Владимир Войнович - Вторая сказка о пароходе

Войнович Владимир

Вторая сказка о пароходе

Владимир Войнович

ВТОРАЯ СКАЗКА О ПАРОХОДЕ

Ну вот, детки. Сказку о пароходе, который плыл семьдесят лет не туда, вы уже слышали. Теперь он плывет туда, это вы уже тоже знаете. Знаете и про нового капитана. А как он взялся за дело, этого вы не знаете, а чтобы вы узнали, пришлось написать мне вторую сказку о пароходе. А дело было так. Как сменил новый капитан предыдущего, сразу вызвал к себе в каюту всех членов высшего корабельного совета, в который входят первый помощник по политчасти перпом, старший помощник - старпом, старший механик - стармех, штурман, лоцман, боцман, главный кок и помощник капитана по корабельной безопасности помкорбез.

Пришли они, расселись на мягких диванах, капитан говорит:

- Докладывайте.

Первым стал докладывать первый помощник.

- По моей политической части, - говорит, - все у нас хорошо, экипаж и пассажиры прилежно изучают историю движения нашего парохода, ведут конспекты, подтягивают отстающих, проявляют высокую сознательность и беззаветную преданность. Это все, так сказать, в общих чертах.

- А если не в общих чертах? - спрашивает капитан.

- Если не в общих, то надо признать, что имеются отдельные недостатки. Изучая историю, команда и пассажиры бурчат, что пароход идет не туда, что все продукты достаются высшему корсовету. Есть тенденция к ношению широких штанов и длинных причесок, к западным танцам и музыке рок, распространяются политически вредные анекдоты и имеются намерения к бегству. Некоторые прямо так и говорят: как только дойдем до ближайшего порта, так мы тю-тю.

- Ха-ха, тю-тю, - сказал штурман, - до ближайшего порта дойдем нескоро.

- А некоторые, - возразил перпом, -никакого порта не дожидаясь, крадут шлюпки или даже кидаются за борт без ничего.

- А ты что скажешь? - спросил капитан и обратил свое внимание на комкорбеза, который сидел и подробно записывал, кто чего говорит и кто чего думает.

- А скажу так, - сообщил комкорбез, - что в целом доклад перпома следует одобрить как откровенный и деловой, но надо заметить также и то, что нездоровые настроения среди членов команды и пассажиров имеют свою положительную сторону, поскольку способствуют эффективной работе корбезопасности.

- А у тебя что? - капитан повернулся к старпому.

- У меня полный порядок.

- А конкретно?

- А конкретно - борта нашего судна проржавели, в определенных местах имеются течи, и вода поступает внутрь корабля.

- Но с этим, - сказал капитан, - я полагаю, ведется борьба и вода откачивается.

- Борьба ведется, - согласился старпом, - но вода не откачивается, поскольку имевшаяся на борту корабельная помпа переделана в аппарат для самогоноварения, а брезентовые шланги порезаны на рукавицы. С течью боремся посредством затыкания.

- Что используете в качестве затыкательного материала?

- В качестве затыкательного материала используем живую силу, то есть нашу прекрасную молодежь.

- Ну, и как?

- В прошлом наша прекрасная молодежь представляла собой прекрасный затыкательный материал и с энтузиазмом затыкала собою все дырки. Теперь же, когда ее посылают затыкать, она ответно посылает...

- Понятно, - прервал капитан, - а что у нас в машинном отделении происходит?

- В машинном отделении все хорошо, - доложил стармех. - Угля нет, котлы топим книжками предыдущего комсостава. Три машины из четырех не работают, зато являются бесценным источником запасных частей для четвертой машины, если их конечно, по дороге не разворуют.

- Ну, чтоб не разворовали, надо поставить охрану, - заметил перпом.

- Ни в коем случае, - возразил штурман. - Если поставить охрану, то она тоже начнет воровать, потому что и охранникам жить как-то нужно.

- Ну, а по твоей части что у нас? - обратился капитан к штурману.

- По моей части полный порядок, - доложил штурман. - Корабль идет точно выверенным правильным курсом в неправильном направлении.

- А правильным курсом в правильном направлении можно идти?

- Никак нет, поскольку все карты предыдущим руководством были утоплены, компас разбит, секстант продан и пропит.

- Предыдущим руководством? - спросил капитан. Штурман вопроса не расслышал, а помкорбез сделал какую-то пометку в блокноте.

Спросили, как дела у лоцмана, выяснилось, что хорошо.

- Когда начнем тонуть, глубины хватит, - пообещал тот.

У боцмана тоже все шло неплохо: палубы и всякие железки на корабле, ботинки и пуговицы у матросов надраены, люки, наоборот, задраены, но дисциплина хромает, потому что у команды уже нет никакого страха.

По этому поводу был спрошен опять помкорбез, который некоторые упущения по части страха свалил на перпома.

- Сам по себе страх без политико-воспитательной работы нужного эффекта не дает, хотя мы со своей стороны делаем все, что можно. За последний отчетный лериод нами разоблачены и изолированы в трюме четыре машиниста, один буфетчик, два вахтенных матроса и один пассажир.

- А за что пассажир?

- За то, что пел враждебные песни. Раньше мы какие песни пели? Раньше мы пели песни оптимистические. "Плывем мы правильным путем и нет пути исконнее..." Такие песни мы пели. А тут я иду мимо и слышу, этот поет что-то ужасное. Тут все свои, и я позволю себе исполнить... Он пел:

Здравствуй, Ваня, здравствуй, Маня,

Я - казанский сирота.

Ни папани, ни мамани

Не имею ни черта.

- А ничего! - сказал капитан. - Неплохо.

Лоцман хотел даже списать слова, но помкорбез не посоветовал.

- Это начало еще можно терпеть, - сказал он, - оно просто незрелое и ни к чему не зовет. Но дальше-то совсем плохо.

- А что плохо? - спросил с интересом лоцман, надеясь если не записать, то хотя бы запомнить.

- А вот что плохо, - ответил помкорбез и пропел:

Заблудившись в океане,

Ох, до суши не дойдешь.

Нет папани, нет мамани,

И меня не станет тож.

- Да, - вздохнул перпом, - типичный пример упаднических настроений. С такими настроениями далеко не уплывешь.

- Ну, что ж, товарищи, - вмешался опять капитан. - Дело ясное. Значит, дела у нас обстоят таким образом. С курса мы сбились, и, куда идем, неизвестно. Корпус проржавел, дает течи, затыкать их нечем и некем, поскольку народ разуверился и ничего собой затыкать больше не хочет. Три машины из четырех не работают, а четвертую, кроме капитанских книжек, топить нечем. Можно пустить на топку всякие лишние мачты, палубные доски и пароходную мебель, но этого топлива нам хватит только, если мы будем идти исключительно правильным курсом и в правильном направлении, которого мы не знаем. Если мы будем идти неправильным путем и в неправильном направлении, то в конце концов всякое топливо кончится, течи будет все больше и больше и мы непременно потопнем.

- Как пить дать потопнем, - подтвердил лоцман.

- Кстати, насчет питья, - сказал капитан и посмот рел на боцмана.

- Без питья-то жить можно, - заметил боцман. - А вот без питания труднее.

- Кстати, что насчет питания? - капитан повернулся к главкоку.

Главкок поднялся, стянул с головы колпак и доложил, что, хотя перебои с питанием действительно имеют место, для высшего корсостава продуктов на определенный неопределенный период пока хватит.

- Ну, а остальные пусть питаются, как хотят, - беспечно заметил штурман.

- Это будет большая политическая ошибка, - возразил перпом. - Если мы не будем кормить команду, она перемрет, а сами мы корабль до места не доведем и потопнем. Если мы не будем кормить пассажиров, они взбунтуются и выкинут нас за борт акулам.

- Есть, есть идея! - закричал лоцман. Все повернулись к нему.

- Идея такая, - сказал лоцман. - Мы снимаем ночью все шлюпки, грузим на них остатки продовольствия и пресной воды, садимся сами и...

- И-и! - передразнил помкорбез. - Шлюпок-то-давно нету. Украдены.

- Как? Все украдены или частично? - спросил капитан.

- Крались частично, а украдены все, - смущенно признал помкорбез.

- Ничего себе! - Капитан даже присвистнул. - А куда же смотрели твои молодцы?

- А мои молодцы как раз первые и смотрели, как бы эти шлюпки украсть и удрать, - пролепетал помкорбез и смутился совсем.

- Ну, и хорошо, - сказал капитан. - Так даже лучше. Шлюпок нет, бежать не на чем, значит, будем вести наш пароход дальше. Во избежание усиления недовольства команды и пассажиров часть продуктов из нашего камбуза надо передать им.

- Категорически возражаю! - вскочил замполит.

И, заикаясь от волнения, объяснил, что он лично согласен на любые изменения курса и на любые лишения, но ухудшение питания высшего корсостава будет идеологической, политической, тактической и стратегической ошибкой.

- Мы с вами, - продолжил он, - хорошо знаем, что бытие определяет сознание. Если мы поделимся продуктами с другими и тем самым ухудшим наше бытие, то тогда и наше сознание тоже ухудшится. А с плохим сознанием мы не сможем вести наш корабль правильным курсом и в правильном направлении.