Пожар - Иван Александрович Мордвинкин

Иван Мордвинкин

Пожар

Дом архитектора, изюминка всего микрорайона, а по определению самого архитектора — и всего города украшение, сгорел. Новостные сводки деланно-тревожными голосами протараторили об отсутствии жертв, пожарные машины, лениво гудя, расползлись по своим сонным гаражам, а соседи вернулись к телевизорам и уютным кухням, где уже созрели вечерние сериалы.

Но пожара без жертвы не бывает: например, Петр Олегович, тот самый архитектор, повредился в своем сердечно-сосудистом составе и разгорячился аж до нервного срыва. В стационаре городской больницы он до желтизны лица был прокапан и проколот, напичкан, восстановлен, успокоен и выдворен по типовому маршруту — больница, аптека, дом.

Домом для них с женой теперь служила хижина, прикупленная когда-то Петром Олеговичем по случаю увлечения садовыми деревьями и ландшафтным дизайном, навыки которого он и оттачивал на этой неудобице, прилипшей к северной кромке города.

В последние годы, однако ж, хозяин на дачу являлся редко, ибо, как говаривал он частенько, не давалась ему сельская жизнь с ее пылью, гниением органики и ордами мух и комаров, которые составляли целые многосложные цивилизации вокруг соседских коз, коров и их навоза во всех его разновидностях и сочетаниях.

Правда сказать, если б заглядывал Петр Олегович внутрь себя, то заметил бы и другие преткновения. А именно, отталкивала его странноватая деревенская плотность населения, при которой телесно все живут друг от друга дальше, чем в городской застройке, а в душевном смысле — куда ближе и нагляднее городских.

При такой общинности очень скоро деревенские узнавали новичков и знались с ними потом весь остаток жизни.

И с каждым из односельчан нужно было поздороваться, даже если приветствие это больше походило на презрительный плевок. С каждым, если уж не повезло встретить кого из доброжелателей посреди улицы, нужно остановиться для беседы, порасспрашивать, да поотвечать. И таким заходом всякий сосед выведает из тебя все обо всем, да так, что почувствуешь себя будто насильно раздетым и выставленным на обозрение.

А в конце такой беседы, мучительно долго, в несколько попыток, прощаясь, еще обременит тебя собеседник и бесполезными советами, напрочь лишенными какой-либо компетентности. Но с таким твердым видом исполненным достоинства, как будто советы эти — не рекомендация, а Великий наказ на все грядущие поколения твоих потомков.

Ну а уж если оказать кому мелкую услугу, вроде одолжения лопаты (которую, кстати, никогда не вернут назад) или ненароком пугнуть курицу, которую хмурая и сварливая хозяйка пытается загнать обратно во двор, и тем самым как-бы невольно помочь соседям, то те, в приступах необъяснимой роднящей тяги, уж и вовсе набиваются на чай, несут свои пироги или обсиживают твою скамейку, готовые часами болтать ни о чем и считающие тебя чуть ли не своей вековечной родней.

Но столь тесной близости с чужими людьми Петр Олегович не понимал, не желал и, честно сказать, не выносил. Потому и на работе, например, где он пользовался уважением и даже почтением, он держал назойливых и склонных к фамильярности сослуживцев на расстоянии, защищаясь напускной холодностью и равнодушием. Да и как иначе?

Молодые, которые дипломы купили, а на работу в бюро устроились “за красивые глазки”, напирали с неистовой дерзостью, какая и стоящим специалистам была бы непозволительна. А все потому, что интриганы, хитрецы и корыстники, желающие пробраться повыше, и устроиться поуютнее. И чтоб все это за чужой счет.

Вот и теперь, стоило Петру Олеговичу провалиться в вязкое месево болезни и беды, тут же нашли ему замену, сместили, понизили и усадили в крошечное кресло в кабинетике без окон. Выдающегося архитектора ткнули на выдачу глупых справок и выписок! Конечно, лицемерно прикрылись извечными лучшими побуждениями. Для него, де, так будет проще и легче с его-то пошатнувшимся здоровьем.

Петр Олегович хорошо знал олуха, занявшего его должность, знал дерзкую хватку этого нового недоархитектора. И его профессиональную пустоту и нелепость.

А потому Петр Олегович внутренне сник и снизился. На работе он был просто машинкой по выдаче бумажек, а дома — бездельным и неуспешным дачником, от которого теперь даже назойливые соседи шарахались, как мухи от дихлофоса. Не любили они бездельников.

Так бы гнила и кисла на органической дачной подстилке жизнь Петра Олеговича, но случилось в его жизни иное нежданное новообразование — тридцатипятилетие выпуска из школы и встреча одноклассников.

Петр Олегович бывал как-то на этом мероприятии и теперь содрогался от одной только мысли о том, чтобы заново окунуться в этот аквариум тщеславия с коллекцией неудачников, больше похожих на карикатуры прошлых самих себя.

И вообще, самое лучшее во встречах одноклассников — это возможность не приходить. Потому, что теперь это вовсе не знакомые и друзья, а толпа чужих и незнакомых людей, вроде той, что видел он каждое утро на остановке. Правда, на сей раз позвонил Сашка Щадилин — его школьный лучший друг, которого Петр Олегович не видел лет двадцать и которому единственному был искренне рад. Пришлось идти.

Весь вечер Петр Олегович просидел в тихом уголке, стараясь слиться со стеной ресторана, на которой висела репродукция с хвастливыми охотниками, травящими байки и небылицы.

Сашка же все не мог добраться до своего друга Петрухи, поскольку стал он священником, на мероприятие пришел в подряснике и с иерейским крестом на длинной цепочке, чем невольно привлек к себе всеобщее внимание, как доброе, так и прочее.

Наконец, торжество дошло до той стадии, когда музыка в стиле диско занимает все звуковое пространство, народ разбивается на близкие по интересам пары и тройки, и каждый предоставляется сам себе. Вот тут-то друзья и встретились по-настоящему.

Это уж потом, вспоминая дружескую беседу, Петр Олегович понял, что решительно ничего не выведал об о. Александре, о его жизни и достижениях. А весь вечер только и барабанил о своем наболевшем, да о жестокостях судьбы, об окружавших его на работе и дома злых и хитрых людях, о проблемах в семье. Таких, например, как ссора с единственным сыном. Ну и, конечно, о сбежавшем здоровье.

— Все по грехам, — только и отвечал батюшка, стоило Петру Олеговичу вопроситься о Боге и Его роли во всех этих злоключениях и несчастьях. — Это не Бог тебя наказывает, Петрух. Это грехи вылазят боком.

— Да какие грехи, Сань!? Ну, ты что? — Петруха даже поперхнулся от неожиданного поворота беседы. — Я ж не убийца, не бабник. И вообще…

— У всех грехи есть, — ответил батюшка. — Вот, сейчас начнется Великий пост, бери, и открывай их в себе