Константин Станюкович - Том 4. Повести и рассказы Страница 34

— Адмирал едет! — пронеслось по всему крейсеру, сверху донизу.

Через минуту все офицеры стояли на правой стороне шканцев по старшинству, имея во главе старшего офицера. На фланге были оба врача, старшин и младший, и батюшка, иеромонах Паисий. Команда выстроилась по обе стороны шкафута, от парадного трапа к баку.

Боцман Алексеев обходил по фронту первой вахты и заискивающим голосом говорил:

— Смотри, ребята, веселей отвечайте, как адмирал поздоровкается. Чтобы, значит, в такту. И глазами провожай…

— Нечего-то юлить. И без тебя знаем! — раздался чей-то голос.

Боцман благоразумно пропустил мимо ушей это замечание и, обойдя ряды, стал на свое место.

Капитан, нервно пощипывавший рыжую бачку рукой в белоснежной перчатке, и вахтенный офицер, оба стоявшие на мостике, смотрели на быстро приближающийся по чуть рябившему рейду паровой катер, на котором сидел адмирал с флаг-капитаном и флаг-офицером.

Прошла еще минута, другая. Катер повернул к борту крейсера, и капитан и Скворцов, бывший на вахте, спустившись с мостика, торопливо прошли к парадному трапу встречать начальника эскадры.

Когда адмирал, быстро поднявшись, ступил на палубу, караульный офицер в полной парадной форме скомандовал «на караул!» — и сперва Скворцов, а затем командир стали рапортовать о состоянии крейсера «Грозный» и его экипажа.

Выслушав краткие рапорты с приложенными у козырька белой фуражки двумя загорелыми короткими пальцами, адмирал, среди мертвой тишины, царившей на палубе, направился, чуть-чуть горбя, по морской привычке, спину, на шканцы и стал медленно обходить офицеров, фамилии которых называл капитан. Адмирал всем протягивал руку.

Это был худощавый и крепкий, невысокого роста, сутуловатый мужчина, лет за пятьдесят по виду, с серьезным, располагающим лицом, окаймленным сильно заседевшей темной бородой, и с тем спокойно твердым и в то же время добродушным взглядом небольших карих глаз, какой часто бывает у много плававших и испытавших всякие опасности моряков. Он был одет не щегольски, но опрятно: в поношенном сюртуке, с крестом на шее под отложным воротничком безукоризненной сорочки. Ничего важного и повелительного не было в этой скромной на вид, непредставительной фигуре маленького адмирала, но тем не менее сразу чувствовалось, что этот человек твердой воли и характера, с которым шутить нельзя.

— Ревизор, лейтенант Неклюев, — представлял командир.

— Старые знакомые, вместе служили, — промолвил адмирал, не выражая однако ничем особенного удовольствия от этой встречи. — Давно ревизором?

— С начала кампании, ваше превосходительство.

Зато, когда адмирал подошел к старшему судовому врачу, его серьезное лицо внезапно осветилось доброй, приветливой улыбкой, совсем преобразившей несколько строгую физиономию адмирала. Он порывисто и крепко пожал доктору руку и весело, тоном хорошего знакомого, проговорил:

— Что ж это вы не навестили старого сослуживца, Федор Васильевич? Кажется, приятели были? Надеюсь, побываете?

Капитан покосился на доктора. У них были не особенно приятные отношения. Адмирал пошел далее.

Поздоровавшись с караулом и приказав отпустить его, адмирал, сопровождаемый командиром, старшим офицером и своими штабными, прошел по фронту матросов, здороваясь с людьми.

«Го-го-го!» — два раза разнеслось по рейду.

После этого команда была распущена, и заведующие отдельными частями офицеры отправились по своим местам.

Начался адмиральский осмотр крейсера.

Спустившись вниз, он обошел палубы, посетил лазарет, где лежали два больные матроса, был в машине и кочегарной, заглянул в коридор, где проходил вал винта, спускался в трюмы, был в подшкиперской и везде осматривал, не спеша, молча и внимательно опытным зорким взглядом бывшего доки старшего офицера и капитана. Подойдя к камбузу, он велел налить себе из котла щей, отведал щи, мясо и хлеб и продолжал осмотр.

Наконец, осматривать было уже нечего, и адмирал, приостанавливаясь у трапа, проговорил:

— Крейсер в должном порядке…

Капитан слегка покраснел от удовольствия. Старший офицер облегченно вздохнул.

«Начало прошло благополучно. Что-то дальше будет? У него смотр настоящий!» — подумал старший офицер.

Адмирал между тем продолжал, обернувшись к старшему офицеру:

— Видно, что вы заботитесь о своем судне, как следует. Очень приятно в этом убедиться. Очень приятно! — повторил адмирал, поднимаясь на палубу.

Самолюбивый капитан закусил губу с досады, что адмирал непосредственно благодарит старшего офицера, а Андрей Петрович, ошалевший и от суеты этих дней и от комплимента адмирала, далеко не щедрого, как ходила молва, на похвалы, прошептал, обращаясь с сияющим лицом к флаг-капитану:

— Я… что ж… я всегда готов… Слава богу, как белка в колесе… Такая должность… Не правда ли?

Флаг-капитан, молодой капитан второго ранга, взглянул было удивленными глазами на старшего офицера, который обращается к незнакомому и высшему по должности лицу с такими фамильярными излияниями, но тотчас же понял, глядя на это радостное вспотевшее лицо Андрея Петровича, что он, обрадованный, ищет сочувствия, — и вместо того, чтобы смерить старшего офицера холодным взглядом, как собирался, невольно улыбнулся и проговорил:

— Еще бы… Каторжная должность!

И побежал быстрей по трапу, чтобы догнать адмирала.

— Готовы ли пары? — спросил адмирал, поднявшись на мостик и взглянув на часы.

— Как пары? — спросил капитан в машинный телефон и приложил ухо к трубке.

— Готовы! — донесся глухой голос старшего механика из машины.

— Так снимайтесь с якоря. Пройдем немного в море.

— Всех наверх! — приказал капитан Скворцову.

— Свистать всех наверх, с якоря сниматься! — крикнул Скворцов во всю силу своих здоровых легких.

Засвистала дудка, и та же команда повторилась боцманом, нагнувшимся в люк.

Все торопливо выбежали наверх. Старший офицер принял командование «авралом» и звучным своим баритоном, несколько возбужденный присутствием начальства, скомандовал:

— На шпиль. Гребные суда к подъему! Крепить орудия!

Начался «аврал», обычный при съемке с якоря.

Скворцов, находившийся по расписанию во время аврала у бизань-мачты и наблюдавший за подъемом вельбота и катера, по временам взглядывал на адмирала.

Тот, взглянув на часы, как только раздалась команда, вызывающая всех наверх, спокойно и, казалось, равнодушно наблюдал за авралом, стоя на краю мостика. Капитан стоял недалеко от адмирала, взглядывая то вокруг, как идут работы по съемке с якоря, то на лицо адмирала, стараясь прочесть на его лице, доволен он или нет.

Вначале все шло, как по маслу. Работали скоро, не суетясь и без шума. Но, при подъеме баркаса, случился маленький казус, омрачивший великолепие аврала. В гребных талях (веревках, на которых поднимаются гребные суда) что-то «заело», и баркас, приподнятый до половины, дальше не шел.

Капитан со злости готов был, кажется, оборвать свою рыжую бачку — так неистово он ее теребил. Старший офицер глядел с мостика в ту сторону, где произошла заминка, с выражением страдания на лице.

«Зарезали, подлецы, зарезали!» — думал он, тщетно ожидая, что вот-вот баркас покажется над бортом, и на языке его висело крепкое словечко, которым он мог бы облегчить свою истерзанную душу, но присутствие адмирала стесняло его, и он только беспомощно вздохнул. К довершению всего, у места, где поднимался баркас, шел говор, пересыпанный бранью, и до мостика донесся крикливый молодой тенорок мичмана-«дантиста», щегольнувшего импровизацией по части ругательств.

Адмирал поморщился. Капитан принялся рвать другую бачку и злобно прошептал старшему офицеру:

— Андрей Петрович… Полюбуйтесь! Баркас… Где баркас?

Но старший офицер уже стремглав летел к месту, где поднимали баркас.

— У-У-У… подлецы… дьяволы! — стиснув зубы, прошептал он. — Павел Николаевич! Что вы со мной сделали? — проговорил он голосом, полным отчаяния, обращаясь к мичману, наблюдавшему за подъемом баркаса, и глядя на него взглядом, полным ненависти и упрека.

— Тали неверно заложили эти подлецы…

— Что же вы смотрели? Эх… А еще морской офицер?. И ругаетесь на весь крейсер вместо того, чтобы дело делать, — говорил он, приказывая в то же время немедленно травить тали, спустить снова баркас на воду и переложить тали.

Когда все это было сделано, и баркас был поднят, старший офицер снова взглянул сердитыми глазами на мичмана и побежал на мостик… Сконфуженный, он робко и виновато взглядывал на адмирала, по-прежнему молчаливо стоявшего на своем месте.

— Что было? Отчего баркас не шел? — спрашивал тихо капитан.

— Тали… Мичман не доглядел… — отрывисто и сердито отвечал старший офицер, досадуя, что еще эта «собака» пристает с расспросами, когда и без того у него кошки на сердце, и с каким-то озлоблением крикнул: