Михаил Шолохов - Кривая стежка

Шолохов Михаил

Кривая стежка

Михаил Шолохов

Кривая стежка

Как будто совсем недавно была Нюрка неуклюжей, разлапистой девчонкой. Ходила вразвалку, косо переступая ногами, нескладно помахивала длинными руками; при встрече с чужими сторонилась и глядела изпод платка чернявыми глазами смущенно и диковато. А теперь перешла Ваське дорогу статная грудастая девка, на ходу глянула прямо, чуть-чуть улыбчиво, и словно ветром теплым весенним пахнуло Ваське в лицо.

На миг зажмурился, потом глянул вслед, проводил глазами до поворота и тронул коня рысью. Уже на водопое, разнуздывая коня, улыбнулся, вспоминая встречу. Почему-то стояли перед глазами Нюркины руки, уверенно и мягко обнимающие цветастое коромысло, и зеленые ведра, качающиеся в такт шагам. С этой поры искал встречи с ней, к речке ездил нарочно по крайней улице, где был двор Нюркиного отца, и когда видел ее за плетнем или в просвете окна, то радость тепло тлела в груди; натягивал поводья, стараясь замедлить лошадиный шаг.

На той недоле в пятницу поехал на луг верхом - поглядеть на сено. После дождя дымилось оно и сладко попахивало прелью. Возле Авдеевых копен увидел Нюрку. Шла она, подобрав подол юбки, хворостиной помахивала. Подъехал.

- Здорово,раскрасавица!

- Здорово, коль не шутишь.- И улыбнулась.

Соскочил с коня Васька, поводья бросил.

- Чего ищешь, Нюра?

- Телок запропастился... Не видал ли где?

- Табун давно прошел в станицу, а вашего телка не примечал.

Достал кисет, свернул "козью ножку". Слюнявя газетный клочок,спросил:

- Когда ты успела, девка, вымахать такой здоровой? Давно ли в пятишки на песке игралась, а теперь - ишь...

Улыбкой прижмурились Нюркины глаза. Ответила:

- Что нам делается, Василий Тимофеевич. Вот и ты вроде как недавно без штанов бегал в степь скворцов сымать, а теперь уж в хате небось головой за перекладину цепляешься...

- Что ж замуж-то не выходишь? - Зажег Васька спичку, чадно дымнул самосадом.

Нюрка вздохнула шутливо, руками сокрушенно развела:

- Женихов нету!

- А я чем же не жених? - Хотел улыбнуться Васька, но улыбка вышла кривая и ненужная. Вспомнил, каким выглядел он в зеркале: щеки, густо изрытые давнишней оспой, чуб курчавый, разбойничий, низко упавший на лоб.

- Рябоват вот ты маленечко, а то бы всем ничего...

- С лица тебе не воду пить...- багровея, уронил Васька.

Нюрка улыбнулась чуть нриметво, помахивая хворостиной, сказала:

- И то справедливо!.. Что ж, ежели нравлюсь - сватов засылай.

Повернулась и пошла ж станице, а Васька долго сидел под копною, растирал промеж ладоней приторную листву любистика, думал: "Смеется, стерва, аль нет?"

От речки, из лесу, потянуло знобким холодком.

Туман, низко пригибаясь, вился над скошенной травой, лапал пухлыми седыми щупальцами колючие стебли, по-бабьи кутал курившиеся паром копны. За тремя тополями, куда зашло на ночь солнце, небо цвело шиповником, и крутые вздыбленные облака казались увядшими лепестками.

x x x

У Васьки семья - мать да сестра. Хата на краю станицы крепко и осанисто вросла в землю, подворье небольшое. Лошадь с коровой - вот и все имущество. Бедно жил отец Васьки.

Вот поэтому-то в воскресенье, покрываясь цветной в разводах шалью, сказала мать Ваське:

- Я, сыночек, не прочь. Нюрка - девка работящая и собой не глупая, только живем мы бедно, не отдаст ее за тебя отец... Знаешь, какой норов у Осипа?

Васька, надевая сапоги, промолчал, лишь щеки набухли краской. То ли от натуги (сапог больно тесен), То ли еще от чего.

Мать кончиком шали вытерла сухие, бледные губы, сказала:

- Я схожу, Вася, к Осипу, но ить страма будет, коль с крылечка выставят сваху. Смеяться по станице будут...- помолчала, не глядя на Ваську, шепнула: - Ну, я пойду.

- Иди, мамаша.- Васька встал и вяло улыбнулся.

Рукавом вытирая лоб, покрывшийся липким и теплым потом, мать Васьки сказала:

- У вас, Осип Максимович, товар, а у нас покупатель есть... Из-за этого и пришла... Как вы можете рассудить это?

Осип, сидевший на лавке, покрутил бороду и, сдувая с лавки пыль, проговорил:

- Видишь, какое дело, Тимофеевна... Я бы, может, и не прочь... Василий, он - парень для нашего хозяйства подходящий. А только выдавать мы свою девку не будем... рано ей невеститься... Ребят-то нарожать - дело немудрое!..

- Тогда уж извиняйте за беспокойствие!- Васькина мать поджала губы и, вставая с сундука, поклонилась.

- Беспокойствие пустяшное... Что ж спешишь, Тимофеевна? Может, пополудновала бы с нами?

- Нет уж... домой поспешать надо... Прощайте, Осип Максимович!..

- С богом, проваливай! - вслед хлопнувшей двери, не вставая, буркнул хозяин.

С надворья вошла Нюркина мать. Насыпая на сковородку подсолнечных семечек,спросила:

- Что приходила-то Тимофеевна?

Осип выругался и сплюнул:

- За свово рябого приходила сватать... Туда же, гнида вонючая, куда и люди!.. Нехай рубит дерево по себе!.. Тоже свашенька,- и рукой махнул,горе!..

Кончилась уборка хлебов. Гумна, рыжие и лохматые от скирдов немолоченого жша, глядели из-за плетней выжидающе. Хозяев ждали с молотьбой, с работой, с зубарями, орущими возле молотильных машин хрипло и надсадно:

- Давай!.. Давай... Да-ва-а-ай!..

Осень приползла в дождях, в пасмурной мгле.

По утрам степь, как лошадь коростой, покрывалась туманом. Солнце, конфузливо мелькавшее за тучами, казалось жалким и беспомощным. Лишь леса, не зажженные жарою, самодовольно шелесюли лисгьями, зелеными и упругими, как весной.

Часто один за другим длинной вереницей в скользком и противном тумане шли дожди. Дикие гуси почему-то леюли с востока на запад, а скирды, осунувшиеся и покрытые коричневаюй прелью, похожи были на захворавшего человека.

В предосенней дреме замирала непаланая земля. Луга цветисто зеленели отавой, но блеск их был обманчив, как румянец на щеках изъеденного чахоткой.

Лишь у Васьки буйным чертополохом цвела радость - оттого что каждый день видел Нюрку: то у речки встретятся, то вечером на игрищах. Поглупел парень, высох весь, работа в руках не держится...

И вот тут-то, днем осенним и хмарным, как-то перед вечером гармошка, раньше хныкавшая и скулившая щенком безродным, вдруг загорланила разухабисто, смехом захлебнулась...

К Ваське во двор прибежал Гришка, секретарь станичной комсомольской ячейки. Увидал его - руками машет, а улыбка обе щеки распахала пополам.

- Ты чего щеришься, железку, должно, нашел? - поддел Васька.

- Брось, дурило!.. Какая там железка...- Дух перевел, выпалил: - Нашему году в армию идти!.. На призыв через три дня!..

Ваську как колом кто но голове ломанул. Первой мыслью было: "А Нюрка как же?" Потер рукой лоб, спросил глухо:

- Чему же ты возрадовался?

Гришка брови до самых волос поднял:

- А как же? Пойдем в армию, чудак, белый свет увидим, а тут, окромя навоза, какое есть удовольствие?.. А там, брат, в армии - ученье...

Васька круто повернулся и пошел на гумно, низко повесив голову, не оглядываясь...

x x x

Ночью возле лаза через плетень в Осипов сад ждал Васька Нюрку. Пришла она поздно. Зябко куталась в отцовский зипун. Подрагивала от ночной сырости.

Заглянул Васька в глаза ей, ничего не увидел. Казалось, не было глаз, в в темных порожних глазницаз чернела пустота.

- Мне на службу идтить, Нюра...

- Слыхала.

- Ну, а как же ты?.. Будешь ждать меня, замуж за другого не выйдешь?..

Засмеялась Нюра тихоиьким смешком; голос и смех показались Ваське чужими, незнакомыми.

- Я тебе говорила раньше, что на отца с матерью не погляжу, пойду за тебя, и пошла бы... Но теперя не пойду!.. Два года ждать, это не шуточка!.. Ты там, может, городскую сыщешь, а я буду в девках сидеть? Нету дур теперя!.. Попроси другую, может, и найдется какая, подождет...

Заикаясь и дергая головой, долго говорил Васька. Упрашивал, уверял, божился, но Нюрка с хрустом ломала в руках сухую ветку и твердо кидала Ваське в ответ одно скупое, черствое слово:

- Нет! Нет!

Под конец, озлобившись, дыша обрывисто, крикнул Васька:

- Ну, ладно, стерва!.. Мне не достанешься, а другому и подавно! А ежели выйдешь за другого - рук моих не минуешь!

- Руки-то тебе короткими сделают, не достанешь!..- пыхнула Нюрка.

- Как-нибудь дотянусь!..

Не прощаясь, прыгнул Васька через плетень и пошел по саду, затаптывая в грязь желтые опавшие листья.

А утром сунуя в карман полушубка краюху хлеба, в сумочку, потаясь от матери, всыпал муки и пошел на квартиру к лесничему.

От бессонной ночи тяжело никла голова, слезились припухшие глаза, и все тело сладко и больно ныло. Осторожно минуя лужи, подошел к крыльцу. Лесничий воду в колодце черпает.

- Ты ко мне, Василий?

- К вам, Семен Михайлыч... Хочу перед службой напоследях поохотничать...

Лесничий, перегибаясь на левый бок, подошел с ведром, прищурился.

- В это воскресенье начабанил что?

- Зайчишку одного подсек.