Николай Лейкин - Около женихов

Н. А. Лейкинъ

ОКОЛО ЖЕНИХОВЪ

I

По галлереѣ рынка, около палатокъ выступаетъ маленькими шажками пожилая, но еще красивая женщина въ ковровомъ платкѣ на головѣ и въ черномъ суконномъ пальто съ собольимъ воротникомъ. Стоящіе на порогахъ лавокъ приказчики всѣхъ торговъ и хозяйскіе сынки такъ и козыряютъ ей, раскланиваясь и выкрикивая на всѣ лады ея имя:

— Арина Тимофеевна, здравствуй! Аринѣ Тимофеевнѣ почтеніе! Здорова-ли сердцемъ, Арина Тимофеевна?

А она важно идетъ впередъ, головой киваетъ и улыбается.

Кто-то изъ приказчиковъ бакалейнаго торга остановилъ ее и спрашиваетъ:

— Какіе товары есть? Хвастай… Красная горка не за горами…

— Да для тебя никакихъ товаровъ нѣтъ. Какіе такіе тебѣ товары, коли у тебя двое ребятишекъ отъ папиросницы на сторонѣ имѣются, — отвѣчаетъ Арина Тимофеевна. — Я женщина честная. Съ какой-же мнѣ стати дѣвушку-то загубить!

Приказчикъ нѣсколько смущается.

— О? А тебѣ ворона на хвостѣ эти извѣстія-то принесла, что-ли? — говоритъ онъ.

— Зачѣмъ ворона? Я, милый мой, весь вашъ рынокъ насквозь знаю. Всѣ здѣшніе приказчики и хозяйскіе сынки у меня вотъ какъ на ладони и вся мнѣ ихъ подноготная извѣстна. Такъ и про тебя, непутеваго.

— Будто? Ужъ и непутеваго!

— Да ужъ правильно. Ты свой товаръ знаешь въ лавкѣ, а вы, приказчики, для меня такой-же товаръ, потому я этимъ дѣломъ занимаюсь. Ты лучше свой грѣхъ съ папиросницей-то прикрой на Красную горку.

— О? А тебѣ какая забота? А я вотъ хочу съ папиросницей прикончить и тыщенку-другую за настоящей невѣстой клюнуть, чтобы въ люди выйти. Сватай.

— Полно тебѣ. Не прикончишь. Далеко зашло. Да и что я за ворогъ лютый, что буду женщину съ дѣтьми обижать! За что? Да и передъ моимъ товаромъ совѣстно… Я про женскій товаръ… Я за тебя товаръ высватаю, а папиросница твоя въ церковь придетъ, да скандалъ надѣлаетъ, а то и вѣнчанье остановитъ. Нѣтъ, ужъ ты веди себя безъ сватовства хорошенько. Повадился кувшинъ по воду ходить, тамъ ему и голову сломить. Прощай.

Женщина протянула ему руку, улыбнулась и пошла дальше.

Вотъ молодой франтикъ изъ хозяйскихъ сынковъ съ закрученными усиками, въ бобровой шапкѣ и въ пальто съ бобровымъ воротникомъ.

— Аринѣ Тимофеевнѣ… - раскланивается онъ, улыбаясь и приподнимая шапку.

Женщина останавливается.

— Ну, что? Все еще холостымъ бѣгаешь? Не пріялъ кончину праведную? — спрашиваетъ она и сама отвѣчаетъ:- Больно разборчивъ, милый.

— Давай двадцать пять тысячъ чистогану — на Красную горку и кончину приму, — отвѣчаетъ франтикъ.

— Да вѣдь тебѣ двадцать двѣ давали.

— Давали, да съ тряпками. А мнѣ тряпки тряпками, а двадцать пять на бочку — вотъ какъ я хочу.

— Дорого берешь, домой не донесешь.

— Отчего?

— Оттого, что купцу по нынѣшнимъ временамъ такихъ денегъ не дадутъ. Такія деньги за невѣстой развѣ доктору съ хорошей практикой взять, или инженеру при постройкахъ — вотъ это такъ.

— Доктору… Инженеру… А чѣмъ-же купецъ-то хуже? Ты мнѣ невѣсту изъ купеческаго быта и подавай.

— Я про купеческій быть и говорю. По нынѣшнимъ временамъ невѣсты изъ купеческаго быта раскусили, что купецъ, хоть и богатый, хуже доктора или инженера.

— Да почему?

— Будто ты не знаешь! У тебя своя купеческая родня есть. Купецъ на рискъ свое дѣло ведетъ, онъ обанкрутиться можетъ и въ праздношатающуюся команду подастъ, потому его послѣ хозяйствованія даже и въ приказчики не возьмутъ, а докторъ или инженеръ — никогда.

— Вотъ какой анахронизмъ! Такъ….

— Кромѣ того, докторъ или инженеръ благородные. Они въ большіе чины могутъ выйти, а при нихъ и супруга будетъ вашимъ превосходительствомъ. Купеческія невѣсты все это очень чудесно понимаютъ, а ихъ папеньки съ маменьками еще того лучше.

— Анахронизмъ, совсѣмъ анахронизмъ… А не считаютъ они, что инженеръ за хапанцы подъ судъ можетъ попасть?

— Ну, инженеръ еще туда-сюда. А доктору съ практикой по нынѣшнимъ временамъ большая цѣна.

— Если не врешь, то правду говоришь.

— Да что ты притворяешься-то, молодецъ! Ты вѣдь самъ знаешь, что доктора да архитектора вашему брату, купцу, дорогу загораживаютъ. Еще недавно я одному доктору сироту-трактирщику съ пятьюдесятью тысячами высватала. Теперь трактирщица-то ваше превосходительство. Женился онъ — былъ полугенераломъ, а теперь въ настоящіе генералы вышелъ. Да… Хорошіе архитекторы теперь у купцовъ тоже въ цѣнѣ…- продолжала женщина. — Здорово также можетъ клюнуть при женитьбѣ и желѣзнодорожный человѣкъ, ежели онъ при участкѣ состоитъ.

— Ну, желѣзнодорожные-то нынче тоже, ой-ой, какъ верхнимъ концомъ да внизъ летятъ!

— Врешь. Желѣзнодорожный человѣкъ хоть и полетитъ кверху тормашками съ хорошаго мѣста — все-таки онъ при капиталѣ останется. Понятное дѣло, я не о начальникахъ станцій говорю и не о контролерахъ — этимъ цѣна небольшая; но и на этихъ у меня невѣсты больше зарятся, чѣмъ на купцовъ. Некрупнымъ кускамъ, дѣвочкамъ въ пять, шесть, семь тысячъ, только подавай такихъ. А купеческая дѣвочка съ тридцатью, сорока тысячами, такъ она на купца-то и не взглянетъ. Ты ей о купцѣ-то и не заикайся, — фыркаетъ. Трактирщицы фыркаютъ — вотъ какіе времена пришли.

— Кажется, врешь, баба… — покачалъ головой франтикъ.

— Погоди… — тронула его за плечо женщина. — Вѣдь у тебя сестры есть?

— Есть пара. Одна-то еще махонькая, а другая…

— Знаю, знаю. Я вѣдь ей купцовъ предлагала.

— Ну, какихъ ты предлагала!

— Глядя по куску. Вѣдь и кусокъ она не великъ: при десяти тысячахъ съ тряпками. А вотъ спроси ее, на кого она охотится? Также спроси и папеньку съ маменькой.

— Да мнѣ это извѣстно. Я вижу, что у насъ студента-технолога прикармливаютъ.

— Такъ вотъ видишь.

— Позволь. На десять тысячъ куща хорошаго трудно поймать, но я другой коленкоръ. Я одинъ сынъ у отца и при фирмѣ…

— Ну, и что-жъ изъ этого? Только что при фирмѣ, а у самого у тебя на рукахъ ничего нѣтъ. Изъ отцовскихъ рукъ глядишь. Нѣтъ, купцы нынѣ не въ цѣнѣ, купцамъ нынче та-же цѣна, что и чиновникамъ. Нынче конторщикъ изъ страхового общества или изъ банка больше цѣнится, чѣмъ чиновникъ и мелкій купецъ. А офицеръ — ни по чемъ не идетъ. Я ужъ не берусь сватать.

— Ну, что офицеръ!

— А я вотъ что тебѣ про тебя скажу. Только ты не обидься на мои слова. Ты дуракъ былъ, что двадцать-то двѣ тысячи не взялъ.

— Да вѣдь съ тряпками и мѣховыми вещами. Какая ты чудачка!

— Все равно, дуракъ.

— Погожу. Авось, побольше наклюнется. Куда торопиться! Надъ нами не каплетъ.

— Нѣтъ, каплетъ. Теперь такъ пошло, что чѣмъ дальше, тѣмъ хуже. Твой-то двадцатидвухтысячный кусокъ за гражданскаго инженера вылетѣлъ, а тотъ при хорошемъ казенномъ мѣстѣ, да постройки на сторонѣ имѣетъ. А тебѣ… Тебѣ теперь и въ пятнадцать тысячъ куска не найти.

— Ну, ты говорить говори, да не заговаривайся!

— Вѣрно я… Чѣмъ дальше, тѣмъ для купца хуже. Всѣ ужъ раскусили и понимаютъ. Скажу прямо, и въ двѣнадцать тысячъ тебѣ трудно кусокъ выклюнуть.

Франтикъ улыбнулся и отвѣчалъ:

— Поживемъ — увидимъ. Питеръ не клиномъ сошелся. Да, наконецъ, можно и въ окрестностяхъ пошарить. Тамъ народъ еще не очень умудрился.

— Ну, прощай! Дай Богъ тебѣ счастливо по окрестностямъ пошарить! — насмѣшливо сказала женщина, протянула ему руку и пошла маленькими шажками дальше.

II

Около рыбной лавки свахѣ кланяется другой молодой приказчикъ въ передникѣ поверхъ бараньей чуйки и въ картузѣ.

— Арина Тимофѣевна! Салфетъ вашей милости! Красота вашей чести… — говоритъ онъ.

— Ты кто такой? Что-то не припомню я тебя, — отвѣчаетъ она, щурясь.

— Что вы, что вы… А у Ивана Назарыча Муходавлева на свадьбѣ-то… Вѣдь вы ему невѣсту сватали… Неужто не припомните?

— Какъ не помнить Муходавлева! Очень чудесно помню Муходавлева. Обѣщалъ мнѣ кунью муфту подарить, а вмѣсто оной бѣличью всучилъ, да и насчетъ денежной милости, когда до разсчета дѣло дошло, такъ сунулъ мнѣ красненькую и на порогъ указалъ, а допрежъ того за сватовство горы сулилъ.

Приказчикъ нѣсколько смутился.

— Не знаю-съ… — пробормоталъ онъ. — А между прочимъ, Муходавлевъ мнѣ такія слова оказалъ: «послѣ всего онаго происшествія я ей сотенную бумажку вынулъ». Это вамъ, то-есть…

— Плюнь ему отъ меня въ глаза его безстыжіе, милый человѣкъ, — вотъ что я тебѣ скажу. Такъ-таки и плюнь.

— Позвольте, тетенька… Онъ мнѣ братанъ двоюродный приходится.

— Тѣмъ лучше. По крайности, по-родственному плюнешь.

— Ахъ, какой пассажъ неожиданный! А вѣдь я у него былъ дружкой. Да неужто вы меня-то не припомните? Когда я пріѣзжалъ за невѣстиной периной и вся ваша дамская команда подгулявши была, вы мнѣ изъ-за моей трезвости бокалъ донского за шиворотъ вылили.

— Мало-ли что, другъ мой, не въ своемъ видѣ дѣлаешь… Самъ знаешь, что баба на грошъ выпьетъ, такъ на рубль веревокъ потребуется, чтобъ угомонить ее.