Аркадий Первенцев - Над Кубанью. Книга вторая Страница 35

На выезде из аула Гурдая обогнал отряд, усиленный двумя трехдюймовками и пулеметами, завьюченными на крепких, низкорослых лошадях. Гурдай узнал кавалеристов Глазенапа.

— Куда? — спросил он сотенного командира, проезжавшего мимо.

— Выступаем. Собачья погода.

Корнилов упрямо вел части к заветной цели — Ека-теринодару. Армия двигалась по колено в воде и жидкой грязи, по дорогам и без дорог. Обширные долины рек должны были вот-вот налиться водой. Колонны двигались под прикрытием густых туманов.

Красногвардейские отряды, занявшие естественные рубежи — реки, были растянуты слишком редкой цепыо, чтобы оказать сопротивление собранной в кулак армии, управляемой искусным полководцем.

Корнилов прибегал к излюбленному им маневру ложных демонстраций и крутому изменению направления марша.

Только в станице Ново-Дмитриевской Корнилова догнали представители кубанского отряда. Оставшись одни, они могли погибнуть. В этом нетрудно было их убедить логически мыслящему Гурдаю, иногда обладавшему большой силой убеждения. Таким образом, Гурдай добросовестно выполнил поручение Корнилова, оказавшегося гораздо дальновиднее кубанских националистов. Наказной атаман полковник Филимонов, председатель законодательной рады Рябовол, председатель правительства Быч, генералы Султан-Гирей и Покровский явились с повинной головой и после длительных прений подписали протокол, объединяющий оба войска под командованием Корнилова.

Командующий немедленно реорганизовал части, создав три бригады: Маркова, Богаевского и Эрдели. Наступление продолжалось. На штурм города Корнилов вел семь полков, батальон пластунов, шесть полевых батарей…

Армия белых на три четверти состояла из офицеров и юнкеров. Зачастую даже роты вели испытанные генералы и полковники, а на стороне республики насчитывалось едва ли два десятка офицеров. Народ выдвигал своих командиров. Полками и батальонами командовали унтеры, фронтовые солдаты и казаки, бывшие хлебопашцы, рабочие, сапожники, овчинники.

Екатеринодар, расположенный на правобережье Кубани, фактически имел две переправы: мост у Пашков-ской станицы и железнодорожный — новороссийской магистрали.

Пашковский мост находился под неусыпным наблюдением. Здесь в свое время была совершена неудавшая-ся атака Покровского. Железнодорожный мост представлял собой хорошо укрепленное искусственное дефиле, не доступное для лобового нападения.

Корнилов решил форсировать реку у станицы Елизаветинской, что в восемнадцати километрах западнее города. Неудобная елизаветинская паромная переправа, к тому же с малой пропускной способностью, не охранялась красным командованием, которое возглавлял неопытный и растерявшийся Автономов.

Чтобы отвлечь противника, Корнилов, взяв станицы Смоленскую и Георгие-Афнпскую, ложно продемонстрировал наступление в сторону разъезда Энем, якобы рассчитывая прорваться к городу по главному железнодорожному мосту.

Маневр удался. Автономов двинул сюда войска.

В это время Корнилов пустил на северо-запад конницу Эрдели, подкрепленную полками Второй бригады Богаевского, которые с налета захватили аулы Панахес, Хаштук и правобережную Елизаветинскую.

Двадцать шестого марта, под арьергардным прикрытием марковской бригады, началась трехсуточная переправа армии и обозов.

ГЛАВА XXII

Гурдай въехал в аул Хаштук. Аул был набит пехотой и обозами. Ехавший с Гурдаем член рады Кулабу-хов уговорил его оставить повозку и пойти пешком к переправе.

По узкой улице, вплотную к плетням и каменным заборам, продвигались ротные колонны пехотинцев. Конные офицеры, занявшие переулки, покрикивали на пехоту, заставляя либо останавливаться, либо проходить быстрее. Разноречивые приказания, громкие команды ротных и взводных командиров, частая пулеметная стрельба на правом берегу вносили беспокойство и сутолоку.

Гурдай следовал за Кулабуховым, который, свернув с улицы, пошел прямо по дворам, через бурьяны и перелазы. Вслед им лаяли небольшие мохнатые собаки. В дверях низких домишек семьями стояли угрюмые, недоверчивые люди: местные жители — шапсуги.

Послышался шум реки. Кулабухов ускорил шаг и вышел снова на улицу.

— Пропустить улагаевцев! — закричал казачий офицер, продираясь возле забора на крупном темно-сером жеребце.

Пехота потеснилась влево. Пластуны-улагаевцы быстро проходили. Шинели их были забрызганы грязью, за плечами покачивались туго набитые вещевые мешки, у поясов позванивали саперные лопатки и манерки.

Перекатами пророкотал разрыв. Снизу, от реки, передали приказание поторопить артиллерию. И сейчас же из бокового переулка вылетела батарея. Лошади, управляемые крикливыми ездовыми, скакали, поводя налитыми кровью глазами. Пластуны охотно остановились, пропуская батарею. Подпрыгивая на ухабах, крутились высокие колеса орудий и зарядных ящиков.

— Большевики нащупали переправу, — сказал Гур-дай. Он остановился, снял шапку.

— Ведь на том берегу наш Эрдели, — сказал встревоженный Кулабухов.

— Для подавления артиллерии нужна также артиллерия, а не конница… Надо спешно. Как бы нас того… не отрезали.

Гурдай зашагал, поднимая полы черкески. Дворы кончились. Блеснула река.

Кубань пенилась. Проносились тонкие разлохмаченные жерди, доски. Действовал только один паром, на котором переправляли тесные группы пехотинцев. Возле второго парома возились ремонтеры, связывая оборвавшийся, только что выловленный трос. Паром подрагивал, сбиваемый течением. Его придерживали грязные офицеры, ухватившиеся по трое-четверо за пожарные крючья. Офицеры толклись в жидкой глине, скользя поступаясь.

Чехословаки инженерной роты подводили под паром тупоносый баркас, сшитый из досок, наложенных одна на другую и залитых варом. Работали они молчаливо и деловито, недоуменно поглядывая на бестолково суетливую и шумную возню офицеров.

Батарейцы кормили лошадей пучками сена, надерганного из крестьянского воза, завязшего у переправы. Хозяин уныло наблюдал расхищение, в знак молчаливого протеста щупал ослабевшую веревку, перекрестившую воз, и, тяжело вздыхая, потягивал ее, повисая всем телом.

Наконец трос связали, баркас закрепили. Ездовые помогли вкатить орудие на паром, а после, с чисто извозчичьими воплями, завели лошадей. Гурдай попросил артиллерийского подпоручика перевезти их на противоположную сторону. Тот мельком взглянул на погоны Гурдая, небрежно козырнул и отвернулся.

Когда отчалили, генерал пожаловался Кулабухову:

— Вы можете себе представить, Алексей Иванович. Эти господа армейские офицеры Корнилова к нам, кубанцам, оскорбительно пренебрежительны.

— Ну, это вам показалось, Никита Севастьянович, — успокоил Кулабухов, искоса оглядывая потускневшие газыри своей черкески.

— Нет, не показалось. Отношение как к туземцам, к папуасам.

Паром поскрипывал. Паромщик, немолодой шапсуг в нагольном полушубке, налегая животом и грудью, еле справлялся с длинным дубовым правилом.

Артиллерийские лошади, измотанные переходами, дремали. Взад и вперед по реме сновали высокобортные рыбачьи баркасы, перевозя рослых донских партизан Богаевского, перемешанных с щупленькими юнцами из ростовской учащейся молодежи.

— Корнилов в Елизаветинской? — спросил Кулабухов.

— Он переправился с головной бригадой. — Генерал наклонился к спутнику — Вы представляете — в Ека-теринодаре у меня сын, жена… — Генералу хотелось поделиться еще чем-то теплым, интимным. Ведь человек, находившийся возле него, не так давно принимал покаяния, он был священником, ему открывались человеческие души.

— Представьте себе, Алексей Иванович, — задушевно продолжал Гурдай, — ведь уже начался великий пост… говеют люди…

— Разве? — безразлично произнес Кулабухов, и на его лисьем лице появилось отчужденное выражение. — Мы не запоздаем на совещание?

Пешком прошли дамбу. К станичному правлению, где обычно располагался штаб, их подвез случайно встреченный ими кучер Алексеева. У него на тележке лежали мешки с ячменем, отрубями и макитерка с квашеной капустой — самочинно добытый фураж и продовольствие. Перед штабом, как и всегда, толпились люди. На крыльце переговаривались офицеры, присланные полками для связи. Сестры передового перевязочного пункта нагружали фурманки медикаментами и бельем, хлюпая сапогами, таскали свертки из околотка. Офицеры задирали сестер, плоско шутили, договаривались о ночевке, «в случае легкого ранения». С задирами, не скупясь на солдатские словечки, перебранивалась миловидная женщина с ямочками на щеках.

В темном коридоре Гурдай встретил Брагина и тепло с ним поздоровался.

— Воюете, землячок?

— Воюю, ваше превосходительство, — браво ответил Брагин, оглядывая генерала. Гурдай постоял возле него, пожевал губами, потрогал его за темляк и, промычав что-то неопределенное, ушел.