Михаил Кузмин - Подвиги Великого Александра

Михаил Кузмин

Подвиги Великого Александра

Валерию Брюсову

Валы стремят свой яростный прибой,А скалы все стоят неколебимо,Летит орел, прицелов жалких мимо, —Едва ли кто ему прикажет: «Стой!»

Разящий меч готов на грозный бойИ зов трубы звучит неутомимо.Ютясь в тени, шипит непримиримоБессильный хор врагов, презрен тобой.

Ретивый конь взрывает прах копытом.Юродствуй, раб, позоря Букефала!Следи, казнясь, за подвигом открытым!

О лет царя, как яро прозвучалаВ годах, веках труба немолчной славы!У ног враги, безгласны и безглавы.

Книга первая

Вступление

Некоторых к прославлению подвижет добродетель излюбленных ими героев, других – славные воинские подвиги, третьих – мудрость, четвертых, наконец, – чудесные события и знамения, но, перебрав все имена прошлых и более близких к нам веков, никого не найти, где бы все эти достоинства так удивительно сочетались, кроме Великого Александра. Я сознаю всю трудность писать об этом после ряда имен, начиная от приснопамятного Каллисфена, Юлия Валерия, Викентия из Бовэ, Гуалтерия де Кастильоне, вплоть до немца Лампрехта, Александра Парижского, Петра де С. Клу, Рудольфа Эмского, превосходного Ульриха фон Ешинбаха и непревзойденного Фирдуси; но желание мое не столько возобновить в памяти людей немеркнувшую славу Македонца, сколько облегчить преисполненную восторгом душу, заставляет меня действовать как богомольцы, которые, шепча слова молитв, не вспоминают, какими великими святыми сложены эти песнопения.

Глава первая

В древнем Египте был царь Нектанеб, кроме царской крови отличавшийся мудростью и большими знаниями в магии и звездочетстве. Его войска всегда одерживали победу, но никто не знал, что во время битвы царь волшбой предопределял исход сражений; затворившись в тайный покой, он облекался в жреческие одежды, брал жезл и делал из воска изображения людей, если битва была на суше, или лодок с воинами, пустив которые в медный таз с водою, он ловко топил под заклинанья, сухопутных же пронзал тонкою иглою. И производимое над бездушным и мягким воском чудесным образом отражалось на далеком поле брани. Но однажды, когда гонцы донесли царю о приближении новых врагов, духи воды и воздуха, вызванные искусством венчанного мага, объявили, что пробил час его поражения и бессильна их власть. Нектанеб снял привязанную бороду и, надев простую одежду, отплыл тайком из Египта, так что когда не привыкшие к поражениям, полководцы вернулись в столицу, они нашли дворец пустым, и лишь опрокинутый таз, кусочки воска и борода, плавающая в луже воды, напоминали о недавнем присутствии здесь царя. Смятенному народу бог Серапис через свой оракул ответил:

Царь Нектанеб вас покинул на долгие годы.Снова воротится к вам, юностью новой одет.

Эту надпись начертали на статуе пропавшего царя, которую поместили в пустой гробнице, и, подождав немного, выбрали нового, временного владыку.

Меж тем царственный беглец, прибыв в Македонскую Пелу, долго жил, снискивая себе пропитание гаданиями и ворожбою и вскоре прославился как искусный прорицатель и кудесник. В той стране царствовал тогда король Филипп, женатый на Олимпиаде, которая была неплодна. Однажды, гуляя в отсутствие мужа по дворцовому саду, королева поверяла свое опасение старой верной служанке, как бы Филипп не развелся с нею, не имея столько лет детей, на что прислужница ей рассказала о волшебной силе приезжего египтянина.

Послать за ним было делом немногого времени. Придя в сад, он низко поклонился Олимпиаде и, вынув из-за пазухи золоченую дощечку с изображением планет цветными камнями, причем Гермесу соответствовал изумруд, а госпоже Венере – синий сапфир, долго молчал. Молчала и королева, опустив глаза в ожидании. Наконец египтянин сказал:

– Филиппу не разрешить твоего неплодья. Только бог Аммон может тебе помочь. Готова ли ты на все?

– Говори, – произнесла королева, не поднимая глаз.

– Я помолюсь, а ты с покрытой головою ожидай ливийского бога; когда раздастся змеиный шип, вышли всех вон и прими гостя; он будет с золотыми кудрями и бородою, золотою грудью и с рогом на лбу. Во время свиданья безмолвствуй. Тогда ты зачнешь и в урочное время родишь себе мстителя и владыку вселенной.

Олимпиада, помолчав, остро глянула на кудесника и сказала: «Бойся, если ты лжешь». Подняв руки к уже засветившимся звездам, Нектанеб воскликнул: «Клянусь!» – «Я дам тебе ответ завтра». Маг остановил ее, сказав: «Необходимо, чтобы я неустанно молился близ тебя это время; нет ли тайного помещения рядом со спальней?» – «Там есть гардеробный чулан, ты можешь находиться там. Прощай. Никому не говори».

По уходе королевы Нектанеб сорвал гвоздику, проколол на ее лепестках имя Олимпиады и, подняв цветок к звездам, долго взывал к небесам, чтобы они склонили мысли и сердце жены Филлиппа к затеянному им, Нектанебом, обману.

Все совершилось по желанию египтянина, явившегося в рогатой маске к безрассудной королеве, и так много раз, пока она не почувствовала себя непраздной и стала ожидать короля с радостью и с тревогою.

Глава вторая

Меж тем король Филипп в дальнем походе имел странное сновидение, смутившее его покой. Вавилонский толкователь, находившийся в свите, объяснил его так, что Олимпиада зачала от египетского бога. Не очень обрадованный такою новостью, король поспешил домой, где встретившие его служанки сказали, что госпожа лежит в болезни. Войдя в полутесную опочивальню, Филипп подошел к супруге и сказал: «Я все знаю, не огорчайся, воле богов мы должны покоряться». Олимпиада тихо заплакала, поцеловав руку мужа и не зная в точности, все ли ему известно. «Позовите сюда астролога», – вымолвила она наконец, и, когда вошедший Нектанеб дал объяснения, совершенно совпавшие с толкованиями вавилонского мага, удивленный, хотя и сумрачный, Филипп обнял все плачущую супругу, и так они просидели молча до вечера, когда в окно глянули нежные рога молодого месяца.

Так королевская чета в мире, но без радости ждала приближавшихся родин. Королева была бодра, гуляла по саду с дамами и изредка присутствовала на пирах, покуда Филипп не напивался допьяна по обычаю македонцев. Однажды Олимпиада, пробыв в пиру дольше, чем ей приличествовало, была наказана за свое безрассудство, так как упившийся король стал упрекать, что она беременна не от него. Оскорбленная королева поднялась, чтобы удалиться, как вдруг из-под пиршественного стола появился огромный змей, подымавший голову со страшным шипением. Гости повскакали с мест, дамы, забыв стыдливость, влезли на стол, подбирая платья, сам король готов был закрыть голову мантией, как вдруг змей, обернувшись орлом, взлетел на грудь королевы и, трижды клюнув ее в помертвелые уста, поднялся к небу через открытый потолок залы. Филипп, на коленях, вопрошал: «Кто ты: Аммон, Аполлон, Асклепий?» – меж тем как Олимпиада, окруженная нестройною толпою дам, направилась к своим покоям. Никто не заметил, что это были не более как проделки египетского выходца.

Но другие чудесные знамения, не менее удивительные, но уже без фокусов хитрого мага, уверяли Филиппа в замечательности близкого к появлению младенца. Как-то раз от скуки кормил король своих любимых ручных птиц; королева вышивала на балконе, изредка подымая голову, когда птицы взлетали вровень с балконом и собачка у ее ног, насторожив уши, ворчала и тявкала, пугая шумящие стаи. Королева вскрикнула, когда одна из белых птиц вспорхнула к ней на шитье и мигом снесла яйцо, которое покатилось сверху под звонкий лай собачки. Из разбитого яйца выполз змееныш, медленно обполз свое недавнее жилище, будто желая снова войти в него, но лишь тслько сунул голову в скорлупу, как вздрогнул, издохши. Королева, перевесившись через перила, не обращала внимания на начавшийся дождик, слушая объяснения Антифонта, что сын Филиппа обойдет весь мир и, вернувшись домой, умрет молодым. Печально собрала королева свое золотое шитье, уходя ожидать чудесного сына.

Давно прошли сроки разрешения, а королева все носила свой большой живот и горько выговаривала Нектанебу, который нарочно задерживал роковой час, пока не сбудутся благоприятные небесные знаки. С утра садилась она на высокий родильный стул и даже спала на нем, плача и жалуясь. Наконец Нектанеб с башни крикнул: «Пора!» – и Олимпиада взревела, как телка, не помня себя от боли, не слыша грома, не видя молнии, сверкнувшей из чистого неба.