустующей земли во Фрязинове.

— Дешево. Возьмут по четвертаку — не более.

— Вместе вон с теми руинами?

— А кому они нужны, эти развалины? Но… не советую.

— Отчего же так, Иван Палыч?

— Местные жители обходят их стороною, а внутрь не заглядывают, ибо говор такой в народе, будто сам Фрязин здесь жил, а перед смертью заколдовал их… Тут по ночам иногда жители видели какого-то человека в старинном нерусском одеянии. Кто-то по ночам громко плачет, явственно слышны мучительные стоны.

— Трогай! — велел Смородинов ямщику…

Подъехали ближе. Вышли из коляски, чтобы размять ноги. Огляделись. Под сенью многовековых лип, посаженных Бог знает в какие времена, укрывались развалины массивного здания, напоминавшего торжественный мавзолей. Впрочем, внутри его была пустота, из оконных проемов торчали железные решетки, словно в тюрьме. Массивные стены из камня кое-где были уже разобраны. Архитектор объяснил, что тут поработали вологодские печники:

— Им для печей хороший кирпич надобен, а этому веками сноса не предвидится… вот и посшибали верхушки со стен.

— А стены-то могучие, — постучал по ним тросточкой Николай Петрович. — Как в крепости. Из пушки не прошибешь.

— Да, — согласился приятель. — Наши предки тяп-ляп не строили. Глядите, как глубоко погружен весь фундамент в почву… А что там, внутри, под фундаментом, сего мы не знаем.

— Погреб, — хмыкнул купец. — Чего же еще?

— Если бы только погреб, — зябко поежился архитектор…

Покатили обратно в город, задумчивые, как это всегда и бывает с людьми после их встречи с загадочным прошлым. Смородинов сказал — уж не остатки ли это усадьбы самого Фрязина?

— Уверенности, что эти руины остались от зодчества самого Фрязина, у нас нету, но… возможно. Вполне возможно.

— Накладно ли станется оживить эту домину, а?

— Думаю, что недешево…

Скупив все руины с землей, на которой они стояли, Смородинов решил возродить из этих руин загородную усадьбу. Денег не жалел! Совсем недавно он женился на молоденькой Дарье Никитичне, взяв ее из семьи вологодских купцов; щадя жену, Николай Петрович до времени не волновал ее своими замыслами, известив Дашеньку о покупке, когда сделка уже завершилась и была нанята артель рабочих во главе с опытным подрядчиком.

— Коля, да не пужай ты меня! — ужаснулась молодуха. — Нешто тебе меня-то не жалко? Али не слыхивал, что люди старые сказывают? Бежать от фрязинских мест надось, а ты…

Смородинов утешал свою ненаглядную:

— Чего нам бояться? Сделаю тебе домик, как игрушку. Освятим каждый угол, отслужим молебен, как водится. И не одни же мы тамотко жить станем! С нами полно слуг, парней здоровущих, город под самым боком, а там полиция, эвон, и казармы солдатские недалече. Свиснут мои молодцы — так набегут люди отовсюду. Не волнуйся, милая, понапрасну…

Строительство живо спорилось, мужики-артельщики, видя щедрость хозяина, не ленились. Правда, работа предстояла немалая. Не было стропил, крыши, лестниц; ни полов, ни оконных рам — только успевай трудиться. Дом ставили на древнем фундаменте, стены прежние лишь подновили, но однажды подрядчик озадачил Смородинова вопросом:

— Слышь, хозяин! Все будет справно, тока вот одна заковыка. Что с подвалом-то? Надо бы ход в него сыскать. Негоже верх дома ставить, не ведая о том, что под домом утаилось.

— Так сыщи, братец. Твоя забота…

В каменный свод дубасили ломами, в ответ слышали могучий гул пустого пространства, но все поиски явного или тайного входа в подвал ни к чему не привели. Подрядчик сказал:

— Как хошь, хозяин, а свод надо ломать.

— Так ломай. Не жалко…

Вот когда намучились! Свод имел толщину почти в сажень, но это массивное перекрытие, отделяющее дом от его подземелья, изнутри было сплошь опутано железными связами — так, словно дерево пустило внутри камня свои корневища. Ломами все-таки вскрыли свод, и тогда из черной дырищи пахнуло тлетворным духом минувших столетий. Стали ругаться:

— Фу, и вонища же, Господи… не продохнуть.

Подрядчик навесил на конец вервия пудовую гирю, опустил ее в глубь разлома, и все услышали — правда, не сразу, — как гиря тупо ударилась в настил подземелья.

— Эва, пять аршин без вершка — приходи, кума, любоваться. Нынеча-то эдак не строят. Но допрежь всего надобно костерок разложить, чтобы живое тепло вытянуло из подвала дух мертвяный, дух нехороший. — Целые сутки поддерживали огонь, образуя искусственную тягу, чтобы вытянуть наружу смрад подземелья, а потом подрядчик сказал: — Ну, шустряки, кто у нас неженатый? Кому слез бабьих жалеть не придется?

Вызвался проникнуть в подземелье Ванюшка Гладков; взял с собою масляный фонарь, чтобы видеть во мраке…

Оставшиеся наверху затаили дыхание. Было тихо-тихо.

— Не орет, — заметил подрядчик, громко сморкаясь…

Но тут же из подземелья послышался сдавленный вопль:

— Спасите, православные… свят-свят, вытягивайте!

Вытянули, и Ванюшка Гладков сразу обмяк, почти в обморочном состоянии, его колотило будто в падучей.

— Водки… скорее! — гаркнул Смородинов.

…Старый журналист А. А. Дунин, описывая, как было дело, использовал протоколы Вологодского полицейского управления, которые вряд ли уцелели до наших времен, и мне, читатель, ничего больше не остается, кроме того, чтобы верить полицейскому писарю, который усердно фиксировал все, что случилось тогда в Вологде. А случилось нечто такое, во что верить и не хочется, но верить поневоле приходится.