Последний приют - Решад Нури Гюнтекин Страница 36

— Ты не переживай, ходжа шутит, — говорил я ей, однако тоже боялся, чтобы он чего-нибудь не выкинул.

— Ничего страшного, пустяки, — сказал господин Зафер, смеясь.

— Я заставлю его еще раз молить о пощаде, — бубнила Макбуле себе под нос.

— Господин, — обратился ко мне учтивым тоном Пучеглазый, — его цель не Макбуле, а Нериман.

— Да ладно тебе, господин Нури!..

— Может, мне просто покзалось!

Я пригляделся повнимательнее ко всему происходящему. И у меня тоже появилось такое же подозрение. Говоря комплименты Нериман, господин Зафер определенно робел. Даже его лицо, когда он смотрел в ее сторону, сильно отличалось от того, с каким выражением он говорил с нами.

* * *

На окраине города бил горячий источник. Возле источника был выстроен отель. Широкие комнаты, сад — одним словом, все превосходно.

— Ах если бы смогли здесь задержаться, — говорили мы.

— Задержитесь! — смеясь, ответил господин Зафер.

— О Аллах, на наше счастье, нам на пути только транжиры попадаются, — сказал ходжа.

— Это и есть театр, — добавил Пучеглазый.

Все выпрыгнули из узкоколейки и побежали к горячему источнику купаться. Это место называлось «Хасанкале».

Через некоторое время из воды появилась Макбуле, а за ней Масуме и Мелек. Дядька-араб прогуливался с добродушным портным. Они о чем-то любезно беседовали.

— Я просто влюбился в вас всех! — пропел господин Зафер. И началась прекрасная ночь в горах.

Хасанкале. Родина Нефи[77]. Один учитель начальных классов сказал нам, что он работает над тем, чтобы поставить памятник. Начальник уезда попросил нашу труппу принять участие и организовать представление.

— Да-да, конечно, с большим удовольствием, — согласились мы.

Однако во время вечернего представления выяснилось, что ходжа ничего не знает из Нефи. В итоге он только рассказал отрывок из рассказа «Труд араба» и спел песню. Потом вышла Ремзие, она с почтением в голосе начала читать наизусть стихотворение Тевфика Фикрета[78] «Нефи».

Смуглое лицо, брови — два скрещенных кинжала,

Опять же, как кинжал остер, осмыслен взгляд

Мне великая память этот образ воссоздала,

Этот величественный образ и есть Нефи.

Этот голос словно шел с небес, постепенно становясь громче и громче. Он был таким ровным, таким чистым! Это стало для меня откровением.

Декламация всегда производила на меня сильное впечатление. Однако до сего дня я не слышал, чтобы так красиво произносили слова, как в эту ночь. Эти слова мне казались отчетливыми и ясными, как звезды.

Тебе нужна другая земля, другое время!

Когда она произносила это, в ее голосе слышалась такая сила! После этой фразы Ремзие замолчала и посмотрела вдаль. Мне показалось, что она не может вспомнить последней строки. Я с места подсказал ей:

Тебе нужны небеса, как райский знак.

Она молчала. Подумав, что она не поняла, я повторил еще раз. Она, взглянув на меня, произнесла еще раз строку, произнесенную немного раньше:

Тебе нужна другая земля, другое время!

Этот повтор, испортивший всю рифму, произвел странное впечатление.

Закончив стихотворение, Ремзие вернулась к нам. Она тяжело дышала, словно устала от продолжительного бега. Но, несмотря на это, она улыбалась.

— Вы подумали, что я забыла? — спросила она меня. — Нет.

— Ремзие, ты это для себя читала! — высказал я догадку.

— Для себя и, может, еще для некоторых из нас.

* * *

На следующий день из вечного людского любопытства я не смог оторвать глаза от окружающего меня пейзажа. Немного в отдалении от горячего источника я увидел широкую каменную стену. Это сразу мне напомнило «Румяную девушку». Пучеглазый знал эту пьесу еще со времен, когда работал в «Абди». Некоторые строки он даже мурлыкал себе под нос. Я постарался вспомнить хотя бы по частям содержание пьесы. Вот что у меня получилось: «В таких степях бродит, напевая песни, девушка — Румяная девушка».

Пучеглазый тоже вспомнил отрывок и произнес его таким тоном, словно читал статьи закона. И у Макбуле в памяти сохранилось что-то от увиденного ранее. Пока Пучеглазый читал отрывок своим противным голосом, Макбуле, почувствовав потребность поправить его, начала добавлять и исправлять его.

— Давайте поставим эту пьесу, — сказала внезапно Ремзие. — Конечно, у нас есть уже готовые, однако раз вы припомнили ее. Я чувствую, что смогу сыграть, не зная ни одного слова из этой «Румяной девушки».

Я вскочил с места с прытью, которой никто от меня не ожидал. Из-за того, что не привыкли к моему такому поведению, у всех на лицах отразилось изумление.

— Мне кажется, что в этом красивом саду наша труппа не сможет показать все, на что способна. Однако я уверен, что мы сможем сыграть совершенно неизвестную нам пьесу, если посмотрим на это, как на детскую игру.

Я сразу описал, как все это будет.

— Давайте сыграем! — воскликнули все.

Всех охватила суматоха. Мы бегали туда-сюда, как дети. Все знали, что из-за того, что будем ставить не известную нам пьесу, обязательно собьемся. Вот смеху-то будет.

— Вот хорошо, вот спасибо! — кричал господин Зафер.

Мы снова превратились в тех, кем были в саду в Аксарае. Друг за другом ко мне стали подходить актеры.

— Я буду Румяной девушкой, выходящей из воды, — сказала Ремзие. — Как раз столько на мне сейчас одежды.

Я вместе с друзьями должен был играть горожанина, вышедшего на охоту. Вместе с Азми плечом к плечу с палками вместо ружей мы ходили по лесу. Иногда присаживались передохнуть. Вдруг издалека донесся еле слышный звук. Это был звук народной музыки. Приятный голос под открытым небом становился красивее. Песни сменяли одна другую. Это был голос Румяной девушки. Мы пошли на голос. Наконец-то произошла встреча.

— Кто вы? — спросила Румяная девушка у горожанина. — Вы похожи на хорошего человека.

Между ними вспыхнула любовь. А в это время с другой стороны леса появился отец девушки. Увидев, что молодые люди любят друг друга, он благословил их. Однако и у парня был отец. В роли отца — Газали. Вытянув шею, он сказал, что его сын обручен с дочерью визиря.

— Если узнает паша, он прикажет зарезать нас, как Нефи!

И вправду, Пучеглазый выглядел довольно величаво, Верилось, что он способен сделать это. Гордящаяся своей ролью дочери паши Нериман в прекрасном, как стихотворение, дворце, расхаживала, как пава. Рядом с ней — Дядька-араб и придворный Горбун. Больше всего импровизировали маленький Горбун и Пучеглазый. Однако настоящее чудо — это ходжа и