Константин Станюкович - В мутной воде Страница 35

На основании заявления Ефремова, умершего через неделю после этого, было приступлено к предварительному следствию, которое вполне подтвердило показание Ефремова. Арестованный в Бухаресте Башутин на предварительном следствии сознался во всем, причем показал, что, состоя в связи с Орефьевой, подговорен был к преступлению ею; при обыске у него найдены писанные рукою Ефремова подписи под руку Орефьева и два письма от Орефьевой, изобличающие ее участие в преступлении, несколько черновых духовных завещаний от имени Орефьева, писанных рукой Башутина, текст которых совершенно сходен с текстом духовною завещания, представленного после смерти Орефьева. Что же касается до Орефьевой, то, арестованная в Мариенбаде и привезенная затем в Петербург, она отрицала всякое участие в преступлении и, несмотря на найденные у нее письма, свидетельствующие о близких отношениях писавшей к Башутину и изобличающие ее участие в преступлении, упорно стояла на том, что о подложности духовного завещания не знала. Она не скрывала, что вышла замуж именно в виду надежды на наследство. По ее словам, муж ее так ее любил, что она могла бы при жизни его воспользоваться всем его богатством. К чему было ей прибегать к подлогу? По ее словам, Башутин был близок с покойным Орефьевым и последнее время занимался его делами. Орефьев ему доверял. Когда за три дня до смерти мужа вечером Башутин вынес ей из кабинета мужа духовное завещание и сказал ей, что муж, чувствуя себя не совсем здоровым, просил ее дать подписать завещание в качестве свидетелей барону Зеку и генералу Петровскому, — то она ни на секунду не могла усомниться в подлинности завещания и в тот же вечер дала подписать названным лицам, так как не раз покойный при них говорил о желании своем сделать ее наследницей. На другой день утром она благодарила мужа, и он ничего ей не сказал, что могло бы возбудить ее подозрения. Через три дня после этого он умер внезапно от удара. Тогда же произведено было вскрытие трупа и определена болезнь. Далее она заявляла, что приписывает оговор ее Башутиным личной мести.

Глава двадцать девятая

Подсудимые и свидетели

Во время чтения обвинительного акта Варвара Николаевна несколько раз вздрагивала и взглядывала на Башутина взглядом, полным презрения. Когда секретарь окончил чтение, председатель обратился к подсудимым:

— Подсудимый Башутин! Признаете ли вы себя виновным в составлении подложного духовного завещания?

— Признаю.

— Подсудимая Орефьева! Признаете ли вы себя виновной в подговоре Башутина к составлению подложного духовного завещания и в том, что, зная о подложном завещании, воспользовались имуществом, вам не принадлежащим?

— Нет, не признаю!

— Подсудимый! Не желаете ли выяснить суду обстоятельства, при которых совершено было вами преступление?..

— Мне придется вернуться к прошлому, чтоб объяснить суду, как я дошел до преступления… Если я теперь обесчещен и нахожусь на скамье подсудимых, если моя жизнь разбита вконец и впереди, — я не скрываю этого от себя, — предстоит еще худшая жизнь, то этим я обязан женщине, с которой, на мое несчастие, меня свела судьба…

Башутин остановился, злобно взглянул на Варвару Николаевну и продолжал:

— Я познакомился с ней двенадцать лет тому назад, когда она была еще девушкой… Она была очень хороша собой, умна и умела нравиться. Я скоро влюбился в нее как сумасшедший и стал за ней ухаживать. Она знала, что я женат, была знакома с моей женой, подружилась с ней и поощряла мое ухаживанье. Когда я наконец признался ей, что я люблю ее, она вдруг прикинулась крайне удивленной, обещала дружбу, советовала постараться забыть ее и простить, говорила, что у меня такая прекрасная жена, которая так меня любит, что всякая другая привязанность убьет ее… Она жалеет, что все это случилось, но не любит меня. При этом она прибавила, что если она полюбит, то будет требовать от человека безусловной любви… После этого объяснения я перестал почти бывать у них в доме, но зато она стала чаще ездить к нам в дом, подружилась с женой и приобрела полное ее доверие и дружбу. Со мной она была то холодна, то как-то особенно ласкова. В ее натуре такие переходы. Сперва она приблизит, потом оттолкнет… Так прошло полгода, и наконец она сказала, что меня любит, но просила скрыть это от жены, и мы вместе обманывали жену… Жена наконец узнала о такой связи. Мы расстались с женой. В это время Варвара Николаевна вышла замуж за Бениславского, человека небогатого и недальнего. Я был против свадьбы, но она говорила, что свадьба не помешает нашим отношениям, и мы втроем уехали за границу. Так прошло три года… За эти три года я много натерпелся… Она, по обыкновению, мучила меня, то уверяя, что любит меня, то, напротив, говоря, что терпеть меня не может и если отдается мне, то потому только, что на это смотрит как на очень обыкновенное дело, которому только сентиментальные люди придают особенное значение. Состояние мое приходило к упадку. Мы жили безумно роскошно. Когда наконец умер ее муж и когда вслед за тем умерла моя жена, я предложил ей обвенчаться, но ока только засмеялась и спросила, на что мы будем жить… Детей у нас не было. Она любила хорошую жизнь и сердилась, если ей приходилось терпеть недостатки. Я стал упрекать ее, говорил о своей любви, но она только смеялась и просила оставить ее совсем… Она уедет в Петербург и сумеет пробить себе дорогу… На мой вопрос, любила ли она когда-нибудь меня, — она только пожала плечами.

Башутин остановился, поправил волосы и продолжал:

— Когда я увидал, в каком я нахожусь положении, я ужаснулся. Состояния не было, женщина, которую я любил, предлагает мне оставить ее. Что мне было делать?.. Ни к какой работе я не был способен… Я привык с детства ни в чем себе не отказывать… Я вырос в богатстве и привык жить хорошо. Я решился немедленно же оставить ее, и оставил. Она уехала в Петербург, а я — в деревню, к родным… Я ненавидел эту женщину, и в то же время что-то тянуло меня к ней. Через несколько месяцев я получил от нее письмо, в котором она звала меня в Петербург. Я тотчас же поехал, и здесь падение мое пошло быстро. Я поступил на содержание к этой женщине. Мы вели роскошную жизнь. Я был ее негласным любовником, и мы вместе решали вопрос о выборе официального, на средства которого жили. Кроме того, мы вели дела. Она пользовалась знакомствами и хлопотала по разным делам. Это ей удавалось. Она умела действовать… Наши отношения тогда изменились. Она слушалась меня, советовалась со мною и не делала никаких сцен. Она уважала меня как хорошего пособника и в награду отдавала мне свои ласки. Я уж ее не любил. Я, в свою очередь, видел в ней средство… Безумно роскошная жизнь требовала огромных денег. Мы делали долги, и положение наше было скверное, когда у меня явилась мысль выдать ее замуж за Орефьева. Сделать это было нетрудно: старик был от нее без ума. Сперва она не соглашалась, но я ее убедил. Через неделю же после свадьбы Орефьев вдруг изменился к своей жене, услыхав однажды разговор наш с Варварой Николаевной. Она говорила о том, как противен ей старик и что она с нетерпением ждет его смерти. С тех пор он впал в состояние какого-то идиотизма и при виде этой женщины вздрагивал и боялся, что его отравят. При нем всегда находился его камердинер. Однако супружеские отношения их все-таки продолжались. Он был крайне развращенный старик… За неделю до смерти он имел крупное объяснение с женой и прямо объявил, что он ей оставит всего сто тысяч, что она его обманула, что вышла за него из-за денег. Тогда она сообщила об этом мне и просила написать духовное завещание.

— Это ложь! — перебила вдруг Варвара Николаевна.

— Подсудимая, не прерывайте! — заметил председатель. — Вам будет дано слово.

— Да, она подала мне эту мысль, и я привел ее в исполнение; за несколько дней до смерти старика передал ей завещание, чтоб она дала подписать барону Зеку и Петровскому, которые ей безусловно верили и считали за добродетельнейшую женщину. Когда умер Орефьев, она сделалась богата; тогда я сделался ей не нужен. Она тогда рассталась со мной и называла мет своим злым духом. Она в это время увлеклась Привольским, а я уехал в Бухарест. Я требовал от нее денег и наконец при свидании грозил ей и получил от нее пятьдесят тысяч. Эти деньги были скоро истрачены. Когда меня арестовали, я снова был без средств. Я все сказал. Я виноват, но разве она невинна? Она умеет прятать концы, но на этот раз ей не удастся! — проговорил со злобою в голосе Башутин. — Она отплатила мне неблагодарностью, я плачу ей тем же.

Эта речь произвела неблагоприятное впечатление на зрителей. Все находили, что подло было обвинять так женщину, которую Башутин когда-то любил. В его речах слышалось желание мести. Видно было, что Башутин теперь ненавидел Варвару Николаевну.

После того как она не сдержала себя и крикнула, что Башутин говорит ложь, она снова точно окаменела и не проронила ни слова. Только лицо ее сделалось еще бледнее и губы нервно вздрагивали.