Николай Тимофеев - Трагедия казачества. Война и судьбы-2

ТРАГЕДИЯ КАЗАЧЕСТВА

ВОЙНА И СУДЬБЫ

Сборник № 2

ОТ СОСТАВИТЕЛЕЙ

Первые же отклики на выход книги «Война и судьбы» (Невинномысск, 2002 г.) подтвердили значимость и актуальность собранных в ней материалов. С одинаковым интересом книга воспринята в России и среди соотечественников из зарубежья.

Учитывая подобный резонанс, составители готовы продолжить публикацию материалов на эту тему, в сборниках с тем же названием и подзаголовком — «Вторая Мировая, без ретуши».

Мы позволили себе напомнить факты, обозначенные во вступительном слове из первого сборника:

— «Во Второй Мировой войне на стороне национал-социалистической Германии воевало более миллиона бывших советских граждан. Причины перехода на сторону врага «внешнего» были разные, но подавляющее большинство из них были патриотами своей Родины — исторической России и искренне желали ее освобождения от большевистского режима, самого жестокого и кровавого за всю историю человечества.

Германия потерпела поражение. Участников Русского Освободительного Движения (РОД) западные «демократы» насильственно выдали на расправу диктатору Сталину. Что их ожидало в сталинско-бериевских «объятиях», «демократы» прекрасно осознавали. Недаром американцы цинично назвали насильственную выдачу миллионов бывших советских граждан (угнанных на работу в Германию, военнопленных, антикоммунистов и т. п.) операцией «Килевание». Это средневековая морская пытка, когда под килем поперек или вдоль судна протаскивали наказуемого. При этом погибало 95–99 % «килеванных».

Сотни тысяч репатриантов были казнены, замучены или превращены в «лагерную пыль» в большевистских застенках, тюрьмах, лагерях и ссылках. Кому-то удалось не только выжить, но и увидеть крах преступного коммунистического режима.

В данном сборнике показаны судьбы четырех участников Русского Освободительного Движения. Двое — бывшие подсоветские граждане, другие — пришли в Движение из рядов Белой эмиграции.

Первым, после предательской выдачи англичанами, выпало испытать все ужасы сталинских лагерей. После долгих колебаний, преодолев страх, вбитый большевиками, они представили на суд читателей свои воспоминания. Двум другим выпало избежать катастрофы репатриации и остаться на Западе. Там впервые и появились их мемуары. Из книги воспоминаний Ариадны Делианич «Вольфсберг — 373» в сборник вошла только первая треть, посвященная связанным с насильственной выдачей и предшествующим ей событиям. Две трети не вошли в сборник. В них описывается двухлетнее пребывание автора в лагере «Вольфсберг — 373», организованного англичанами в своей зоне оккупации Австрии. Условия жизни в лагере были трудными, а первоначально даже тяжелыми, но по сравнению с советскими лагерями их можно назвать «санаторными».

Но из этого лагеря узников выдавали большевикам и титовцам. О судьбе попавших в руки СМЕРШа автор могла только догадываться. О судьбе югославских антикоммунистов она знает из рассказов тех, кто непосредственно передавал их в руки титовцев, которые зачастую, не стесняясь свидетелей, с особой жестокостью расправлялись со своими противниками.

Любопытно, что западные «демократы» старались передать грязную работу по насильственной выдаче в руки злобных и мстительных представителей «Богом избранного народа», которые в свое время совершили большевистский переворот и завоевали Россию как горючий материал для мировой революции, где «на полном маразматическом субстрате выдвинулись евреи — чуждые и враждебные всей старой России» (академик В.И. Вернадский). Они же до сих пор обирают Запад, особенно Германию и Австрию, под предлогом гитлеровского геноцида и разворовали богатства современной России. Любое же проявление русского национализма объявляют экстремистским и с ожесточением борются с ним через подвластные им СМИ, а также с помощью коррумпированных российских чиновников и депутатов законодательных собраний различного уровня. Эта борьба идет чуть ли не под старым лозунгом «Выжечь антисемитизм!», когда за слово «жид» десятки тысяч «ставились к стенке» или оказывались в лагерях и тюрьмах (20-е и 30-е годы прошлого века). Между тем в словарях Даля и Ожегова это слово означает просто еврей. Почему-то слово хохол, кацап, москаль и др. не вызывают ожесточения, а слово «великоросс», благодаря «выжиганию антисемитизма», почти исчезло из употребления.

Составители сердечно благодарят всех, кто пожертвовал средства на издание настоящего сборника:

Александра Никольского (Россия), Евгения Хохлова (Россия), Тамару Гранитову (США), Анну Горбацевич (США), Александра Палмера (США), Андрея Залесского (США), Георгия Вербицкого (США).

Михаил Петров

ВОСПОМИНАНИЯ СТАРОГО КАЗАКА

Прошел мой век, как день вчерашний,

Как дым, промчалась жизнь моя.

Как-то мой друг сказал: «Если нашу трагическую историю описать языком Тургенева, то получится два, а то и три «Тихих Дона». Я с ним согласился.

Моя жизнь разделилась на две части: тяжелая и трагичная до мая 1945 года и не менее страшная и тяжелая позднее. И ныне с «высоты» 80 лет я помню почти все. Помню единоличную жизнь на хуторе — и сейчас бы показал, где была наша земля. С трудом мы приобретали сельхозинвентарь и к 1929 году во дворе уже был полный набор: всевозможные плуги, косилки, самоскидка и — гордость деда — сноповязка. Для нее он даже сделал специальный навес. Помню разговор отца со своим старшим братом о покупке в кредит на 20 лет американского трактора «Фордзон».

И вот — коллективизация. Я видел глаза деда, когда два придурка из актива бедняков вывозили его сноповязку и, зацепившись за дерево, оторвали жатку от основного агрегата. Потом уже волоком оттащили по частям на общий двор. Колхоз так и не отремонтировал сноповязку и ее сдали в металлолом. Помню, как я подавал холодной воды, чтобы привести в чувство бабушку, которая упала в обморок, видя все это.

Помню голодный 1933 год, когда люди поели всех кошек и собак. Во время непогоды старшие уходили домой, а мы, подростки, оставались на полевом стане и мяли какой-то конский концентрат, ссыпали в ведро с водой. Крупицы зерна садились на дно, и мы варили кое-какую кашу. Помню, как женщины с хутора узнали, что у нас в бригаде сдохла от истощения лошадь, и пришли просить «кишочки», а мы не дали.

Хлеба не было. Пекли лепешки из травы. Из стебля подсолнуха выталкивали сердцевину, мололи и также клали в лепешки. Ели лягушек. Как-то на работе мой напарник такого же возраста, что и я, спросил — «Воробьев будешь есть?» Я согласился, вспомнив, что когда-то их ловил для бабушки, так как она не могла есть другой птицы. Вот ем я «воробья», а у него четыре лапки и крыльев нет! Друг признался, что это лягушка. Рассказал, что этими лягушками спас себя и свою семью. Технология приготовления лягушек простая. Берешь мешок и идешь за хутор на пруд. Наловишь штук 50–60. Дома кипятишь котел и высыпаешь туда лягушек. Через пару минут опрокидываешь котел на солому. Кожу с лягушек снимаешь как с вареной картошки, отрезаешь лапки, выкидываешь внутренности, моешь в проточной воде тушки и варишь. Как-никак, а мясо. Не сравнить с лепешкой, в которой питательного ничего нет — только набиваешь пустой желудок.

Для нашего хутора 1933 год прошел тяжело, но почти без жертв. Только один старик умер уже весной, когда сеяли кукурузу. Он наглотался целым зерном и — заворот кишок. Стало полегче, когда стал созревать ячмень. Начали его молоть и хоть какие-то пышки печь.

Страшным горем для народа стали репрессии 1936–1939 годов. Людей ловили прямо на улице, на работе и — в тюрьму. На село спускали план: арестовать, например, 10 человек. И вот сельсовет думал: кого записать? Арестовали старшего брата отца, двух зятьев, соседа — друга отца.

В это время я был студентом педучилища. В 1937-м на октябрьские «праздники» домой не поехал, остался при училище. После праздников 10 или 11 ноября меня вызывают к заведующему учебной частью. Захожу в кабинет. Завуч с серьезным видом подает мне бумажку и говорит: — «К вечеру, чтобы тебя не было на территории училища». С удивлением спрашиваю: — «В чем дело?» — «Выйдешь — почитаешь». Выхожу. Смотрю на бумажку: «Такой-то исключается из числа студентов училища, как сын врага народа».

Сразу понял — отца арестовали. Зашел в комнату. Схватил том Ленина и запустил его в портрет Сталина. Стекло вдребезги. Рамка упала. Портрет порван. Собрал свои личные вещи и к вечеру этого дня был дома.

Зашел во двор. Тихо. Выглядываю из-за угла хаты. Сидит дедушка на своем низком стульчике и голову положил на посох. Я постоял-постоял, выхожу. Дедушка, увидев меня с вещами, понял все и заплакал. Минут 20 я его успокаивал, чтобы узнать — что произошло?