Юрий Дружников - Досье беглеца

Дружников Юрий

Досье беглеца

Юрий Дружников

Досье беглеца

По следам неизвестного Пушкина

Роман-исследование

Хроника вторая

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава первая. МИХАЙЛОВСКОЕ: УГОВОР С БРАТОМ

Глава вторая. СЛУГА НЕПОКОРНЫЙ

Глава третья. ЛЕГАЛЬНО, ДЛЯ ОПЕРАЦИИ

Глава четвертая. ЗАГОВОР С ТИРАНСТВОМ

Глава пятая. ПРОШЕНИЕ ЗА ПРОШЕНИЕМ

Глава шестая. "ЧТО МНЕ В РОССИИ ДЕЛАТЬ?"

Глава седьмая. НА ПРИВЯЗИ

Глава восьмая. МОСКВА: "ВОТ ВАМ НОВЫЙ ПУШКИН"

Глава девятая. ПОХМЕЛЬЕ ПОСЛЕ СЛАВЫ

Глава десятая. НОВАЯ СТАРАЯ СТРАТЕГИЯ

Глава одиннадцатая. НЕОТМЕЧЕННЫЙ ЮБИЛЕЙ

Глава двенадцатая. В АРМИЮ ИЛИ В ПАРИЖ

Глава тринадцатая. "ЧЕСТЬ ИМЕЮ ДОНЕСТИ"

Глава четырнадцатая. ГЕНИЙ И ЗЛОДЕЙСТВО

Глава пятнадцатая. НЕ СОВСЕМ ТАЙНЫЙ ОТЪЕЗД

Глава шестнадцатая. КАВКАЗ: ПЕРЕХОД ГРАНИЦЫ

Глава семнадцатая. "ЖАЛЬ МОИХ ПОКИНУТЫХ ЦЕПЕЙ"

Глава первая.

МИХАЙЛОВСКОЕ: УГОВОР С БРАТОМ

Мне дьявольски не нравятся петербургские толки о моем побеге. Зачем мне бежать? Здесь так хорошо!

Пушкин - брату, около 20 декабря 1824.

Пушкин рассчитывал выбраться из Одессы в Италию или Францию на корабле, но вместо этого лошади несли его через южные степи и леса средней полосы в глушь, в Михайловское, которое местные жители называли Зуево. Не станем гадать, о чем он думал. Сохранились 119 писем Пушкина из Михайловского, множество писем к нему, воспоминания, доносы агентов тайной полиции, наконец, труды исследователей. Не только мысли, доверенные бумаге, но и мелкие высказывания поэта дошли до нас, благодаря заботам его друзей и врагов.

Правительственные чиновники считали, что новая ссылка послужит творческому сосредоточению Пушкина на благо русской литературы. Позже, когда Лермонтова сошлют за стихи на смерть Пушкина, официальный писатель Николай Греч опубликует в Париже книгу "Исследование по поводу сочинения г. маркиза де Кюстина, озаглавленного "Россия в 1839 г.". В ней он объяснит западной публике, что ссылка Лермонтова послужила лишь на пользу поэту, и дарование его на Кавказе развернулось во всей широте. Считается, что ссылка в Михайловское оказалась благотворной для Пушкина-поэта и Пушкина-человека.

Но были и есть другие мнения. "Или не убийство - заточить пылкого, кипучего юношу в деревне русской?.. Да и постигают ли те, которые вовлекли власть в эту меру, что есть ссылка в деревне на Руси?"- писал князь Вяземский Александру Тургеневу. Вяземский мрачно смотрел на возможности Пушкина выбраться из глуши: "Не предвижу для него исхода из этой бездны". На деле, пишет М.Цявловский, суровая ссылка в Михайловское отрезвила Пушкина и заставила "серьезно заняться планами бегства из России". По-видимому, Цявловский имеет в виду несколько игривое отношение к побегу, которое имело место в Кишиневе и Одессе. Теперь Пушкин переходит от романтизма к реализму и в своей собственной жизни.

Граф Воронцов уведомил Псковского гражданского губернатора Бориса Адеркаса о прибытии стихотворца Пушкина, "распространяющего в письмах своих предосудительные и вредные мысли". Губернатор получил также предписание от Прибалтийского генерал-губернатора Паулуччи "снестись с г. Предводителем Дворянства о избрании им одного из благонадежных дворян для наблюдения за поступками и поведением Пушкина, дабы сей... находился под бдительным надзором...". К этому предписанию Паулуччи приложил копию отношения министра иностранных дел Нессельроде к Воронцову от 11 июля. Пушкин еще в Одессе пытался довольно-таки беспечно совместить подготовку к побегу с наслаждениями, переживал неприятности, в которых частично сам был виноват, а в Псковской губернии о нем уже серьезно заботились.

Поэт объявился в Михайловском 9 августа 1824 года, не заезжая, как ему было велено, в Псков. Тут он застал родителей, брата и сестру. Адеркас связался с губернским предводителем дворянства князем Львовым, и они назначили новоржевского помещика Ивана Рокотова наблюдать за поведением прибывшего.

По вызову губернатора Пушкину пришлось приехать в Псков и дать подписку "жить безотлучно в поместии родителя своего, вести себя благонравно, не заниматься никакими неприличными сочинениями и суждениями, предосудительными и вредными общественной жизни, и не распространять оных никуда".

Рокотов был "юным вертопрахом", которого Пушкин недолюбливал, хотя и встречался с ним. Сославшись на свое расстроенное здоровье, Рокотов от предложения следить за поэтом отказался. Тогда Адеркас поручил наблюдать за поведением сына Сергею Львовичу. Отец, как принято считать, по "слабости характера" принял это предложение, приведшее к тяжелому конфликту в семье Пушкиных. Душевное состояние самого поэта оставляло желать лучшего, что отразилось в его строках:

Но злобно мной играет счастье:

Давно без крова я ношусь,

Куда подует самовластье;

Уснув, не знаю где проснусь.

Всегда гоним, теперь в изгнанье

Влачу закованные дни.

Пошел пятый год его высылки из Петербурга, но только теперь, в Михайловском, он почувствовал положение, как он выразился, "ссылочного невольника". Его собственное выражение "изгнанник самовольный" находит новую форму в соответствии с обстоятельствами:

Подобно птичке беззаботной,

И он, изгнанник перелетный,

Гнезда надежного не знал

И ни к чему не привыкал.

Ему везде была дорога...

Он вспомнил, как его прадед тосковал по Африке, сидя в России. Одесса оказалась для Пушкина подлинным окном в Европу и по реальной возможности бежать, и по колориту своей беспечной жизни. В Михайловском он ясно это ощутил.

После южного солнца, волшебной красоты моря и европейского духа, которым жила Одесса, даже любимая им северная природа первое время угнетала Пушкина. Свинцовая одежда неба, изрытые дороги, хмурые леса, чахлые перелески и убогие деревеньки - "все мрачную тоску на душу мне наводит",отмечает он. Плюс одиночество, которое для человека общительного горше унылых пейзажей; "скучно, вот и все!"- резюмирует он в письме. И это потому, что "царь не дает мне свободы!". Через две недели в письме к княгине Вяземской в Одессу опять: "Я провожу верхом и в поле все время, которое я не в постели. Все, что напоминает мне о море, вызывает у меня грусть, шум ручья буквально доставляет мне страдание; я думаю, что голубое небо заставило бы меня заплакать от бешенства, но слава Богу небо у нас сивое, а луна точная репка" (часть текста по-фр.). Голубое небо здесь - наверное, Одесса. А в стихах силой воображения он отправляет себя туда, где бежит Гвадалквивир. Вот поэт стоит под балконом и ждет, когда испанка молодая проденет дивную ножку сквозь чугунные перила.

Друзья советуют ему сконцентрировать силы на литературе. "Употреби получше время твоего изгнания,- наставляет Дельвиг.- Нет ничего скучнее теперешнего Петербурга. Вообрази, даже простых шалунов нет! Квартальных некому бить. Мертво и холодно...". Вяземский опасается, что Пушкин сойдет с ума.

Пушкин, похоже, внимает разумному совету и сходится с Музой. Он возвращается к начатому в Одессе стихотворению "К морю".

Моей души предел желанный!

Как часто по брегам твоим

Бродил я тихий и туманный,

Заветным умыслом томим!

Мысль о несостоявшемся побеге приобретает звучание рефрена, а само стихотворение носит характер антиностальгический.

Не удалось навек оставить

Мне скучный неподвижный брег,

Тебя восторгами поздравить

И по хребтам твоим направить

Мой поэтический побег.

Причину того, почему он не уплыл за границу, Пушкин сводит к одному к роману с женой Воронцова:

Ты ждал, ты звал... я был окован;

Вотще рвалась душа моя:

Могучей страстью очарован,

У берегов остался я.

Тщетность усилий и сожаление о несовершенном - вот единственные заключения из всей истории, связанной с побегом:

Мир опустел... Теперь куда же

Меня ты вынес, океан?

Судьба людей повсюду та же:

Где капля блага, там на страже

Уж просвещенье иль тиран.

Дважды обращается Пушкин к стихотворению, добавляя и убирая строфы. И сразу же, с помощью Вяземского, печатает его, хотя и не полностью, в альманахе "Мнемозина". Что касается побега, то он, так сказать, был предан гласности. Пушкин не раз будет удивляться: откуда слухи о побеге? А в октябре 1825 года в журнале "Мнемозина" черным по белому написано о заветном умысле сочинителя Пушкина и его стремлении навек (то есть навсегда) оставить этот брег. Поэт так и не завершил стихотворение "К морю", хотя, видимо, сам чувствовал, что оно не доработано, коль скоро возвращался к нему не раз.

Символ моря пройдет через всю последующую поэзию Пушкина. И всю свою жизнь он будет чувствовать могущество этой стихии, которая способна как перенести человека в волшебные заморские страны, так и поглотить его. Образ моря расширяется в воображении поэта, меняется в зависимости от настроения. Появляется "жизненное море", история в виде "моря минувшего", "море грядущего", "огненное море", "ужас моря", даже "адское море". Но море останется только в его воображении: живого, настоящего моря Пушкин больше не увидит.