Аркадий Первенцев - Над Кубанью. Книга вторая Страница 34

— Драка?

— К сожалению, да. Все рыщут в поисках сытых жилищ, но жители сбежали. Провианта нет, холодно, бр-р… — Неженцев пощипал усики, смущенно крякнул. — Мои офицеры экспроприировали две лавчонки… Обнаружили сухари, консервы, рис.

— Ну? — брезгливо протянул Деникин, опасливо поглядывая в сторону задремавшего Корнилова.

— Нашли применение, — голос Неженцева булькнул смехом. — Офицеры ободраны, грязны, свирепы… Ломают замки лавчонок… из-за каждого ящика провианта — борьба. Историческая аналогия: солдаты можайской дороги… Отступающая армия Наполеона.

Корнилов приподнял веки.

— Вы не совсем правы, Митрофан Осипович.

— Вы не спали? — смутился Неженцев.

— Я все слышал, аналогия неверна, — сказал Корнилов, быстрым движением расстегивая пуговицы френча. — Мы ведь наступаем. Корпуса же Бонапарта, продвигаясь от Немана, чувствовали себя гораздо лучше.

Поставленная на табурет жестяная лампа мигала. Плоский фитиль накалился, чадил. За дощатой дверью вполголоса разговаривали адъютанты. Изредка доносились отдаленные громовые раскаты. Все знали — арьергард Маркова, перешедший в сторожевое охранение, в любую минуту может быть атакован, так же как и авангард Богаевского, так же как и ядро, расположенное на отдыхе. Кругом враги. И даже это оставленное жителями селение было таинственно страшно. Будто, покинув дома, люди отравили их ненавистью.

— Мы избежали ошибки Наполеона, мы не пошли на Москву, но мы повторяем ошибки великого шведа, двинувшего свои полки на Украину, — тихо, выдавливая слова, сказал Корнилов: — Тот шел к казакам Малороссии, надеясь на их мятежные чувства, мы двинулись к казакам Кубани, подготовленным…

— Мазепой, — неосмотрительно вставил Неженцев.

— Почему Мазепой? — Корнилов нахмурился. — Здесь были другие.

— Никита Севастьянович Гурдай, — невнятно бор-мотнул Деникин, подмащивая удобнее светлые стебли пшеничной соломы.

— Хотя бы… Кроме того, Быч, Филимонов… Я говорю о кубанском правительстве… трусливо оставившем столицу края.

— Екатеринодар — Полтава, — пробубнил Деникин и окончательно лег, подложив под щеки пухлую ладонь.

— Может, Екатеринодар — Нарва, — смягчил Неженцев, выжидательно вглядываясь в командующего.

— Наше счастье — у них нет Петра, — добавил Деникин, тихонько кашлянув.

— Но их много, Антон Иванович, — нервно поглаживая бородку, сказал Корнилов, — их потрясающе много. Кто бы мог думать, что Кубань столь многолюдна. Это те, что побеждали под водительством Суворова, Кутузова, Багратиона, белого генерала Скобелева. — Он задумался. — Новая интересная ассоциация, — произнес он, приподняв брови и насильно улыбаясь, — белого генерала.

— Здесь кое-что съедобное, — подвигая котелок, сказал Неженцев, чтобы переменить разговор, — достали.

— Вы собираетесь уходить, Митрофан Осипович? Мы потеснимся, вы останетесь с нами.

Неженцев стоял худой, подтянутый. Лицо у него было утомленное, бледное.

— Но там полк. Меня ожидают, ваше высокопревосходительство.

— Ах, да, — Корнилов кивнул и быстро вскочил, — я с вами. Во дворе мокнут мои текинцы. Вы, кажется, говорили, что не все устроены.

— Не советую выходить. Вам следовало бы отдохнуть. Дня через два мы, очевидно, войдем в соприкосновение с частями кубанского атамана.

— Вы так думаете?

— Почти уверен. Останьтесь, ваше высокопревосходительство.

— Нет. Не спится. Кстати проведаю Ивана Павловича.

Их сопровождали дежурный адъютант и два низкорослых текинца. Сыны горячего Туркестана, они плохо переносили гнилую мартовскую слякоть чуждых им мест. Но они бездумно шли на все лишения, не ведая еще, что готовит их народу этот человек с близкими им чертами беспокойного монгола-покорителя.

Дождь, по-осеннему мелкий и холодный, переходил в колкий снежок. Морозило. Плащи моментально одеревенели. Под ногами потрескивало. Брезенты, покрывшие брички, набухли,'выпрямились. Начинался известный ледяной поход, прославленный белогвардейскими историками.

Плохо вооруженные и худо одетые кубанские революционные дружины находились не в лучших условиях. Корнилов сам выбирал направление марша, сам рассчитывал привалы. Войска же революции вынуждены были ожидать его повсюду.

Корнилов приостановился у аллеи поскрипывающих обледенелых акаций. Вдоль улицы горели костры, слышался треск разламываемых заборов, сараев. Контурно чернели тачанки, орудия.

Отдаленный гул передвинулся вправо и почти затих. Неженцев откинул башлык, прислушался.

— По-моему, где-то идет второй бой.

— Бой идет примерно на линии адыгейских аулов Гатлукая, Шенджий, — сказал Корнилов, — В наших интересах помочь Филимонову. С рассветом мы выступаем на Шенджий.

Авангард Богаевского вошел в соприкосновение с конными частями Покровского. Две группы соединились, заняв небольшой эллипсис территории Адыгеи. Штаб Добровольческой армии расположился в ауле Шенджий. Сюда прибыл Покровский для переговоров.

Покровского сопровождал живописный горско-кубанский конвой. На плечах Покровского светлели генеральские погоны. В свите находились жилейские офицеры Брагин и Самойленко и некоторые из кавалерийских начальников, специально подобранные по выправке и сановитости. Изгнанное кубанское правительство еще до вчерашнего, дня панически металось в горах, тер-яя людей, обозы, теряя самый дух сопротивления. Но его военные представители своим внешним видом нисколько не напоминали о неудачах и растерянности.

Свидание проходило в натянутой обстановке. Покровский, раболепно обласканный радой, познавший хмельную славу независимости, уже не был скромным офицером, одним из наемников хитроумного Алексеева. Покровский мечтал уже о булаве наказного атамана, нетвердо закрепленной в руках слабовольного Филимонова.

Появление спасительной армии Корнилова в то же время отодвигало выполнение тщеславных замыслов Покровского. Уже и здесь, на свидании с известными и прославленными генералами, он сразу почувствовал их недружелюбие, пока еще скрытое под холодной корректностью. Алексеев сознательно не узнавал его, бросая хмурые и подозрительные взгляды на новенькие генеральские погоны. Такое отношение раздражало Покровского, поднимая дух противодействия.

— Мы считаем, что для пользы общего дела надлежит сохранить самостоятельность кубанского отряда, — сказал Покровский, покусывая губы и изучающе осматривая всех. — Кубанские власти хотят иметь собственную армию, что соответствует конституции края. Кубанцы сроднились со своими частями, привыкли к своим начальникам, и всякие перемены могут вызывать брожение.

— Что вы предлагаете? — сурово спросил Корнилов, старательно сдерживая гнев.

Покровский опустил глаза, и чуть заметная «гримаса удовлетворения пробежала по его лицу.

— Предлагаю не я, ваше высокопревосходительство, предлагает кубанское правительство, на земле которого вы ведете свои операции.

Корнилов вспыхнул.

— Земля. Каждый ее вершок устлан трупами добровольцев.

Палец командующего застучал по столу. Ёсе притихли, и у Покровского на щеках и лбу выступили коричневые пятна.

— Правительство, — раздельно произнес Покровский, — предлагает сохранение самостоятельности кубанского отряда, с оперативным подчинением вам, ваше высокопревосходительство… Таково требование Войска.

— Полноте, полковник, — вспылил Алексеев, — извините, не знаю, как вас величать. Войско тут ни при чем… Просто вам не хочется поступиться своим самолюбием.

Покровский порывисто встал, готовый ответить дерзостью, но неприязненный взгляд Корнилова смутил его; он сел. Пальцы нервически забегали по темляку. Корнилов поднялся и отчеканил:

— Одна армия — один командующий. Иного положения я не допускаю. Так и передайте своему… правительству.

Покровский откозырял и вышел.

…Перед окнами промелькнули всадники Покровского.

— Выскочка! — произнес Корнилов, забарабанив по запотевшему стеклу. Обратился к Алексееву — В свое время я предупреждал вас, Михаил Васильевич.

Алексеев ничего не ответил и обидчиво, слишком уж по-старчески, махнул рукой. Корнилов беседовал с Гур-даем, приятельски потрагивая его за газыри.

— Вы, Никита Севастьянович, как разумный и преданный нам человек, поезжайте-ка к тем олухам. Передайте, что, если они не согласятся на наши предложения, я без их помощи вступлю в Екатеринодар, но тогда уже не допущу их в город.

Романовский что-то шепнул Корнилову. Тот улыбнулся уголками губ. Обернулся, бросил через плечо:

— Правительство мы всегда создадим. Дело нетрудное.

Под густым дождем Гурдай отправился в путь. Судьбы Кубани, безусловно, находились в руках Корнилова, и генерал негодовал на своих земляков.