Борис Можаев - Симпатические письма

Можаев Борис

Симпатические письма

Борис Можаев

СИМПАТИЧЕСКИЕ ПИСЬМА

Дело было в Тиханове. Я жил у двоюродного брата Семена Семеновича Бородина. Однажды хозяйка, вернувшись с полдневной дойки, сказала мне:

- Тебя спрашивала Даша Хожалка, которая с Выселок.

- Она жива еще!

Я вспомнил темнолицую худую женщину неопределенного возраста с негнущейся ногой. Всю жизнь она работала в больнице нянькой, или, по-старому, хожалкой, за что и получила свое прозвище, по которому ее знали все в округе от малого до старого.

Помню, как в детстве мы, ребятишки, завидев ее, табуном бежали за ней и кричали во след всякие обидные прозвища, как это делали все шалуны в деревне при виде убогого: "Солдат с бородой, с деревянною ногой". Не то еще: "Баба Яга - костяная нога!"

Ходила она быстро, решительно выбрасывая вперед, как кочергу, свою негнущуюся ногу, и не обращала на нас никакого внимания. И мы скоро отставали.

- Зачем я ей понадобился? - спросил я Настю.

- Ей подбрасывают эти самые... симпатические письма.

- Чего, чего? - удивился я. - Ты знаешь, что такое симпатические письма?

- Которые со всякими оскорблениями и угрозами.

- Запомни, голова - два уха: симпатические письма пишутся невидимыми чернилами, и чтобы их прочесть, надо либо погреть на огне, либо в раствор опустить.

- А я что говорю! Которые против закона шпионы пишут.

- Какие тут шпионы? Окстись, милая.

- Шпионы, это я к примеру сказала. А здесь свои орудуют, да еще родственники.

- Чем они пишут, молоком?

- Каким молоком? Чернилами.

- Симпатическими?

- Ну чего ты привязался? Дарью, говорю, обижают.

- Кто ее обижает?

- Сноха с подружкой. Они обе в больнице работают прачками. Вот и развлекаются: письма эти самые сочиняют и подбрасывают Дарье под порог. А то и по почте шлют.

- Она бы властям пожаловалась.

- Жаловалась! И письма эти в суд отнесла, и заявление писала. Но судья отказалась разбирать ее дело. Говорит, передам в товарищеский суд. А Дарья в слезы. Какой у нас товарищеский суд? Там тюх да матюх, да колупай с братом. На смех подымут. Она руки на себя наложит. Ей-богу, правду говорю. Сходил бы к судье. Поговорить надо. Не погибать же человеку.

И я пошел к судье.

Антонина Ивановна, так звали судью, встретила меня в своем кабинете; это была худенькая женщина средних лет, одетая в серенький пиджачок, какие носят домохозяйки, когда собираются сходить в магазин или на рынок. На столе перед ней лежала целая кипа бумаг, сама она что-то усердно писала, озабоченно сводя брови.

Я представился и спросил насчет дела Дарьи Горбуновой.

- Горбуновой, Горбуновой... - повторила она несколько раз. - Ах, да! Это насчет шантажа и мелкого хулиганства? Разбирательству в суде не подлежит. - Ее тоненькие брови сдвигали складку на переносице, отчего придавали лицу выражение нахмуренное и сосредоточенное.

- Почему же?

- Это мелочи.

- Защитить доброго человека - дело не маленькое. Вызвать, да разобрать в суде, да оштрафовать хулиганов...

Она только вздохнула и посмотрела на меня с укором.

- Видите, сколько дел скопилось! - указала на стопку бумаг перед собой. - И все за неделю набралось. Тут голова кругом идет.

- А что за дела?

- Да все одно и то же: пьянство да хулиганство. Вот, оформляю на одного ухаря. Шофер из рязанской АТК, на шефской помощи здесь. В Гордееве сразу двух баб сшиб да мужику пятки отбил.

- Как это он ухитрился сразу трех зацепить?

- Эти поля осматривали, выбирали массивы для жатвы, какие поспелее метки ставили. Ну и сели на обочине, возле дороги, полдневать. А этот обормот пьяный ехал. Ему надоело по дороге ехать - пыльно! Свернул на обочину и чесал впрямую, не глядя перед собой. Ну и наехал... Мужик успел отпрянуть в последнюю минуту, кувырком через голову - ему колесом ударило по пяткам. А бабы и не шелохнулись, как куры на гнезде, - только головы нагнули.

- Насмерть задавил?

- Да нет. В больнице отлеживаются. Он их не задел колесами - только спины ободрал - не то карданом, не то мостом. И даже не остановился, стервец. Мужчина встал, видит: еще один грузовик едет. Помахал рукой. Этот остановился и тоже пьяный. "Отвези в больницу женщин, - говорит пострадавший. - Помощь срочная нужна". Ладно, положили их в кузов. Едут. Вдруг шофер говорит: "Я не поеду в больницу. Меня ж заберут как пьяного". - "Как не поедешь? А если они помрут?" - "А кто их задавил?" - "Да вон тот грузовик". Тот еще впереди пылил. "Ах, Володька! - говорит. - Сейчас мы его догоним". И догнали. Переложили ему в кузов пострадавших. Сам виновник и привез их в больницу. Вот, в субботу будет суд.

- Веселое дело, - говорю, - предстоит вам разбирать.

- Тут все дела такие же веселые, - кивнула она на стопку бумаг и, воодушевляясь, как продавец перед покупателем, стала перебирать их и раскладывать, словно товар. - Вот здесь еще заявленьице - пенсионер подал. Пришли к нему два архаровца, под видом электриков. Связали, воткнули в рот ему веник из клоповника, взяли деньги и ушли. Оказалось - десятиклассники. Один - племянник нашего главного врача Ланина. А вот еще тип... Залез в магазин, напился, как свинья, и проспал там всю ночь. Проснулся на рассвете, опохмелился еще и взял деньги. Принес домой девятьсот рублей. А продавцы говорят: у них недостает тысячи восьмисот рублей. Вот и разбираемся.

- Помогай вам бог.

- Это все частные дела, личные, так сказать, - все более воодушевлялась Антонина Ивановна. - А вам для газеты куда интереснее тяжба лесхоза с колхозом. Вот, полюбопытствуйте! Веретьевский колхоз выкашивает на силос лесные поляны, принадлежащие соседнему лесхозу. Тот составляет акты, а этот не подписывает их. Потеха! Вот, поглядите.

Она взяла из пачки одну бумагу и протянула мне:

- Прочтите!

Читаю. Акт составлен лесхозом на типографском бланке. Иные пункты и в самом деле забавны.

Вот пункт одиннадцатый: "Было ли лесонарушителем оказано сопротивление?" Ответ чернилами: "Бригадир Володин Роман Иванович обругал матом лесничего Ракова".

Пункт тринадцатый: "Объяснение лесонарушителя". Чернилами дописано: "Лесонарушитель от объяснения отказался". Четырнадцатый: "Показание свидетелей или понятых". Ответ: "Председатель Веретьевского сельсовета от заверения акта отказался. И понятых не выделил. Я, говорит, колхозниками не распоряжаюсь, а других граждан на территории сельсовета не проживает".

Я вернул акт судье и спросил:

- Что же вы будете делать?

Только плечами пожала:

- Взыскать надо с колхоза тысячу девятьсот восемьдесят рублей штрафа. Но документы недействительны. Акт не заверен. Вызываю председателя колхоза - не идет. Следователю отдаю акт - не берет. Говорит: я что? Силой буду заставлять их подписывать этот акт? Нет у меня таких полномочий. Вот и веселись тут.

- Да! - Я головой покачал и спросил: - В чем же корень зла?

- Водка! Вот вам и корень. Все она творит. Будь моя власть, я бы запретила ее продавать, проклятую.

- Не поможет, - говорю, - самогонку станут гнать.

- Нынче не из чего гнать ее. Хлеба-то нет, в смысле, зерна. И сахару продается в обрез.

- Найдут! Из свеклы начнут гнать, из картошки. Питие да хулиганство пороки древние, социальные. Вон Дарью Горбунову травят, поди, не по пьянке.

- А те свихнулись на антирелигиозной пропаганде! - Антонина Ивановна впервые улыбнулась, словно обрадовалась чему-то. - Я вызывала сочинителей этих писем. Стала стыдить: что вы, говорю, срамите человека и сами срамитесь? Письма сквернословные. - Она вынула из ящика стола стопку писем, написанных на листиках, выдранных из школьной тетради. - Вот, полюбуйтесь!

- А что они вам ответили? - спросил я, принимая эти письма.

- Говорят: она же верующая! Сектантка! И даже удивились - за что я их распекаю? Какая сектантка, спрашиваю. Ну как же! Это которая на дому молится. Мы, говорят, сами видели: и утром, и вечером поклоны бьет. И даже молитвы читает. Вот это и есть сектантка, говорят. Мне тошно стало.

- Неужели глупы до такой степени? - удивился я.

- Да придуриваются! - Она даже рукой прихлопнула по столу, как бы от досады. - Причина-то ведь ясная: хотят прибрать к рукам ее полдома. Сноха дурит, Татьяна Горбунова. Вот и сочиняют эту галиматью, пугают старуху. Может, сбежит.

- Куда же она сбежит?

- Да к ним же, к сыну. Они живут раздельно в одном и том же доме, дом-то пятистенный! Вот сноха и хочет прибрать Дарьину половину, поселить там своего сына со снохой, а Дарью загнать к себе на печь, в угол. Ну и шлет анонимные письма. Дура набитая! Думала, что никто не догадается о ее проделке. А когда ее уличили, прижали, тут же стала выкручиваться, искать снисхождения по статье. И ведь нашла! Она, видите ли, хочет взять верующую под свой контроль. Оказывается, это она ведет антирелигиозную пропаганду. Почитайте, что это за пропаганда.

Я взял наугад одно из писем, прочел вслух:

"Уважаемая сектанка, святая.