Юрий Нагибин - Бабье царство

Нагибин Юрий

Бабье царство

Юрий Маркович Нагибин

БАБЬЕ ЦАРСТВО

Титры идут на фоне яблоневых садов, изнемогающих

под избытком золотистого груза, потом - садов, облетевших, голых.

И на черную голизну ветвей мягко

и густо ложится снег; ровная сияющая белизна

накрыла купы деревьев, и вдруг оказывается, что это не

снег, а весенний яблоневый цвет. Когда же кончаются

титры, то радостный вид цветущих садов сменяется...

...пожарищем. Горят, гибнут в гигантском костре войны

прекрасные суджанские сады.

Крестьянская изба-пятистенка. В чистой горнице немецкий солдат бреется перед зеркальцем, прислоненным к горшку с геранью. Другой солдат ставит пластинки на граммофон с большой трубой. Сквозь хрип и скрежет слышится сентиментальная немец-кая песенка: "Tranen mur Tranen da fliBen darnieder". Еще один солдат спит, отвернувшись к стенке, четвертый солдат притиснул в угол худенькую светловолосую девушку с тонким, тающим лицом и, заглядывая в записную книжку, обучается русскому языку.

- Mleko...

- Не так... - тихо говорит девушка, - Надо: молоко...

- Kurka, bulka, mjed...

- Не так... курица... булка... мед...

- Devotscka, davai! Девушка молчит.

- Nuh?!

- Не знаю, - прошептала девушка.

- Schneller! [Быстрее! (нем.)]

- Девочка, давай! - послышалось, как из-за края света.

- Davai, davai! - с хохотом немец хватает девушку за руки и тянет к себе.

Девушка сопротивляется. Тогда солдат грубо стягивает ее с лавки и тащит к лежанке.

- Schweinerei! [Свинство! (нем.)] - в сердцах проговорил солдат, брившийся у зеркальца. На худом интеллигентном лице - отвращение.

- Ich werde deiner Braut schreiben[Я напишу твоей невесте (нем.)], добавил сентиментальный солдат.

- Das ist nur ein Schrazchen! [Но это же шуточка! (нем.)] оправдывается их приятель, но его набухшие кровью виски подсказывают, что это вовсе не шутка...

На призбе соседней избы сидят четыре женщины: старуха Комариха с лицом как печеное яблоко; средних лет, сухощавая, с кирпичным по смуглоте румянцем Анна Сергеевна; молодая Настеха, высокого роста, широкоскулая, дородная, с сонным обвалом век Надежда Петровна Крыченкова. Сейчас ее сильное лицо кажется не сонным даже, а будто закаменевшим.

Женщины, несмотря на теплый день ранней осени, одеты жарко, рвано и грязно: головы туго замотаны старыми платками, будто на току, когда реют хоботья и полова; драные ватники и длинные юбки с захлестанными подолами скрывают фигуру.

Разговаривая, они не глядят друг на дружку, а прямо перед собой. Из окна пролился бархатный рыдающий голос и смолк.

Комариха. У нас немец куды против всех тихий, уважливый...

Сергеевна. В Коростельках опять четверых повесили: двух мужиков, бабу и малова..

Настеха.Ау нас мода на конопляные воротники еще не завелась...

Комариха. Я ж и говорю: повезло на немца - мягкий, обходительный...

Из дома выходит сентиментальный солдат, на ходу расстегивая штаны.

Не обращая внимания на женщин, начинает мочиться, силясь угодить за кювет. Преуспев

в своей шалости и справив нужду, солдат с шумом пускает ветры и убегает по своим делам.

- Одно слово: правильный немец! - с чувством заключает старуха Комариха.

Вышел интеллигентный солдат. Вежливо кивнул женщинам, но не получил

даже малого ответного привета с их мгновенно омертвевших лиц.У солдата

обиженно дрогнули губы, он быстро зашагал следом за товарищем

Из дома раздался хилкий, будто мышиный писк, возглас страха и

беспомощности. Что-то сдвинулось, упало, стеклянное разбилось.

Комариха. В Медакине гарнизон стоял... Шестерых баб забрюхатили. Троих дурной наградили...

Сергеевна. А у нас вроде никто еще не понес...

Настеха. А ты почем знаешь?

Комариха. Золотой нам достался немец!

Снова слышится жалкий, какой-то придушенный вскрик.

- Никак Дуняшу насилят?! - охнула Сергеевна

- Ах, ироды, она ж дитя!.. - вздохнула Комариха

- Беспременно руки на себя наложит! - сказала Сергеевна

Настеха сжала челюсти, молчит.

- Она Кольки моего невеста.. - проговорила Надежда Петровна

- Пропади все пропадом! - горестно сказала Настеха В вырезе двери соседнего дома мелькнуло светлое платьице Дуняши и скрылось - будто махнул кто белым платком, взывая о помощи. Видимо, немецкий солдат поймал ее за руку и втащил назад в избу. Надежда Петровна вскочила.

- Ах, сволочи! - взрыднулось в ней.

Она хотела кинуться к дому, но Анна Сергеевна повисла на ней, а Комариха бросилась в ноги и уцепилась за ее подол.

- Сказилась?.. Пристрелят - и вся недолга!

- Пустите!.. Мочи нет!..

- Пропади все пропадом! - повторила Настеха. Распахнулось окно, и в нем призрачно мелькнула фигурка Дуняши и скрылась.

Надежда Петровна рванулась и едва не высвободилась из цепких рук. Настеха встала. Она скинула с головы платок, и будто золотая пена вскипела над ее головой и рассыпалась по плечам. Она поддернула захлестанную юбку, и открылись сильные, стройные ноги; она сбросила грязный ватник и осталась в тонкой кофточке, обтягивающей грудь. Из-под безобразной маскировочной оболочки возникла прекрасная молодая русская женщина. С высоко поднятой золотой головой Настеха проходит в дом.

Несколько секунд длится тишина, словно все умерло и в доме и вокруг него, затем на крыльцо выбежала Дуняша в порванном платьишке и стремглав кинулась прочь.

Комариха. В Муханове солдатку с груднятами живьем в избе сожгли...

Сергеевна. В Нестерове бабе живот штыком прокололи...

Комариха. А у нас тишь да гладь, слышно, как ангелы летают. Нечего Бога гневить: повезло нам с немцем!..

Издалека доносится музыка - видимо, другой музыкальный фриц завел граммофон, но сейчас мелодия бравурная, героическая, напоминающая победный марш.

По улице, вспугнув возившихся в пыли ребятишек, пробегают несколько солдат, деревенский староста, кряжистый мужик с рыжей, впроседь бородой, его хромой помощник и писарь. Они проходят, оставив после себя облако пыли, и после короткои тишины слышится позвякивание уздечки, лязг железа и возникает причудливая фигура всадника.

На рослой, костлявой кляче с зашоренными глазами подпрыгивает, гремя старинным кованым шитом, медным тазом для варки варенья, нахлобученным на голову, длинным копьем и стременами, худой, длинный как жердь немецкий лейтенант. Острые, словно спицы, усы стоят торчком, белый взгляд устремлен в далекую пустоту.

- Каспа... тьфу! - плюнула Сергеевна,

- Не Каспа, а лыцарь Тонкий Ход! - поправила Комариха.

- Сейчас начнем чудить! - с тоской сказала Сергеевна, встала и, одернув подол, пошла прочь.

Комариха пожевала губами и тоже поплелась восвояси.

Скрылся и всадник, затем возник в отдалении на бугре, где чернеет ветряная мельница.

И вот ожили, задвигались крылья, пошли в свой круговой полет, и копье наперевес - устремился на "заколдованных великанов" спившийся до безумия немецкий лейтенант Ганс Каспар, он же "добрый рыцарь Дон Кихот". Ветряные мельницы ведут себя одинаково: мчится ли на них гидальго из Ламанчи или его убогий подражатель из состава вермахта - они ударяют всадника и коня своими крыльями и повергают наземь.

Издалека видно, как староста услужливо подает Каспе медный таз, его помощник - копье, писарь - щит, а один из солдат подводит захромавшего Росинанта. И вновь Каспа берет разбег, и Надежда Петровна отворачивается, равнодушная к исходу поединка.

Выходит Настеха. Она пытается держаться независимо, свободно, но что-то ущербное проглядывает в ее повадке.

Она хотела что-то сказать и вдруг схватилась рукой за горло.

Ее отшатнуло к плетню. Надежда Петровна кинулась к Настехе, подставила ладонь под ее лоб. Будто судорога проходит по спине молодой женщины. Затем она повернула к Надежде Петровне взмокшее, искаженное болью и отвращением лицо.

- Рвотно мне... Ох, Петровна, не по силам короб-то пришелся!...

- Не думай о том, Настеха, думай, что девчонку спасла..

Косо, быстро по щеке Настехи покатилась слеза. Петровна обняла ее за плечи и повела за плетень в садишко, сбегающий к реке. Она садится под копенку сена и устраивает Настеху возле себя, голову ее кладет на колени. Настеха закрывает глаза и тут же с ужасом открывает.

Над деревней катится стон. Сквозь него - прерывисто грубый лай солдатских голосов, мужицкая матерная брань и бравурная мелодия героического марша

- Ничего, ничего, - успокаивает Петровна Настеху, - нас здесь не найдут... не тронут...

Та вновь закрывает глаза, Петровна вынимает из пучка гребень и расчесывает золотые волосы Настехи...

К реке приближается странная процессия: толпа полураздетых женщин, которых гонят сюда староста со своими помощниками и деревенские старики. Первые гонят всерьез, а вторые лишь вскидывают руки, словно хозяйка, загоняющая кур на насест. Чуть поодаль с автоматами на шее медленно бредут немецкие солдаты. Позади же всех маячит на коне Каспа, ярко блестит на его голове медный таз.