Владимир Михановский - Прыжок над бездной Страница 34

– Сие неведомо, святой отец, – выступил вперед Аникей. – Думаю, он не из крепости, а с воли.

– Желаю его видеть.

– Пожалуйте сюда, святой отец, – указал Аникей.

Архимандрит пошел за Багровым в другую часть избы.

– Антипушка! Голова непутевая! – через мгновение донесся возглас Иоасафа.

Когда архимандрит вернулся к свите, глаза его были красны.

– Я готов употребить все свое искусство… – важно выступил вперед пузатый лекарь, пользовавший обоих воевод и привезенный Иоасафом специально для Ивана.

– Ему уже ничем не помочь, – дерзко перебил его инок.

В избу с криком вбежала Наталья.

– Где, где он?

Заметив Ивана, лежащего без сознания, она оттолкнула Андрея, кого-то из архимандритовой свиты и припала к груди Крашенинникова.

– Сокол мой ясный! – запричитала она. – Только в себя пришел, только хворь одолел – и снова в бой ринулся. Не уходи, не покидай меня!

Сознание юного богатыря находилось между жизнью и смертью. Какие-то полузабытые образы витали перед ним. Он летел по поднебесью на птице дивной, и вдруг крылья ее начали тлеть. Жара вскоре сделалась невыносимой.

– Пить, – прохрипел Иван.

Наталья метнулась к ведру с водой.

– Нельзя, – остановил ее Андрей. – Он в живот ранен. Глотнет – сразу помрет.

– Птица, птица, – продолжал бредить Крашенинников. – Птица… в небо меня несет…

– Бредит, – сказал лекарь.

– Простите меня, гости высокие, но раненому покой полный нужен, – в пояс поклонившись, произнес инок Андрей. – Иначе помрет, не спасти его.

– Дело говорит он, – сказал архимандрит и, подавая пример остальным, первым направился к выходу.

Комната быстро опустела. Наташа стояла у изголовья Ивана с полными слез глазами.

– Иди-тко и ты, Наталья, – мягко произнес Ани-кей. – Слезами горю не поможешь. Приходи ужо завтра, авось очнется твой богатырь.

Только глубокой ночью Крашенинников пришел в сознание.

– Теперь мы с тобой квиты, Ваня, – весело сказал Аникей, который возился у печки, что-то стряпая.

– Ты о чем? – спросил Крашенинников. Он сидел за столом, каждой клеточкой ощущая блаженное тепло, струящееся от гудящей печи.

– Допрежь ты меня вытащил из полымя, а теперь я тебя, – пояснил с улыбкой Аникей.

– И верно, – подтвердил Андрей. – Он ходил эти дни за тобой лучше, чем мать родная.

Наталья прибегала к ним несколько раз на дню. Ухаживала за Иваном, меняла повязки, подавала целебное питье, приготовленное Андреем…

Разъяренный неудачами, враг продолжал наседать на крепость. Однако главная опасность – грозная Трещера – перестала существовать.

Через некоторое время Иван встал на ноги – могучий организм взял свое.

Немного поправившись, он рассказал друзьям, как ходили они с Антипом по вражеским тылам, как сколачивали отряды, поднимали мужиков на борьбу с поляками. Очень печалился, что Антип погиб.

– Нам бы теперь три пары крыльев собрать, – развивал свои планы Крашенинников, – да снова в тыл вражий броситься. Я там знаю кой-кого. Всыпали бы перцу полякам!

– Посмотрим. С Иоасафом посоветуемся, – отвечал Аникей. – А ты как думаешь, Андрей?

– Полагаю, дел и в крепости хватит. А там, в тылу вражьем, вы разожгли с Антипом пожар, Ваня. Его теперь никому не погасить.

Начав выходить на улицу, Иван первым делом по-просил:

– Хочу на могилу Антипа сходить.

– Что ж, сходим, – откликнулся Аникей.

– Я дома посижу. Косится на меня монастырская братия, – произнес Андрей. – А тут еще лекарей местных против себя восстановил.

– Ну, посиди в избе. Пойдем вдвоем, – решил Аникей.

На улице было морозно. Вкусно пахло свежевыпавшим снежком. Крашенинников пошатывался от слабости. Он жадно глядел на подслеповатые оконца, покосившиеся плетни, лица встречных, худые от голода. И все показалось таким родным и близким, что за него, ей-богу, и жизнь не жаль было бы отдать.

Они пересекли центральную площадь, подошли к монастырскому подворью. Аникей что-то сказал стражнику негромко – Иван только разобрал слова «по повелению архимандрита…» – и калитка перед ними распахнулась.

Подошли к часовенке, при виде которой сердце Крашенинникова заколотилось: отсюда он полетел на чудных крыльях в ту памятную ночь…

– Вот здесь, – указал Аникей на маленький неогороженный холмик близ часовни. Неровно выбитая надпись на камне гласила, что тут похоронен раб Божий Антип, положивший живот свой в борьбе против лютого ворога, чтобы жила Русь святая.

– С почестями похоронили. Такова была воля архимандрита Иоасафа, – произнес Аникей после долгого молчания.

– Прощай, Антип, брат мой названый, – молвил Крашенинников и снял шапку.

Выглянуло после долгого перерыва солнце, и улица, по которой они возвращались, была оживленной. Люди повеселели, словно светило обещало близкое избавление от мук осады. Иные улыбались им, подходили поздравить Ивана с исцелением.

Когда до дома оставалось не так уж далеко, Аникей вдруг остановился:

– Гарью тянет.

– Обычное дело. Вражье ядро домишко либо сарай подожгло, – сказал Крашенинников.

Люди в крепости давно привыкли к непрерывному обстрелу вражеской артиллерии. Научились ловко пожары тушить. Созданы были специальные отряды тушильщиков, оснащенные баграми, крючьями да песком.

– Моя изба горит! – закричал вдруг Аникей и побежал.

Изо всех щелей приземистого дома валил дым. Багров рывком отворил дверь. В избе стоял чад – не продохнуть, но он смело ринулся внутрь.

Видимо, дом загорелся снаружи. Влажные бревна нехотя тлели.

Вдвоем они кое-как ликвидировали пожар, который не нанес большого урона. Крашенинников вышиб окошки, и дышать стало полегче.

– Андрей! – крикнул Аникей.

Никто не откликнулся. «Задохся», – обожгла мысль. Вместе с вошедшим Иваном они обшарили все углы и закоулки – Андрея не было. Он исчез бесследно, и больше его в крепости никто не видел…

Вскоре на крепость надвинулись грозные события, заслонившие все остальное. Враг, видя, что орешек оказался не по зубам, все более ощущая пламя партизанской войны, разгорающееся в тылу, решил предпринять отчаянный штурм монастыря, бросив в бой все резервы.

Отдельным отрядам удалось преодолеть стены и ворваться в крепость. Завязались яростные схватки за каждую улочку, каждый дом. Сражались все – и боевые ратники, и мирные люди. В первых рядах были Крашенинников, Багров и, несмотря на почтенный возраст, архимандрит Иоасаф.

Через несколько часов рукопашной недруг был отброшен, и на его плечах защитники крепости ворвались во вражий стан.

Хотя полякам удалось защититься, день сей стал переломным. Пыл осаждающих начал угасать. Неверные людишки, примкнувшие к ним в чаянии близкой и обильной поживы, начали откалываться и в одиночку, и целыми группами, несмотря на заградительные кордоны поляков.

На очередном военном совете архимандрит заявил, что грех было бы не воспользоваться смятением врага. Оба воеводы с ним согласились, в результате чего вылазки защитников крепости участились. Ворог совсем хвост поджал, не сумел даже задержать партизанский обоз, который вели вооруженные мужики. Защитники получили продовольствие и боеприпасы. Помимо мороженых туш, пороха да ядер, обоз привез добрую весть: захватчиков изгнали из недалекого Переславля, побили нечестивцев великое множество и оттеснили оставшихся до самой Александровской слободы. Измученные защитники монастыря чувствовали: спасение не за горами.

Каждый день теперь приносил новости, и все они были добрыми. Враг уже мыслил не о том, чтобы крепость взять, а чтобы подобру-поздорову ноги унести.

И настал день радости.

12 января – через шестнадцать месяцев после начала осады – Сапега и Лисовский снялись с места и двинули свое войско, изрядно потрепанное и оголодавшее, в сторону Дмитрова. Это было скорее не отступление, а беспорядочное бегство. На пути следования враг не находил ни фуража, ни припасов, ни крыши хоть захудалой, чтобы отогреться и отдохнуть.

Убедившись, что враг ушел, осажденные распахнули настежь крепостные ворота. Народ праздновал свое освобождение.

Глава восьмая. Грозные годы

Несмотря на острый недостаток времени, вызванный быстрым продвижением немцев на данном направлении, землянку успели сделать добротную, в два наката. Место, выбранное для расположения вновь созданного партизанского отряда, оказалось удачным. Кругом чащоба, глухомань, но выбраться отсюда, если потребуется, можно быстро.

Враг рвался к Москве, и положение столицы было тяжелым. В такой ситуации каждый патрон, винтовка каждая имели значение. Поэтому распоряжение, полученное относительно отряда, представлялось по меньшей мере странным. Отряду было приказано затаиться и ничем не выдавать своего местонахождения.