Владимир Першанин - Не промахнись, снайпер! Страница 44

— Если они его добьют, — он назвал фамилию бойца, — то в плен никого брать не будем.

Раненый зашевелился, попытался уползти. Из дома сразу открыли огонь, вокруг него заплясали фонтанчики влажной земли, перехлестнули тело. Венгры словно торопились отрезать все пути к отступлению или сдаче в плен. Солдат, пробитый несколькими пулями, неожиданно стал подниматься. Одиночный выстрел из окна второго этажа свалил его вниз лицом на траву.

— Ну, все, наигрались, — Данкевич повернулся ко мне. — Егоров, бери трех бойцов и вышиби гадов из амбара.

Амбар, сложенный из хорошо подогнанных камней, преграждал путь к дому — главному узлу обороны. Я понял, что взводный хочет увидеть, как я буду действовать. Сначала показалось, что его приказ бессмысленный. Я испытывал состояние, которое знакомо многим фронтовикам, попавшим на долгое время в тыл и снова вернувшимся на передовую. Сковывал страх, его надо было преодолеть.

Снял вещмешок с запасным диском (еще один висел на поясе), коробкой патронов, гранатами, завернутыми в тряпки. Гранаты, легкие РГ-42 переложил в карманы брюк и затолкал за ремень. Трое бойцов тоже снимали вещмешки и готовили гранаты.

— «Лимонки» не берите, — предупредил я. — Своих осколками побьете.

Данкевич не вмешивался, только глянул на часы, намекая, что желательно поспешить. Когда, пригнувшись, двинулись вперед, я словно нырнул в холодную воду. Обернувшись, попросил:

— Прикройте огнем.

Лейтенант ничего не ответил, махнул рукой, показывая направление. Сначала перебежками, затем ползком пересекли открытое место, огибая трупы сержанта и бойца. Из-за деревьев застучал «Дегтярев», но помочь он нам не мог. Вылазка сразу не заладилась. Когда возле сарая стали намечать следующий бросок, очередь со второго этажа ранила неосторожно сунувшегося солдата. Ему перебило кисть руки, сильно текла кровь. Минут пять заняла перевязка, парень мог просто истечь кровью.

Я не знал, что делать дальше. На правом фланге шла стрельба, вели бой второй и третий взводы. Топтание на месте расценят как трусость. Подтверждая мои мысли, услышал команду Данкевича:

— Егоров, не телись! Вперед.

Охватила злость. Куда вперед? Под пулеметный огонь. Неужели нельзя подождать подхода артиллерии? Приказал обоим солдатам оставаться на месте, сам лихорадочно искал выход. Увидел небольшое окошко в стене сарая.

— Ребята, подсадите.

Перевалился внутрь на солому, смешанную с навозом. Нашу возню услыхали, сразу открыли огонь. Пули пробивали стену насквозь. Я бежал к дальнему концу, уходя от бесконечной очереди станкового пулемета. Следом заскочили оба моих бойца и догнали меня. Остановились возле полуоткрытых ворот в торце сарая. Молодые ребята лет восемнадцати тяжело дышали и ждали команды. Я знал, что многие бойцы во взводе с гранатами дел не имели. Обучить их не успели, так как боевое метание в линейном полку запретили.

— Гранаты умеете бросать? — все же спросил я.

— Умеем.

— Бросали когда-нибудь?

— Только учебные.

Ничего не изменилось за это время. Жалеют, как и раньше, боевых гранат, а точнее, не хотят проводить рискованные занятия, во время которых порой происходят несчастные случаи. Зато не пожалеют нас венгры.

— Сидите здесь, когда услышите взрывы, открывайте огонь. Не вздумайте высовываться.

До амбара оставалось метров тридцать. Амбразура с пулеметом находилась с другой стороны, зато с крыши-чердака за нами наблюдал автоматчик. Я пополз вдоль ограды, загребая всем телом навоз. Лучше так, чем подняться и получить пулю. Автоматчик дал очередь. Не дожидаясь взрывов, оба помощника открыли огонь из ППШ, жестяная крыша амбара трещала под ударами пуль. Теперь медлить нельзя! Перемахнул через ограду и на несколько секунд оказался под обстрелом пулемета из кирпичного дома.

Увернувшись от пуль, добежал до амбара и прижался к теплым камням. Хорошая, солнечная осень в Венгрии! Как бы ее пережить! Готовя гранаты к броску, обнаружил, что, пока полз и перемахивал через забор, из автомата вылетел диск. Эх, раззява! Впрочем, это было слабым местом наших автоматов, при толчках и ударах диски вылетали из пазов. Вставил запасной, потом, высунувшись за угол, бросил две гранаты. Они взорвались перед амбразурой, которую выдолбили в полуметре от земли. Так ее труднее достать артиллерией, зато ручные гранаты искрошили осколками края амбразуры и, как позже выяснилось, продырявили водяной кожух и пламягаситель старого кайзеровского пулемета МГ-08.

Пулемет замолчал. Я подбежал к амбразуре и дал длинную очередь внутрь. Две оставшиеся фанаты бросил под дверь, обитую железом. Ее вышибло из петель, а сквозь проем ударил автомат. Соваться в амбар без гранат было слишком опасно. Позвал своих помощников. Но пока они бежали, одного свалил снайпер из двухэтажного особняка. Уцелевший боец судорожно сглатывал, глядя на убитого наповал товарища.

В тот момент я подумал, что получилось бы больше пользы, если б я действовал снайперской винтовкой. Про мою профессию тогда никто не спрашивал. Я забрал у растерянного бойца гранаты и швырнул их в проем, который пытались закрыть изнутри. Потом ворвались внутрь амбара. Тело венгерского лейтенанта, с шестиугольными серебристыми звездочками на петлицах, лежало возле двери. Один из пулеметчиков сидел у стены, закрывая ладонью лицо, из-под пальцев текла кровь.

Третий пулеметчик, отступив в темноту, стоял с поднятыми руками. Я не сразу разглядел, что он сдается, и дал очередь. Венгр упал, зашевелился. Боец тоже открыл огонь, простреливая углы и закоулки амбара. Вскоре к нам присоединился весь взвод, но продвинуться вперед не могли. Двухэтажный особняк огрызался огнем из нескольких окон. Данкевич, чем-то недовольный, приказал:

— Егоров, беги к Зиборову. Сообщи, что мы застряли.

Лейтенант мог послать кого-то из рядовых бойцов, но упорно гонял меня, словно мальчишку. Хотелось крикнуть ему в лицо: «Тебе легче станет, если попаду под пулю?» С не меньшей злостью ответил «есть» и снова повторил обратный путь к дороге. Снайпер довольно точно приложился вслед, пуля прошла в десяти сантиметрах от головы, когда я перебегал лужайку с убитыми бойцами. Вначале их было двое, теперь лежали три человека: двое солдат и сержант. Мы несли потери у какого-то вшивого поместья, пройдя маршем полсотни километров. Может, поэтому злился Данкевич. Ротный Зиборов, выслушав доклад, сначала удивился:

— Чего ты бегаешь? Послать некого?

— Приказ.

— Ладно, отправляйся назад. Подвезли мины, дадим огня из «самоваров», затем штурм по сигналу зеленой ракеты.

Пробираясь к своему взводу, увидел на дороге две тяжелые самоходки СУ-152. Бросился наперерез, попросил лейтенанта, сидевшего на краю люка, помочь нам. Он полминуты раздумывал, затем выплюнул папиросный окурок.

— Не могу, сержант. Снарядов мало, нас впереди ждут. Там бетонные укрепления, а домишко сами возьмете.

Обдав меня выхлопом дыма, самоходки двинулись дальше, а я в третий раз проделал хорошо знакомый путь. Минометы четверть часа долбили особняк. Стены пробить не удалось, но вложили несколько мин в окна. Затем началась атака и, потеряв еще сколько-то убитых, мы вышибли из укрепленного поместья венгров. Вернее, не вышибли, а уничтожили. Спастись сумели всего восемь-десять человек, вырвавшись на вездеходе и двух мотоциклах.

На ночь рота разместилась в доме, флигеле и хозяйственных постройках. Я впервые увидел, как живет Европа, которую, не щадя жизней, освобождали от фашистов и всяких угнетателей. Здесь обитал фермер, занимавшийся разведением лошадей. Он поторопился убраться, считая, что хорошего от нас ждать нечего.

Хотя окна вышибло, а кое-где огонь повредил паркетный пол, стены и мебель, я ходил по дому, как по музею. Вызывали удивление дорогие портьеры, мягкие диваны, красивые шкафы, ряды книг с золотыми тиснениями. Нагляделся на нищету в Старой Анне, да и наш домик в Сызрани показался сейчас убогим.

Единственную роскошь по тем временам, которую позволила себе моя семья перед войной, это покрыть полы зеленой вагонной краской. Отец купил в депо по большому блату два ведра некондиции. Мы очень гордились крашеными полами, потому что у большинства соседей они оставались лишь обструганными. Мытье полов раза два в месяц превращалось до этого в сплошное мучение. Накопившуюся пыль и грязь соскребали широким ножом «косарем» вместе со слоем древесины, а потом долго промывали. Слой краски избавил нас, детей, от участия в утомительном занятии. И мебель оставалась у нас полностью самодельной, за исключением металлической кровати родителей, остальные спали на деревянных кроватях и топчанах.

Ко мне подошел командир отделения сержант Молодка. Фамилию носил бодрую, а выглядел после нескольких ранений плоховато, весь сморщенный, с пятнами седины в волосах, хотя было ему лет двадцать пять.