Алескендер Рамазанов - Родная афганская пыль

Родная афганская пыль

Алескендер Рамазанов

ОТ АВТОРА

Войны возбуждают.

Чаще всего их затевают хитроумные стариканы, вегетарианцы, содомиты и другие лица с порочными сексуальными наклонностями, представляя битвой добра со злом.

Ложь – кормилица и любовница всех войн.

Правда (до, на и после) войны – у каждого своя.

Божьи заповеди отменяются приказом военачальников.

Боги на войне разные, а вера одна.

Все умирают вовремя.

Трупы пахнут плохо.

Победитель платит дважды.

Справедливость войны прямо пропорциональна ее жестокости.

Автор отдает себе отчет в том, что ветеранам эти выписки из их же воспоминаний не нужны, а юношеству, возможно, будут полезны, поскольку «война – дело молодых», и выражает искреннюю признательность читателям за военные подвиги в настоящем и будущем.

Также следует особо упомянуть, что цитаты в тексте – интеллектуальная собственность участников войны в Афганистане 1979–1989 годов.

Войны.

Как бы ее ни называли раньше, теперь и потом.

«АФГАНСКАЯ БОРЗАЯ»

Афганистан – маленькая далекая страна. Что о ней мог знать советский юноша призывного возраста? Конечно, в газетах «Правда», «Известия», «Советская Россия» в 78—79-х годах попадались сообщения о революции в Афганистане, о визитах президента Нур Мухаммада Тараки, о помощи многострадальному южному соседу. Было и поздравление от Кремля Хафизулле Амину, после того как он своего учителя Тараки приказал удавить. А потом, в начале и в середине 80-х годов, еще больше сообщений было, и все такие светлые, оптимистические. О помощи южному соседу. Да кто же читал в восемнадцать мальчишеских лет что-либо официальное в этих газетах?

А если что-то и знали, картина не будет полной, хотя бы потому, что тринадцать тысяч триста (цифра официальная!) солдат, офицеров и служащих Советской Армии, Пограничных войск и Комитета государственной безопасности об этом рассказать не смогут. Они погибли, выполняя интернациональный долг в ДРА.

«До 15 августа 1979 года – ничего про Афганистан не ведал и не пытался. Служба была такая. Только в Баграме оповестили, где находимся и зачем».

«Была легенда в семье, что дед с басмачами на каком-то острове (!) в Афгане воевал. Кто-нибудь сегодня поверит? Где Афган и где море? Вот и я тогда отмахнулся. Что ни ветеран, то Ленина видел. А ведь было, насчет острова».

«Конкретно – ноль. А кто знал? Что война там идет, и только! Поинтересуйся в те времена, чем не надо. За один привод в милицию потом, в военкомате, в стройбат можно было загреметь».

«Что есть такая собака – афганская борзая. Но я их не видел в Кабуле. Потом, после Горбачева, в городе. Худая, сучка, морда печальная».

«Накачивали под Самаркандом сведениями про историю, традиции – два месяца. Из ТуркВО одна была дорога – «за речку». Но был ошарашен, когда увидел женщин в парандже! Они летели с нами из Кабула в Баграм».

«Подняли на учения Варшавского Договора. А вместо этого все четыре самолета в Кабул, потом в Шиндант. Меняли «партизан» и дембелей. По факту, значит».

«За месяц до призыва встретил соседа, вернулся из Афгана, так он буркнул: «Попадешь – узнаешь!» Попал. Не жалею».

«Ничего не знал. Только в военкомате разведал, что команда идет в Мары. Брат старший, как услышал, засмеялся: «Есть на свете три дыры: Термез, Кушка и Мары».

«В школе, по экономической географии, что каракуль нам поставляет и саженцы плодовые. По истории, что первым Советскую Россию признал, а мы, конечно, Афганистан. Еще помнил фото их Амануллы в Москве: на голове каска, как у английского полисмена. Я отличником был до десятого класса».

«Киплинга читал. Там все про Афган расписано. И все правдой оказалось. Особенно про самих афганцев и что их полицейские все чумазые».

«Только в учебке и уяснил, где он находится, какие языки, климат. Долбили на каждом политзанятии».

«Я вообще думал, что это в Иране или Индии где-то. Карты были мелкие».

«В Душанбе афганцев много было, задолго до войны. Веселые ребята. Говорили, что у них на родине места красивее есть, чем Варзобское ущелье. Можно было у них джинсы нормальные купить, батники (обтягивающие трикотажные рубашки), часы японские (подделку), «Джентан» (антиполицай), тогда его запрещали».

«Я написал в географическом диктанте «Авганистан»! Точно помню, учительница пристыдила. А зря. Он так до революции и назывался».

«Что афганцы худые, черные, бедные и очень любят наших баб. Это я о студентах иностранных. К защите диплома все переженились. А тут апрель, революция. Некоторые остались».

«Ни одна бл…дь, ни в Ростове, ни в Буйнакске, в учебке, про Афганистан слова нам не говорила. А потом из Ростова в Кабул. Только там и сказали, где мы есть. Это было в 1982 году».

«Да соберите вы не роту, нет, кодлу пацанов, тех, что из ремеслухи-лапшеедки, уличных, промойте им мозги, дайте оружие – пойдут куда угодно, за компанию. С восемнадцатилетними и не такое прокатывает. А тут еще комбат с орденом, учебка замахала до рвоты. Все пошли добровольно, куда и без того было назначено – «за речку». Иначе зачем были эти учебные части в «чуркестанском» округе?»

КАК «ЗА РЕЧКУ» ПОПАЛ

Недаром утверждали дембеля мирных времен: «Самое светлое – дорога в армию и домой». Ну, по поводу «светлого» можно поспорить, а что в память эти дороги детально врезаются – точно!

«В военкомате завели в подвал, выстроили. Офицер-десантник, медаль «За отвагу», нашивки красные, сказал: «Вам предстоит служить в теплых странах. Все понятно? Кто не желает – два шага вперед». Шагнули городские в основном. Тут и заходят моряки, а десантник говорит про городских: «Забирайте. Это ваши». А мы в Фергану, учебка, потом Кабул».

«Нас в учебке никто не спрашивал, сказали, что с каждого взвода нужно выделить людей в Афган. И тоже не спрашивали. Все пошли как один».

«После пьянки перед призывом рано утром пришел в военкомат. Пришел первый в тот день, дежурный по военкомату сказал: кто первый встает, тому Бог дает! Бог дал, слава Ему – не замочили».

«Отправили в Таманскую дивизию: переодеть, недельный карантин. Вот там и узнали, куда идем. Помню, стоим, под дождем мокнем, а какой-то старший прапорщик говорит: «Не х. й их жалеть, все равно в Афгане сдохнут». Потом Иолотань, три месяца учебки и «за речку» в Кундуз».

«Я туда сам пошел».

«Честно спросили – есть желающие послужить в Афгане? Пишите рапорт, рассмотрим. При отборе смотрели, чтобы в семье был брат, сестра – кормилец родителям на случай чего…»

«Предлагали за некоторую сумму поменять команду, но я тогда страдал патриотизмом и отказался».

«Квартира была. Звание и должность светили (командира списывали, до цирроза печени допился), а чего-то не хватало. Рапорт написал. Наверное, фронтовикам в душе завидовал?»

«Многие перед выпуском рвались в Афганистан. Офицеры, послужившие там, имели особый авторитет. А я попал через год службы в Болграде, по рапорту, и то без конфликтов с замполитом полка не обошлось, не отпускал».

«Как положено попал, по тревоге. Посадили в Ил-76 МД. До этого дали каждому по бутылке шампанского и два пузыря водки. Сохранить рекомендовали! Уже на борту командир роты спросил: есть ли жалобы? А вот: деньги за прыжки не дали! Старшина с сейфом быстро нарисовался. А куда их девать, советские рубли? Кто-то крикнул: «Сержанту нашему, на дембель!» Отдали все. Сержант нас многому научил. И командир был майор, афганец. А шампанское, как взлетели, так и полилось. Кто же знал, что эти пузыри не для нас?»

«Сам. По рапорту. В Политуправлении ТуркВО услышал рекомендацию: «Не говори по телефону (открытому) про Афганистан. У нас говорят: «За речку». Вся страна знала, только в ТуркВО маскировались! Ага, вечером в «Саёхате», кабак такой был, рядом с гостиницей, все, что нужно и не нужно, узнал».

«Кабул. Конец октября 1984 г. Мы летели из учебки «Гайжюнай», несколько «илов». Первый сел нормально, второй был сбит, я летел на третьем. Наш резко дал крен, и мы улетели обратно в Союз, в Ташкент (по-моему), а через дня три-четыре приземлились в Кабуле, и где-то через час взорвалась «вертушка» на аэродроме».

«Через «малый дембель» – учебку. Запомнилось, что сержанты – один наглее другого. Особо отличался беспредельной дедовщиной сержант из Балашова. А командир роты, кстати, афганец, ему в этом не очень мешал. Пришлось собрать группу единомышленников и давать отпор. Отдавали на работу местным. Нас вывели и пожалели, в обед узбек накормил и допустил роковую ошибку – выставил графин водки. Разморило и развезло, заговорили о доме, о жизни на воле, больше нас никто заставить работать не смог. Обошлось без особых разборок, думаю, потому, что эта работа была нелегальной. Понос в первый месяц был неудержимый. Глоток воды – и бегом в сортир. Туалет в казарме не разрешали засирать, поэтому бегали за триста метров, задача – добежать!

Присылали пару раз бандероль, но сержанты поджидали возле почты или шли якобы сопроводить – «половинили» в лучшем случае.