Джеймс Купер - Лионель Линкольн, или Осада Бостона Страница 40

— Хочется мнѣ сказать: эта причина — ваше собственное пылкое воображеніе. Но я, пожалуй, допускаю, что кто-нибудь изъ военныхъ увидѣлъ въ церкви огонь, пробрался тихонько туда и продѣлалъ для забавы всю эту исторію безъ всякаго злого умысла. Неужели намъ изъ-за этого отравлять свое счастье? Вѣдь наша совѣсть снокойна и чиста. Откуда могутъ у нась взяться дурныя предчувствія? Зачѣмъ давать имъ волю?.. О, дорогая, оставьте все это! Отдадимся всецѣло нашему счастью!

Ліонель говорилъ такъ трогательно, такъ убѣдительно, что Сесиль въ значительной мѣрѣ успокоилась. Но съ самимъ собой онъ далеко не такъ легко справился. Человѣкъ впечатлительный и нервный, какъ вся его семья, онъ былъ глубоко пораженъ видѣніеъ въ церкви и волновался самъ не меньше Сесили, только ему удавалось пока это скрывать. Однако, онъ самъ чувствовалъ, что его волненіе скоро прорвется наружу. Къ счастью въ эту минуту вошла Агнеса и сказала, что мистриссъ Лечмеръ желаетъ видѣть молодыхъ.

— Идемъ, Линкольнъ, — сказала прелестная молодая, сейчасъ же вставая съ дивана. — Мы большіе эгоисты, что до сихъ поръ сами не вспомнили о томъ участіи, которое она въ насъ принимаетъ. Намъ бы слѣдовало самимъ пойти къ ней, не дожидаясь, когда она насъ позоветъ.

Въ отвѣтъ Ліонель нѣжно пожалъ ей руку, потомъ взялъ ее подъ руку и вышелъ за Агнесой въ небольшой коридоръ, изъ котораго вела лѣстница въ верхній этажъ.

— Вы дорогу знаете, майоръ Линкольнъ, — сказала миссъ. Дэнфортъ, — а если забыли, то миледи новобрачная вамъ напомнитъ. Мнѣ же нужно пойти взглянуть на тотъ маленькій банкетъ, который я для васъ готовлю. Вы увидите, какъ мы здѣсь для васъ постарались. Только я боюсь, не напрасно ли мы хлопотали, потому что капитанъ Польвартъ не удостоилъ пожаловать на нашу пирушку. Правда, майоръ Линкольнъ, я положительно удивляюсь на вашего друга: такой положительный человѣкъ — и вдругъ чего же испугался? Тѣни! И даже до того, что аппетитъ потерялъ!

Въ веселости Агнесы было что-то заразительное. Сесиль только улыбнулась. Но у молодого новобрачнаго видъ былъ мрачный и озабоченный; поэтому Сесиль сейчасъ же опять сдѣлалась серьезной.

— Пойдемте наверхъ, Линкольнъ, — сказала она, — а рѣзвушка Агнеса пусть занимается своими великими приготовленіями.

— Да, идите, идите, — крикнула та, направляясь въ столовую. — Пить и ѣсть! Фи! Это слишкомъ грубо и матеріально для вашихъ утонченныхъ натуръ. Какъ жаль, что я не могу приготовить чего-нибудь особенно тонкаго, неземного для такихъ чувствительныхъ особъ…

Ліонель и Сесиль продолжали слушать ея голосъ, уже подинмаясь по лѣстницѣ, и вскорѣ они оба стояли передъ мистриссъ Лечмеръ.

Съ перваго же взгляда на нее у маіора Линкольна сжалось сердце. Мистриссъ Лечмеръ сидѣла на кровати, вся обложенная подушками. На худыхъ, морщинистыхъ щекахъ игралъ неестественный румянецъ, представлявшій рѣзкій контрастъ съ признаками старости и слѣдами страстей, лежавшими на ея когда-то замѣчательно красивыхъ, но никогда не бывшихъ привлекательными, чертахъ. Въ ея взглядѣ не было обычнаго выраженія заботы и тревоги; въ немъ свѣтилась почти безумная радость, которой она совершенно не могла скрыть. Ліонель въ эту минуту окончательно убѣдился, что если самъ для себя онъ и женился по любви, то своей женитьбой въ то же время осуществилъ пламенное желаніе эгоистичной, разсчетливой старухи, имѣвшей какую-то свою собственную тайную цѣль.

Больная съ нескрываемой радостью протянула своей внучкѣ обѣ руки и заговорила съ ней голосомъ, который отъ радостнаго волненія звучалъ рѣзко и непріятно:

— Дай обнять тебя, моя милая, славная дочка! Ты моя гордость и надежда! Прими мое материнское благословеніе, ты его заслуживаешь вполнѣ!

Даже Сесиль была поражена тѣмъ неестественно-повышеннымъ тономъ, которымъ были сказаны эти ласковыя слова, и подошла къ постели своей бабушки не такъ быстро, какъ бы сдѣлала это при другихъ обстоятельствахъ. Но это съ ней скоро прошло. Какъ только она почувствовала себя въ ласковыхъ объятіяхъ бабушки, она сейчасъ же заплакала тихими и кроткими слезами.

— Теперь, майоръ Линкольнъ, вы владѣете моимъ самымъ цѣннымъ и даже, можно сказать, моимъ единственнымъ сокровищемъ! — воскликнула мистриссъ Лечмеръ. — Она была для меня всегда нѣжной и послушной дочерью. Пусть благословитъ ее небо, какъ я сама ее благословляю! Обними же меня хорошенько, моя Сесяль, моя новобрачная, моя молоденькая лэди Линкольнъ! Я имѣю право назвать тебя такъ, потому что современемъ ты этотъ титулъ получишь по закону родства.

Сесили непріятно было слушать эти слова, непріятна была эта неумѣренная радость. Она тихо высвободилась изъ объятій бабушки и, вся зардѣвшись, опустивъ глаза внизъ, отступила на нѣсколько шаговъ, чтобы пропустить Ліонеля къ кровати, такъ какъ и онъ долженъ былъ получить свою долю поздравленій. Онъ наклонился съ тайной неохотой и поцѣловалъ подставленную ему щеку мистриссъ Лечмеръ, пробормотавъ нѣсколько словъ благодарности. Взглядъ мистриссъ Лечмеръ смягчился, когда она глядѣла на Ліонеля. На глазахъ заблестѣли слезы, но она сейчасъ же смахнула ихъ и сказала:

— Ліонель, мой племянникъ, мой сынъ! Я старалась принять васъ у себя съ честью, подобающей главѣ стариннаго и знатнаго рода. Но еслибъ вы были даже владѣтельнымъ княземъ, я бы не могла сдѣлать для васъ больше того, что сдѣлала. Любите ее; берегите ее; будьте ей больше, чѣмъ мужемъ: будьте ей любящимъ отцомъ. Теперь исполнились мои самыя горячія желанія; теперь, въ тишинѣ и спокойствіи вечера, наступающаго послѣ дней, исполненныхъ заботъ и треволненій, мнѣ можно будетъ безъ всякой помѣхи приготовиться къ послѣдней и великой перемѣнѣ, вѣнчающей человѣческую жизнь.

— Женщина! — раздадся грозный голосъ изъ глубины комнаты. — Ты обманываешь сама себя!

— Кто это? — вскричала мистриссъ Лечмеръ, выпрямляясь и какъ бы еобираясь вскочить съ постели. — Кто это сказалъ?

— Это я говорю, — отвѣчалъ хорошо знакомый Ліонелю голосъ старика Ральфа, подходившаго къ кровати. — Это я, Присцилла Лечмеръ. Человѣкъ, знающій всѣ твои дѣла и твою будущую судьбу.

Мистриссъ Лечмеръ, едва дыша, упала на подушки. Ея лицо помертвѣло, въ глазахъ изобразился ужасъ. Но она сейчасъ же опомнилась, и ею овладѣлъ гнѣвъ. Она сдѣлала рукою знакъ, чтобы старикъ убирался вонъ, и вскричала:

— Что это такое! Ко мнѣ смѣютъ врываться въ такую минуту, смѣютъ безпокоить меня, когда я лежу больная въ достели! Кто онъ такой, я не знаю: сумасшедшій или обманщикъ, но пусть онъ сію же минуту убирается вонъ изъ моего дома!

Но она говорила съ глухими. Ліонель не двигался и молчалъ. Всѣ смотрѣли на Ральфа, лицо котораго было совершенно спокойно. Видно было, что онъ нисколько не испугался словъ мистриссъ Лечмеръ.

— Ваши двери скоро откроются для всякаго, кто только пожелаетъ войти къ вамъ въ домъ, — продолжалъ онъ невозмутимо. — Почему же я не могу войти вмѣстѣ съ другими? Я по лѣтамъ вашъ сверстникъ, могу быть вашимъ товарищемъ. На мнѣ, какъ и на васъ, уже лежитъ печать могилы. Присцилла Лечмеръ, вы жили долго. Вы дожили до того, что ваши румяныя щеки сдѣлались блѣдно-зелеными, какъ у трупа. Ваше лицо покрыто глубокими морщинами. Ваши, нѣкогда блестящіе глаза, потускнѣли отъ заботъ и треволненій. И все-таки вы не дожили до самаго главнаго: до раскаянія!

__ Что все это значитъ? — воскликнула мистриссъ Лечмеръ, не выдерживая его твердаго, блестящаго взгляда. — За что такое упорное преслѣдованіе меня одной? Развѣ мои грѣхи ужъ такъ велики, что ихъ и простить нельзя, и развѣ мнѣ одной суждено умереть? Я уже давно знакома съ недугами старческаго возраста и могу сказать про себя, что я вполнѣ готова къ ихъ естественному концу.

— Очень хорошо, — сказалъ старикъ. — Такъ возьми же ты вотъ эту бумагу и прочти ее. Въ ней Божій приговоръ. Да пошлетъ тебѣ Господь необходимую твердость, чтобы этотъ приговоръ ты спокойно встрѣтила.

Своей изсохшей рукои онъ подалъ мистриссъ Лечмеръ развернутое письмо. Ліонель мелькомъ разглядѣлъ, что оно адресовано на его имя, и хотя вторично имѣлъ случаи убѣдиться, что Ральфъ позволяетъ себѣ слишкомъ безцереможжо совать свой носъ въ его интимнѣйшіе секреты, однако, не разсердился, а просто сталъ ждать, что изъ этого выйдетъ.

Мисгриссъ Лечмеръ машинально взяла письмо и стала читать. Лицо ея вытянулось, глаза остановились. Написано было немного. Она скоро кончила чтеніе, хотя продолжала безсознательно держать письмо въ рукѣ. Но вотъ больная вздрогнула всѣмъ своимъ ослабѣвшимъ тѣломъ, и послышался шорохъ бумаги, которую она машинально стала комкать.

— Это письмо адресовано мнѣ,- сказалъ Ліонель, — проникаясь состраданіемъ къ несчастной женщинѣ, доведенной до такого состоянія. — Его бы мнѣ должны были передать, а совсѣмъ не вамъ.

Онъ взялъ письмо изъ рукъ больной, которая не оказала сопротивленія.