Владимир Попов - Сталь и шлак Страница 44

И в памяти встал первый мастер, у которого Пермяков работал. Давно это было, лет тридцать назад, но Пермяков до сих пор не мог забыть, сколько водки пришлось перетаскать «учителю» только за то, чтобы из бригады чернорабочих перейти в катали. Никто тогда ничего не объяснял, ничего не показывал. И то, что молодежь теперь узнает за год в ремесленных училищах и школах ФЗО, можно было не узнать за всю жизнь. «Мастера умирали, так и не выдав своих секретов, а этот, — он снова взглянул на Шатилова, — этот ничего не скрывает, потому что и от него не скрывали ничего».

После заливки чугуна Шатилов уже ни на минуту не отрывался от заслонок — от первой до пятой, от пятой до первой, как часовой, двадцать шагов туда, двадцать шагов обратно.

«Зеленоват немного, слишком часто в печь заглядывает», — подумал Пермяков, но, посмотрев в оконце, понял, почему тот беспокоится: даже сквозь синее стекло свод выглядел белым, вот-вот оплавится и потечет.

Пермяков покачал головой:

— Смотри, парень, до греха недалеко.

Но парень смотрел и без предупреждения, он то и дело стремглав бежал от печи к рукояткам управления. И тогда встревоженный Пермяков сам смотрел в гляделку и вздрагивал, когда ему казалось, что свод слегка подожжен.

Пока все было в порядке. Шатилов своевременно успевал остудить перегретый участок.

В середине плавки Пермяков уже суетился вместе с Шатиловым, не переставая следить за перегретыми участками свода, иногда покрикивал на подручных, торопя их, словно он, Пермяков, вел эту плавку.

Шатилов спешил сам и торопил всех — и подчиненных и начальников.

Мастер смены замешкался и, увидев, что без его разрешения начали давать руду, прибежал взволнованный.

— Ждать не можем, — решительно заявил Шатилов, — некогда, скоростную ведем. Да ты не бойсь, варил не такие, танковую бронь варил, а снарядную… У нас ее и подручный сварит, — не удержался он, чтобы не уколоть медлительного мастера.

Задолго до выпуска сталевар начал торопить начальника смены с подготовкой шихты к следующей плавке.

«Другая школа, совсем другая, — оценил Пермяков, — в старое время сталевар сталевару волк был. Случалось, сделает завалку на застуженную подину — и танцуй потом, за всю смену не расплавишь».

Плавка пошла на двадцать минут раньше, чем последняя рекордная Пермякова, по странно, сам Пермяков не испытал чувства зависти, хотя и не на шутку встревожился. Он понял, что никаких особых секретов у Шатилова нет. Была только неуемная жажда работы, умение точно определять температуру свода и все время держать ее на крайнем верхнем пределе. Это требовало большой смелости и напряженного внимания, и Пермяков знал, чего это стоило.

Он шел домой, заранее переживая горечь поражения в предстоящем соревновании. Подручный, с которым ему придется работать, не умел еще закрывать отверстие на газу.

«Оставайтесь, посмотрите, поможете, — повторил он фразу Шатилова. — А вот кто поможет мне?»

К большому своему удивлению и радости, выйдя на плавку, он увидел Шатилова. Тот сдержанно улыбнулся — кожа у рта до сих пор была стянута от ожогов.

— Пришел помогать, закрою на газу, — шепнул он Пермякову, и у того сразу отлегло от сердца.

Шатилов не ушел до самого выпуска.

Плавка пошла на пять минут раньше шатиловской. Пермяков рассчитывал «сыграть вничью», и победа его даже смутила. Но «соперник» был искренне рад.

— Вот это хорошо. Я на двадцать минут сократил плавку, вы — еще на пять, кто-нибудь другой — на двадцать, тридцать — так и собьем продолжительность плавки на целый час, а это уже целый вагон снарядов.

Домой они шли вместе. Шатилов был радостно возбужден, а Пермяков пошатывался от усталости. Годы все же давали себя чувствовать.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

1

Пырин оказался очень полезен подпольщикам. В городской управе он получил разрешение на открытие собственной ремонтной мастерской и занял для этой цели пустующий домик на одной из окраинных улиц. В жилой половине участники группы встречались с Сердюком, который был зарегистрирован как сотрудник по скупке и сбыту домашней утвари. Зайти в мастерскую было всегда удобно, тем более что в этой глухой части города клиенты не часто беспокоили Пырина. Постепенно в работе группы создалась определенная система.

Петр Прасолов поступил на завод. Этому участку Сердюк уделял особое внимание. На окружающих город шахтах патриоты не давали немцам выдать на-гора ни одной тонны угля, выводили из строя восстановленные клети и насосы, откачивающие воду; на одной из шахт умудрились взорвать копер. В этот район, как и в большинство районов Донбасса, гитлеровцы вынуждены были ввозить уголь из Германии. Активнее всего работали подпольщики на транспорте — взрывали эшелоны с боеприпасами, засыпали песок в буксы вагонов, проводили ремонт так, что паровозы останавливались на перегонах, едва выйдя из депо. А на заводе все было тихо. Товарищ, оставленный для этой работы, то ли провалился, не успев ничего сделать, то ли отсиживался, неизвестно чего выжидая. Это и заставило Сердюка заняться заводскими делами. В мартеновском цехе работал Сашка, каждую неделю проводивший читку «Донецкого вестника» по сделанной ему Сердюком разметке. Такую же читку проводил в механическом цехе молодой слесарь Семен Воробьев по заданию Прасолова, который успел уже обзавестись собственным активом.

Валентина Теплова нигде не работала, заручившись у знакомого врача справкой, что она больна туберкулезом. Это не могло вызывать особых сомнений, девушка так исхудала за последнее время, что на нее страшно было смотреть. На ее обязанности лежал выпуск листовок о положении на фронтах, с призывами к населению, и Сердюк совершенно серьезно называл Валю своим агитпропом. Он ухитрился раздобыть старенькую пишущую машинку, доставлявшую немало хлопот Пырину, которому чуть не через день приходилось ремонтировать ее. Сашкины «личные кадры» уже не занимались переписыванием — они только распространяли напечатанные листовки. Не работал и Павел. Он целыми днями шатался по городу, по базару и всегда возвращался с какими-нибудь новостями. Сердюк держал его в «горячем резерве» и не особенно о нем беспокоился: этот из любого положения выйдет — и от облавы ускользнет, и от мобилизации в Германию. Зато Гревцова доставляла немало беспокойства. По мнению Марии, подпольная группа сделала очень мало, а ей хотелось мстить непрестанно, действенно. Сердюк о многом ей не рассказывал, и она часто жаловалась Пырину:

— Остыл наш начальник, отсиживается. Так он до ста лет спокойно проживет, а что толку!

Пырин все больше молчал и, казалось, сочувственно слушал горячие слова Гревцовой.

Однажды, идя по городу мимо полицейского управления, Мария встретила свою подругу по школе — Норину. Когда-то они очень дружили, но потом охладели друг к другу. Романтической душе Марии был чужд практицизм Нориной. Девушки сошлись в свое время именно вследствие несходства характеров и по этой же причине разошлись. Теперь Норина встретила Гревцову так же дружески, как в лучшую пору их знакомства, расспросила ее и посоветовала устраиваться на работу.

— У нас в полицейском управлении ищут сотрудника в паспортный стол. — И добавила шепотом: — Доходное это дело, Муся, пошли, надо сегодня же зачисляться.

Гревцова подумала и согласилась.

Узнав от Павла, что Мария поступила на службу в полицию, Сердюк был несколько озадачен. Его рассердило нарушение элементарной дисциплины группы. Он приказал Павлу вызвать Гревцову, но Мария не явилась ни на другой день, ни на третий. Это еще больше озадачило Сердюка.

Наконец она все-таки пришла и, не говоря ни слова, положила на стол подписанные бланки пропусков для ночного хождения по городу. Все стало ясным.

— За это спасибо! — обрадованно сказал Сердюк. — Но вы забываете, товарищ Гревцова (он всегда принимал официальный тон, когда был недоволен кем-нибудь), что являетесь членом подпольной группы и…

— Бездействующей подпольной группы, — ядовито поправила Мария.

— Вы откуда знаете, действующей или бездействующей?

Она зло посмотрела на него.

— Ну, мне это все равно, я, во всяком случае, — бездействующий член группы, а мне хочется действовать. Если мне пока не позволяют стрелять фашистов, то я хоть буду спасать жизнь нашим советским людям. За это тоже стоит отдать жизнь. Вы, Андрей Васильевич, все больше дома отсиживаетесь, а если бы вы своими глазами посмотрели, что эти гады с народом делают, то у вас бы терпение лопнуло.

Сердюк с трудом сдерживал себя.

— Что вы делаете в полицейском управлении? — спросил он, резко меняя тему разговора.

— Пока еще немного, — смущенно отвечала Мария, — работаю в паспортном отделе. Интересное это учреждение — полиция. Там все продается и покупается: и штамп о перерегистрации, и освобождение от мобилизации, и даже освобождение из-под ареста. Оплата по соглашению в зависимости от жадности берущего и состоятельности дающего. Для группы полезна моя работа, я буду держать вас в курсе проводимых и намечаемых мероприятий.