Роман Гари - Свет женщины

Гари Роман

Свет женщины

Ромен Гари

Свет женщины

Перевод французского Н. Калягиной

Глава I

Я выходил из такси и, открывая дверцу машины, чуть не сбил ее с ног; пакеты, которые она держала в руках: хлеб, яйца, молоко, - посыпались на тротуар, - так мы и встретились впервые, под мелким, уныло моросящим дождем.

Ей, пожалуй, было столько же лет, сколько и мне, или около того. Казалось, черты ее лица лишь в обрамлении седых волос приобрели наконец некую завершенность, годы подчеркнули и оттенили то, что молодость и природное изящество только робко наметили. Похоже, она запыхалась, как если бы бежала, боясь опоздать. Я не верю в предчувствия, но уже давно потерял веру и в свое неверие. Все эти "я в это больше не верю" - те же убеждения, причем самые обманчивые.

Я кинулся собирать то, что еще уцелело, и чуть не упал. Выглядел я, наверное, довольно комично.

- Оставьте...

- Мне жаль, очень... Простите...

Она рассмеялась. Морщинки разбежались вокруг глаз, выдавая возраст, теперь четко обозначившийся.

- Право, пустяки. Что упало, то пропало, мне же легче...

Она уже собралась идти дальше, и я испугался худшего: разойтись вот так, как воспитанные люди, соблюдая правила приличия...

И тут, как нельзя более кстати, подоспел шофер такси. Он обратился ко мне, вежливо улыбаясь:

- Извините, месье, мне нужна улица Бургонь...

- Но... мы как раз на ней и находимся.

- Бар на углу улицы Варен, не подскажете?

- Так вот же он.

- Ну и? Платить-то собираетесь, или как?

Я порылся в карманах. Франков у меня не было. Я все обменял в аэропорту, и, когда попытался заплатить долларами, мне тут же напомнили, что "мы здесь во Франции, между прочим". Я не знал, что делать, и эта женщина с седыми растрепавшимися волосами, в широком сером пальто, выручила меня: заплатила по счетчику, потом, обернувшись, заметила, скорее с иронией, нежели с участием:

- Похоже, вам не слишком везет...

А я-то полагал, что со стороны это незаметно. Я не носил летную форму капитана, но мне всегда удавалось сохранять в глазах пассажиров и своего экипажа спокойный вид человека, у которого все под контролем и который привык к возвращениям издалека. Внешне я всегда был крепким, подтянутым: широкие плечи, твердый взгляд. Но теперь я буквально таял на глазах; сегодня, однако, и на проколотых шинах можно проехать сотни километров.

- Вы правы, мадам, сейчас тот самый момент, когда в старых добрых романах шли к священнику, и по возможности - к незнакомому.

Развеселить ее мне не удалось. Взгляд мой молил о милости, и она не могла этого не почувствовать. Никогда раньше мне не приходилось оказываться в столь затруднительном положении. Когда я спросил потом у Лидии, о чем она подумала в те первые минуты, она призналась: "Я подумала, что одолжила сто франков какому-то проходимцу, к тому же совершенно пьяному, и что я могу с ними распрощаться". На самом же деле жизнь выбросила нас за борт, ее и меня, и произошло то, что почему-то всегда называют встречей.

- Послушайте, я должен возместить вам убытки...

- Какие мелочи...

- Я выпишу вам чек, если позволите...

Я возвращался из Руасси1. В начале дня я отправился туда на такси, чтобы лететь в Каракас, как и задумал. Я устроился в углу, лицом к стене, надвинув шляпу на глаза, и так и сидел там, слушая объявления о вылетах. Я семнадцать лет проработал в "Эр Франс", и большинство экипажей знали меня в лицо, а я хотел уклониться от всех этих встреч и дружеских расспросов: "Что это ты, никак летишь пассажиром? Подумать только, полгода отпуска, не много ли? А Янник? Ты теперь отдыхаешь без нее?" Я находился в таком замешательстве, что любое мое решение тут же реализовывалось в действии, совершенно противоположном. Я прослушал объявление о посадке на рейс в Каракас, прошел через зал ожидания, сел в такси и дал шоферу наш адрес на улице Вано. Спохватился я как раз вовремя и попросил высадить меня у бара на углу. И то это было слишком близко. Мы жили в этом квартале не первый год, и меня могли узнать. "В котором часу вы от нее ушли? - В три. Я собирался лететь в Южную Америку, и мой самолет... - Вас видели на улице Варен в семнадцать двадцать. - Да, я вернулся. - И вы не зашли домой? Вы ведь были всего в двух шагах оттуда. - Нет, я собирался, но передумал. И потом, мы уже договорились... - О чем же? - Мне не в чем себя упрекнуть. Что мне еще было делать? - В подобных случаях, сударь, оставаться в живых это низость. Достойнее пустить себе пулю в лоб". В этих внутренних диалогах я всегда подтрунивал над самим собой. Однако если мне выпало жить дальше, и не один год, придется привыкнуть к таким допросам, и чем скорей, тем лучше. Вряд ли они прекратятся в ближайшее время. И все же единственное, в чем я мог себя упрекнуть, так это в том, что не сел в самолет. Я не был убийцей, который прокрадывается на место преступления; место... да наш голубой шарик так давно вертится вокруг Солнца, что всем нам даст форы по части преступлений.

Мы стояли под дождем среди валяющихся на земле продуктов.

- Вот, пожалуйста, нам уже трудно расстаться, - сказал я.

Она рассмеялась, и от прорезавшихся морщинок лицо ее стало совсем добрым.

Кафе называлось "У Ариса", У стойки был человек, очень элегантный, в пальто из верблюжьей шерсти и в борсалино, он держал на поводке серого королевского пуделя, стриженного как регулярные парки Ленотра2. По какому-то странному совпадению, случайность которого, впрочем, сомнительна - кто знает, может, в этих музыкальных ящиках все подстроено, чтобы посмеяться над кем-нибудь или, напротив, угодить, - словом, один подросток все же попытал счастья, рискнув парой монет, и теперь слушал что-то шопеновское.

- Думаю, нам стоит поговорить, иначе все уходит слишком быстро и неизвестно куда, и потом приходится возвращаться... "Не понимаю, что я делаю в этом кафе с совершенно незнакомым человеком", так?

- Да.

К нам подошел официант.

- Два кофе со сливками, - заказал я и повернулся к ней: - Ну вот, теперь у нас есть повод остаться.

Она улыбнулась, немного жестко:

- Я только жду обещанный чек, ничего больше.

- Бог мой...

Я достал из дорожной сумки чековую книжку:

- На чье имя?

- Поставьте: на предъявителя...

- Все же я хотел бы знать ваше имя, на всякий случай...

- Лидия Товарски.

Человек с пуделем подвинулся ко мне:

- Извините меня, месье... мадам... - Он раскланялся с нами, клоунским жестом сняв и водрузив обратно на макушку свою шляпу. - Я дрессировщик собак и... у меня такое впечатление...

- Лас-Вегас, тысяча девятьсот семьдесят пятый год, - помог я ему. Казалось, он обрадовался:

- Вы исполняли номер...

- Нет, я был барменом в "Сенде".

- Ах да, теперь припоминаю... - Он протянул мне свою визитку: сеньор Галъба, адреса агентств в Нью-Йорке, Париже и Лондоне. - Когда постоянно путешествуешь, под конец уже никого не узнаешь...

Я не отвечал. Он понял, сразу как будто забыл все, чем хотел поделиться, опять раскланялся и вернулся к своему пуделю, ожидавшему его у стойки бара.

- Бармен, в Лас-Вегасе в семьдесят пятом, - что вы там делали?

- Ничего. Я там не был. Просто ему нужно было встретить кого-нибудь знакомого, этому бедолаге...

Она посмотрела на меня с любопытством, но в то же время строго:

- Когда так быстро ставят диагноз одиночества незнакомому человеку...

- Не будем увлекаться подобного рода откровениями, мадам, - ответил я с подчеркнутым достоинством.

Она опять рассмеялась, разгоняя смехом окружавших меня призраков.

- ...Я говорю "мадам", чтобы еще раз показать, что держусь в рамках приличия... Мы с вами совершенно друг другу чужие, мадам, и можете не сомневаться, я нисколько не преувеличиваю значимость этих двух чашечек кофе... Только что на улице я вас нечаянно толкнул, выходя из такси, ну и...

- А вы забавны.

- Если бы я только мог развеселить вас хоть на несколько мгновений, мне стало бы легче: давать поводы для смеха - по-моему, это самый щедрый дар. А как вы, все в порядке?

За окном одна за другой проезжали машины - верно, улица с односторонним движением, - и день стоял серый и унылый. Дрессировщик собак очень быстро набирался в баре, так что вскоре ему вообще никто не будет нужен. Пудель смотрел на него с мучительным беспокойством: не так-то просто понять человека.

Мы молчали, и вот что важно: наше молчание не становилось невыносимым. Мне казалось, что вид у нее какой-то потерянный, но, может быть, мне всего лишь нужно было на что-то надеяться.

- Извините меня, - начал я. - Я не... Я только...

- Да, я вижу. Я, знаете, немного разбираюсь в приступах тоски и отчаяния. Представьте, я изучила эту науку. Я потеряла мужа и мою девочку полгода назад в автомобильной аварии. Что ж, полагаю, теперь мы можем расстаться. - Она протянула мне руку в перчатке: - Не унывайте. Все еще, может быть, образуется.

- Я думаю вернуться во Францию к началу года и, если вы позволите...