Гельмут Липферт - Дневник гауптмана люфтваффе. 52-я истребительная эскадра на Восточном фронте. 1942-1945 Страница 39

От увиденного у меня перехватило дыхание. На выходе из облаков я неожиданно оказался посреди роящейся массы Яков и ЛаГГов, в то время как дальше внизу гудели Ил-2. Боже мой, подумал я и потянул ручку управления на себя, одновременно включив зажигание и толкнув рычаг дросселя вперед. Все, что мне оставалось, – это снова уйти обратно в облака.

Я решил не опускаться ниже облаков, пока мой двигатель почти что не выйдет из строя. Когда наступило это время, я осторожно снизился. О, какая удача! Вокруг никого не было видно. Еще раз мне повезло. Но теперь пришло время выключить двигатель и подыскать место для приземления. Самолет испускал дым, и я слишком хорошо знал, что это означает: самолет вот-вот загорится. С 800 метров я увидел два ипподрома, один позади другого. Я не хотел выпрыгивать с парашютом и потому приготовился приземлиться на ипподроме.

Двигатель больше не работал. Я несся к первому ипподрому, на который собирался посадить свой самолет. По мере приближения я подумал о Либмане, но немедленно выбросил подобные мысли из головы.[130] Но затем я увидел, что ипподром слишком короткий для посадки, и когда на скорости 200 км/ч достиг его центра, то, несмотря на скольжение на крыло и выпущенные закрылки, снова включил зажигание. Когда двигатель заработал, я немного поднялся, чтобы перескочить через тополя, приближавшиеся ко мне. Потом я опять выключил зажигание и резко бросил свой «ящик» вниз. Он завис в воздухе, подобно жирной сливе.

Поступательная скорость самолета упала почти до нуля, он снижался ко второму ипподрому под углом приблизительно 60 градусов. Машина ударилась о землю недалеко от центра ипподрома, после чего гондолы пушек[131] и двигатель буквально пропахали землю. В тот же момент я почувствовал мощный удар в спину, но остался в сознании и, не теряя времени, расстегнул привязные ремни и выбрался из своего «ящика». Несмотря на то что моя спина ужасно болела, я снова спасся. Я был счастливчиком! Эти два ипподрома были окружены тополями, и было маловероятно, что кто-нибудь мечтал посадить там свой «сто девятый». Тем не менее я выполнил этот трюк, и притом на расстрелянной машине. Она была не более чем грудой обломков; не осталось ничего, что можно было использовать. Каждый, кто знает, что такое приземляться на скорости 150 км/ч, может оценить, насколько резким было торможение, когда самолет зарылся в грунт.

Пока я доставал парашют, вокруг не было видно никого, хотя я все еще мог быть на русской территории. Но затем появился «Фольксваген», из которого, к моей радости, выбрался пехотный лейтенант. Я поведал всю свою историю и нашел в нем не только слушателя, но также и поклонника, который был очень впечатлен моей гладкой посадкой. Его шофер, напротив, был больше заинтересован практическими вещами и осушил мой топливный бак при помощи шланга, имевшегося у него с собой. Потом мы сели в автомобиль. Два часа спустя я снова был в своей группе в Будаэрше.

Непосредственно передо мной туда с парашютом под мышкой вернулся лейтенант Дюттман, черный, перемазанный, но, как я видел, счастливый. Дюттман сбил Ил-2, но затем врезался в сноп сброшенных им маленьких бомб.

В декабре мы покинули Будаэрш, чтобы перебазироваться дальше на запад. Мы прибыли в Чор,[132] где разместились на квартирах в близлежащем замке. Аэродром был расположен на возвышенности и, к сожалению, регулярно посещался Ил-2. Мы делали все, что могли, но плохая погода часто препятствовала нашим боевым действиям.

Мы использовали периоды ожидания, чтобы совершенствовать свои навыки в скате.[133] Взлетая из Чора, я одержал еще две победы и еще раз сбил Ил-2. Я совершил вынужденную посадку «на живот» в непосредственной близости от аэродрома.

Я скоро узнал, что мои товарищи из 1-й танковой дивизии действуют в районе Штульвейссенбурга.[134] Я сбил русского и преподнес его им как настоящий подарок, поскольку он упал перед самым командным пунктом дивизии. На следующий день я воспользовался преимуществом плохой погоды и поехал в дивизию, где встретил теплый прием. Сначала русский летчик утверждал, что был сбит зенитной артиллерией, но, в конце концов, я смог убедить его в том, что это моя работа. Мои товарищи были немало поражены тем, что унтер-офицер, которого они знали, вернулся к ним гауптманом и кавалером Рыцарского креста.

Но в Чоре произошел печальный инцидент. Мы потеряли своего хорошего друга и товарища гауптмана Штурма. Это случилось в тот день, когда я сбил Ил-2. Общее число побед эскадрильи Штурма достигло тогда 899, причем в тот день две из них были на счету гауптмана. Как командир эскадрильи, он хотел одержать и 900-ю победу. Так что, приземлившись, он немедленно пересел в другую машину и начал взлетать. Однако его колеса ударились о верхушку грузовика, который в тот момент пересекал взлетную полосу. Самолет рухнул обратно на землю и заскользил по ней, к моменту остановки он уже полностью был в огне. Я помчался, чтобы вытащить гауптмана из разбитой горящей машины, но было уже поздно. Он, вероятно, погиб мгновенно и к этому времени был в раю летчиков-истребителей, ожидая вместе с Фённекольдом моего прибытия, чтобы мы могли сыграть в наш традиционный скат. В серый, холодный день мы похоронили его останки в г. Папа.

Вскоре группа вынуждена была снова перебазироваться, чтобы уйти от наступающих русских. Мы достигли Веспрема, около озера Балатон. Поначалу особых событий не происходило, и так случилось, что мы возобновили свое знакомство с жизнью пехоты. Все, включая пилотов, совершали марши, занимались строевой подготовкой и всеми другими «прекрасными» вещами, которые должен был знать пехотинец. Несколько раз мы совершали марши по окружающей сельской местности по снегу и холоду и в ходе их часто разыскивали объекты, которые были предметом нашей любви из-за своего прекрасного вина. Даже избалованные пилоты получали удовольствие от подобных маршей и с радостью принимали в них участие.

Именно в это время, когда вражеские самолеты нас особо не тревожили, я одержал «крупную» победу.

Вместе с ведомым, унтер-офицером Брандекером, я почти в течение часа барражировал над линией фронта, но так ничего и не увидел. Уже на обратном пути я заметил над озером Балатон приблизительно на 5000 метрах одиночный самолет. Мы поднялись по спирали и опознали в нем Пе-2, русский разведывательный самолет. Самолет неторопливо летел на запад. Но русский, должно быть; был настороже, потому что, едва я занял позицию сзади и собрался открыть огонь, Пе-2 выполнил разворот со снижением и попытался уйти на высокой скорости.

При наборе высоты я потерял скорость, и русский первоначально смог увеличить дистанцию между нами. Однако скоро мы уже были позади него. Никакие развороты или маневры теперь не могли ему помочь. Усилия заднего бортстрелка также были напрасны. Несмотря на то что трассеры свистели мимо кабины, я подошел очень близко и, нажав на спуск 30-мм пушки, добился двух попаданий. Было бы достаточно и одного снаряда; второй же заставил самолет взорваться.

Именно в то время мы снова столкнулись с «Мустангами»; к сожалению, наш опыт, который мы получили при этом, был отрицательным. Лейтенант Эвальд и его звено встретились с восьмеркой этих американских истребителей к северу от Балатона. Эвальд имел свои счеты с американцами, поскольку это они над Румынией стреляли в него, когда он опускался с парашютом. Как бы там ни было, он атаковал их, не обращая внимания на свою позицию. Он повредил «Мустанг», который начал терять высоту, оставляя за собой шлейф черного дыма, но через минуту восемь самолетов превратились в двадцать или тридцать. Первая группа американских истребителей использовала свою систему связи, работавшую предельно точно, чтобы вызвать подкрепление, и скоро Эвальд и три его «Мессершмита» имели противника, численно превосходящего их в отношении 10:1.

Ведущий второй пары в звене Эвальда, фельдфебель Питцель, сбил «Мустанг», но практически немедленно сам был сбит и едва успел выпрыгнуть с парашютом. Два ведомых попытались уйти, но в итоге оба были сбиты. Тогда вся свора собак набросилась на храброго Эвальда, который защищался, как мог. Непрерывно маневрируя и стреляя, он смог добраться до своего аэродрома. Там он внезапно выровнял самолет и, преследуемый тремя «Мустангами», на малой высоте промчался мимо епископского дворца в Веспреме. Около аэродрома он поднялся прямо под огонь немецких зениток. Его самолет получил несколько попаданий прежде, чем он на высоте 300 метров перевернул свой «Мессершмит» на спину и выпрыгнул с парашютом.

В то время как «Мессершмит» упал на землю к западу от аэродрома, лейтенант Эвальд висел на своем парашюте, обстреливаемый солдатами СС. Пули свистели рядом, но судьба уберегла его жизнь, и он приземлился целым и невредимым. Позднее он приехал в подразделение СС и в жестких выражениях выразил этим людям свое «восхищение» их навыками стрельбы.