Николай Лесков - Продукт природы

Лесков Николай Семенович

Продукт природы

Н.С.Лесков

Продукт природы

Сравнительно с народною толпою мало

явлений заслуживает большего изучения.

Она настоящий продукт природы: все прочее

только гримасы, а здесь искренность и

действительность. Смотри на народную

толпу, если хочешь, с трепетом, но смотри

внимательно: то, что она сделает, никому

неизвестно, и еще менее ей самой.

Карлейль.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

В течение моей жизни мне привелось видеть, как двигаются с места на место переселенцы и что с ними при этом иногда происходит. Расскажу здесь один маленький случай, который остался у меня на всю жизнь в памяти. Дело было незадолго до уничтожения крепостного права. Ходили уже надежные слухи об "освобождении", но тем не менее купля и продажа людей еще производилась свободно. Пользуясь этим, некоторые именитые лица совершали тогда большие заселения принадлежавших им степных мест крестьянами, купленными на вывод из серединных губерний.

У меня был родственник, муж моей тетки, обруселый англичанин. Он был человек недюжинный и в одном отношении предупредил даже на сорок лет этику "Крейцеровой сонаты". Опасаясь, чтобы на него при выборе жены не подействовали подкупающим образом "луна, джерси и нашлепка", он отважился выбирать себе невесту в будничной простоте и для того объехал соседние дворянские дома, нарядившись "молодцом" при разносчике. Таким образом он увидал всех барышень в их будничном уборе и, собрав о них сведения от прислуги, сделал брачное предложение моей тетушке, которая имела прелестный характер. Вообще о нем говорили, что он - практик. Он управлял огромными имениями очень важного лица и, между прочим, имел своею обязанностью заселять степи: образовывать на них новые деревни и заводить там правильное полевое хозяйство. Людей, которых вели сюда, скупали на вывод у разных помещиков в губерниях Орловской и Курской, отчего "сводные люди" делились на два народа: "народ орловский" и "народ курский". "Орловский народ" считался "пошельмоватее", а куряне - "ведомые кметы" - подразумевались якобы "подурасливее".

Переселяли людей в степи тогда большими партиями. Сколько я помню в мои детские годы, в наших местах "сбивали народ", то есть совокупляли партии людей на вывод два раза, и в оба эти раза по деревням стоял стон, а на выводных людей жалко было смотреть, хотя между ними немало было и таких, которые не унывали, а говорили, будто им "все равно - хуже не будет". В сводных дворах шла распродажа овец, телок, сох, борон и саней, - причем между бабами сцены "навечной разлуки" были раздирающие.

Один раз из нашего городишка было отправлено на подводах, кажется, около двухсот душ, и многие из выведенных мужиков вскоре же прибежали назад и стали прятаться в пустых овинах и в конопляниках. Когда их ловили - они рассказывали, что "ушли от вши и от вредных вод". Их отсылали в стан и секли. Кроме отбегателей, многие в дороге заболевали: их некоторое время тащили на подводах, а потом "отставляли" где попало; худые заморенные клячи в обозах падали, сбруя рвалась, колеса ломались, и вообще было много несчастья. Второй раз вывод людей из наших мест был еще неудачнее: между ними начался страшный "гнетучий понос", или "жиленье животами", - заболевших пришлось держать по дороге на квартирах и в землянках целую зиму. Половина людей перемерла, и убытки были большие, а потому в третий раз, о котором я буду рассказывать, придумали отправить партию на судах, или, как тогда говорили, на "стругах", по Оке и Волге.

Партия была сборная с разных мест Орловской и Курской губерний, все от дворян мелкопоместных. В числе переселяемых крестьян были и дворовые и деревенские мужики. У дворовых не было ни скота, ни собственных телег. Они были довезены до пристани каким-то мне неизвестным способом и там посажены на барки. С некоторыми крестьянами были телеги и сохи: все это было погружено, или, лучше сказать, нагромождено, на барки, и семьи помещались и на телегах и под телегами. С некоторыми, мне помнится, были куры и на одной барке две или три овцы.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Я тогда был еще очень молодой мальчик и не знал, к чему себя определить. То мне хотелось учиться наукам, то живописи, а родные желали, чтобы я шел служить. По их мнению, это выходило "всегда надежнее". Мне и хотелось и не хотелось служить: я знал, что на службе хорошо, но был уже немножко подпорчен фантазиями; я читал "Горе от ума", и все военные мне представлялись Скалозубами, а штатские - Молчалиными, и ни те, ни другие мне не нравились. По характеру моему мне нравилось какое-нибудь живое дело, и я рассказал это моей тетке, а та передала своему мужу. Англичанин стал мне советовать, чтобы я не начинал никакой казенной службы, а лучше приспособил бы себя к хозяйственным делам. Для того же, чтобы заохотить меня к этому, он сказал мне:

- Вот мы теперь переселяем партию крестьян, а граф недоволен тем, как их водят. Люди, которые водят наших переселенцев, по мнению графа (его принципала), все очень грубы, и я с ним отчасти согласен. Это непрактично. Пускай это - продукт природы, но ведь и природа может мстить за себя: ожесточать народ и доводить его до ужаса и уныния никогда не надо, хотя, однако, совсем добрые и мягкосердые вожди тоже не годятся. Это уже доказано опытом: мягкосердому мужик сейчас на шею сядет и лаптем его толкать начнет. Нужны Пизарро, и у меня есть такой Пизарро, какого мне надобно. При них командиром идет очень надежный человек, из здешних орловских, называется Петр Семенов: умный мужик, но тиран. С ним сын его, тоже преспособный и тоже аспид: мужичонки у них пищат. Без таких, как Петр Семенов, однако нельзя: ведь идет целая орда, а с ордою и надо меры ордынские; но век такой, что надо немножко и цивилизации подпустить, - надо одною рукою карать, а другою - миловать. Вот я и хотел бы испробовать этакую маленькую конституционную затею, чтобы один казнил, а другой миловал. Отправляйся-ка ты с ними, и вникай, и Петру распоряжаться не мешай, но облегчай, что возможно. Я тебе дам главную доверенность с правом делать всякие амнистии. Я согласился.

- Вот и прекрасно! Официальное значение твое будет высоко над Петром, но ты, однако, смотри - не испорть дело: царствуй, но не управляй. Пусть на Петра жалуются, а ты только милуй.

В Орле я познакомился с нашим Пизарро. Это был черный кудрявый мужик лет сорока восьми или пятидесяти, мускулистый, сильный, живой, с черными огненными глазами, черными сросшимися над носом бровями, курносым носом и маленькой черной окладистой бородой. Выражение лица у него было сильное, смелое, решительное и довольно жестокое. При нем находился в помощниках сын его Дороша - молодец лет двадцати двух или трех, чрезвычайно похожий на своего отца.

Дядя мой отрекомендовал меня Петру Семенову и просил его учить меня, а мне сказал, чтобы я жил с ним в ладах и чтобы мы довели благополучно порученный нам "продукт природы".

Дядя был в прекрасном настроении и говорил приятные слова, на которые Пизарро отвечал в ласковом тоне, но с неуловимым букетом иронии и вероломства. Дядя рассуждал, что русский мужик - самый выносливый продукт природы, что он не избалован и путина его не может замучить.

- Пусть только было бы чем ему напихать брюхо, чтобы в пустом брюхе не щелкало, а то он тысячи верст отмахает, как котильон протанцует.

И Петру Семенову это слово понравилось: он улыбнулся одними углами рта и подтвердил:

- Так-с точно: котыльоном и докатимся.

- Катитесь, - отвечал дядя, - катитесь! И в излишнем, может быть, умилении он не заметили злобы Пизарро и, вне своего обычая, поблагословил нас рукою.

- Оберегайте продукт и катитесь котильоном! Перевозимые крестьяне в это время уже были "посажены на струга", и самой тяжелой процессии - посадки, я не видел. Рассказывали мне, будто происходили раздирающие сцены - особенно когда выведенные крестьяне прощались со сватами и соседями: многие будто бы "хотели бунтовать", но Петр Семенов предупредил бунт: он послал Дорошу в полицию; и оттуда подоспели "три полицейские казака с пикою", и все кончилось: "продукт природы" был погружен, и барку тотчас же отчалили от берега и остановили посередине реки" Тем прощанье "продукта" и кончилось.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Петр Семенов возил меня показывать, как "народы помещались" на барках. На двух были "шельмоватые" народы орловские, а на третьей "дурасливые" куряне. Над каждым из этих народов были приставленные из своего народа "старосты". Над орловскими старостою был тележник Фефел, о котором Петр сообщил мне, что он был человек дорогой, но незадолго перед этим убил оглоблей человека, который пришел звать его ужинать. Это скрыли, а про всякий случай Фефела поскорее дешево продали,

- Над орловскими шельмецами такой именно и нужен, - говорил Пизарро.

Курскими людьми заведовал орловский мужик Михайло, человек добрый и степенный.

- Курский народ - что цыплята!